Дороти Сэйерс - Загадочная смерть [Strong Poison] (перевод Е.И. Саломатиной) Страница 8

Сэр Импи рассмеялся:

— Очень интересно. Вот бы всегда иметь такую внутреннюю информацию о присяжных! Мы выворачиваемся наизнанку, чтобы добыть доказательства, а затем один из присяжных принимает решение, опираясь на то, что на самом деле вовсе и не доказательство, а другой поддерживает первого на основании того, что доказательствам вообще нельзя доверять. А что мужчина?

— Мужчина-художник был единственным, кто действительно понимал образ жизни, который вели покойный и подсудимая. Он поверил вашей клиентке и сказал, что, если девушка действительно так относится к мужчине, последнее, что она захочет сделать, — это убить его. Она скорее отойдет в сторонку и будет наслаждаться его болью. Он поверил ее рассказу о покупке ядов, который кому-то мог показаться надуманным. Он заявил также, что Бойз, насколько он знает, был тупым, самодовольным типом. И книги его — он читал некоторые — по сути своей аморальны. Так что невелика потеря. Он считал более чем вероятным, что это самоубийство, и был готов поддержать каждого, кто думает так же. Потом он испугал присяжных, сказав, что привык не спать допоздна, не боится духоты и готов прозаседать хоть всю ночь. Мисс Климпсон поддержала его: во имя праведной цели совсем нетрудно перенести небольшое личное неудобство, тем более религия приучила ее поститься. У третьей женщины началась истерика, а мужчина, у которого на следующий день была назначена деловая встреча, возмутился. Тут во избежание кровопролития старшина заявил, что придется им признать, что они не могут прийти к единому мнению. Вот так все и случилось.

— Они дали нам еще один шанс, — сказал мистер Крофтс, — все к лучшему. Дело не может быть рассмотрено до следующей сессии суда, у нас есть около месяца, и, возможно, в следующий раз будет судья Бэнкрофт, он не такой суровый, как Кроссли. Вопрос в том, можем ли мы как-то укрепить наши позиции?

— Я собираюсь положить на это все свои силы, — сказал Уимзи. — Где-то должны существовать доказательства, вы же понимаете. Я знаю, что вы все трудились, как бобры, но я собираюсь потрудиться, как предводитель бобров. И у меня есть одно преимущество перед всеми вами.

— Больше ума? — предположил сэр Импи, ухмыляясь.

— Нет, я никогда не имел этого в виду, Бигги. Просто я действительно верю в невиновность мисс Вейн.

— Черт возьми, Уимзи, неужели мое красноречие не убедило вас, что и я всем сердцем в это верю?

— Конечно убедило. Я чуть не заплакал. Старина Бигги, сказал я себе, уйдет из коллегии адвокатов и перережет себе горло, если вердикт не удовлетворит его: он не сможет больше верить в британскую юстицию. Нет, это был ваш триумф — то, что присяжные не смогли прийти к соглашению и вы получили отсрочку, старина. Кстати, если не секрет, кто вам платит, Бигги?

— «Крофтс и Купер», — лукаво ответил сэр Импи.

— Это что — благотворительность?

— Нет, лорд Питер. На самом деле расходы по процессу несут издатели мисс Вейн, ну и одна газета, которая печатает с продолжением ее новую книгу. В результате всего этого они ожидают всплеска читательского интереса. Но, откровенно говоря, я не знаю, что они скажут сегодня по поводу расходов на новый процесс.

— Стервятники, — сказал Уимзи. — Пусть продолжают финансирование, и скажите им, что гарантии будут. Только не упоминайте мое имя.

— Это очень щедро...

— Ничуть. Я не согласился бы потерять это развлечение за все богатства мира. Но и вы должны кое-что для меня сделать. Я хочу повидать мисс Вейн. Вы добьетесь для меня разрешения на встречу с ней, как для одного из ваших помощников, чтобы я мог услышать ее собственную версию происшедшего — в условиях разумного уединения! Понимаете?

— Я думаю, это можно устроить, — сказал сэр Импи. — У вас есть какие-нибудь предложения?

— У меня еще не было времени их продумать. Но я выловлю что-нибудь, не беспокойтесь. Я уже начал подрывать уверенность полиции. Главный инспектор Паркер уже отправился плести ивовые венки на свою могилу.

— Будьте поосторожнее, — сказал сэр Импи. — Что бы мы ни обнаружили, это произведет на суде большое впечатление, если обвинение еще не будет об этом знать.'

 — Я буду осторожен, как на тонком льду. Но если я найду настоящего убийцу — если он вообще был, — я полагаю, вы не будете возражать против его ареста?

— Нет, я не буду возражать. Пусть это сделает полиция. Хорошо, джентльмены. Если у вас больше ничего нет, мы, пожалуй, закончим наше совещание. Вы устроите лорду Питеру то, что он хочет, мистер Крофтс?

Мистер Крофтс устроил, и уже на следующий день лорд Питер предъявил свои полномочия у ворот Холлоуэй[3].

— О да, милорд. Вы будете пользоваться теми же правами, что и адвокат подсудимой. Мы получили специальное сообщение из полиции, все будет в порядке, милорд. Охранник проводит вас и сообщит наши правила.

Пройдя несколько коридоров с голыми стенами, Уимзи оказался в маленькой комнате со стеклянной дверью. Там стоял длинный стол из сосновых досок и пара отвратительных стульев, один напротив другого.

— Прошу вас, милорд. Вы будете сидеть на одном конце стола, а подсудимая — на другом; вы не должны ни вставать с мест, ни передавать какие-либо предметы через стол. Я буду находиться снаружи и видеть вас через стекло, милорд, но мне ничего не будет слышно. Если вы сядете, подсудимую сейчас приведут, милорд.

Уимзи ждал, снедаемый любопытством. Вскоре послышались шаги, она вошла в комнату в сопровождении надзирательницы и села напротив Уимзи. Надзирательница вышла, и дверь закрылась. Уимзи, приподнявшись со стула, прокашлялся.

— Доброе утро, мисс Вейн, — сказал он невыразительно.

Подсудимая взглянула на него.

— Пожалуйста, садитесь, — сказала она тем странным глубоким голосом, который еще в суде привлек его внимание. — Вы — лорд Питер Уимзи, я полагаю, и пришли от мистера Крофтса.

— Да, — сказал Уимзи. Ее неподвижный взгляд раздражал его. — Да, э-э... я выслушал дело и все такое, и... э-э... я думаю, я мог бы что-то сделать, знаете ли.

— Это очень мило с вашей стороны, — сказала она.

— Да бросьте эти церемонии! Я хотел сказать, что люблю проводить расследования, если вы понимаете, что я хочу сказать.

— Я понимаю. Я все же пишу детективы. Я с интересом изучала вашу карьеру.

Внезапно она улыбнулась ему, и его сердце растаяло.

— Ну, с какой-то стороны это неплохо, значит, вы знаете, что я не такой осел, каким сейчас выгляжу.

Это рассмешило ее.

— Вы не выглядите ослом — по меньшей мере не более, чем любой джентльмен в подобных обстоятельствах. Эта обстановка не слишком соответствует вашему стилю, но вы ее очень облагораживаете. И я действительно очень вам благодарна, хотя боюсь, я — довольно безнадежный случай.

— Не говорите так. Он не может быть безнадежным, если вы этого не сделали, а я в этом уверен.

— Я этого не делала. Но это похоже на одну из моих книг. Там я изобрела такое совершенное преступление, что не смогла найти для моего детектива ни одного способа доказать его. Пришлось заставить убийцу признаться в своей вине. Но то было в книге.

— Если будет необходимо, мы поступим так же. Вы, я полагаю, не знаете, кто убийца?

— По-моему, его не существует. Я думаю, что Филип сам принял яд. Он был человеком эдакого пораженческого склада, понимаете?

— Полагаю, он тяжело воспринял ваш разрыв.

— В какой-то степени да. Но, я думаю, главным было сознание того, что его недооценили. Он комплексовал: ему казалось, что люди объединились специально, чтобы испортить ему жизнь.

— И это было так?

— Нет, я так не думаю. Но он сумел многих обидеть. Он был склонен требовать одолжений как чего-то, принадлежащего ему по праву. А это, как вы понимаете, раздражает людей.

— Понятно. У него были хорошие отношения с кузеном?

— О да! Хотя, конечно, он всегда говорил, что это обязанность мистера Эркварта ухаживать за ним. Мистер Эркварт достаточно состоятелен, так как он весьма солидный юрист, а не потому, что существовал семейный капитал, так что у Филипа не могло быть к нему никаких претензий. Просто он был убежден, что великие писатели заслуживают того, чтобы их содержали обычные люди.

Уимзи был достаточно хорошо знаком с подобной разновидностью артистического темперамента, но, как бы то ни было, он был поражен тоном ответа, окрашенным горечью и даже, как ему показалось, некоторым презрением. С сомнением в голосе он задал следующий вопрос:

— Простите, что я спрашиваю, но были ли вы очень привязаны к Филипу Бойзу?

— Должна была быть, не правда ли, — в подобных обстоятельствах?

— Необязательно, — резко ответил Уимзи. — Вы могли жалеть его, или быть околдованной им, или затравленной им.

— Все сразу.

Уимзи задумался на мгновение.

— Вы были друзьями?

— Нет, — произнесла она со сдавленной яростью в голосе, которая поразила его. — Филип не принадлежал к тому типу мужчин, которые могут стать друзьями женщин. Ему была нужна моя преданность. Он ее имел, это правда. Но я не могу переносить, когда из меня делают дурочку. Я не могу терпеть, когда меня берут на испытательный срок, как мальчишку-рассыльного в офисе, чтобы убедиться, настолько ли я хороша, чтобы ко мне можно было снизойти. Я была уверена в его честности, когда он заявил, что не верит в брак, а затем выяснилось, что это была проверка, является ли моя преданность достаточно самоотверженной. Такой она не была. Мне не нравится брак, который предлагают в качестве награды.