Альфред Мейсон - Дом стрелы Страница 9

– Нам следовало посетить эти комнаты раньше, мосье Фробишер, – наконец объяснил детектив. – Комиссар полиции опечатал их, и в его отсутствие мы не можем сломать печати.

На губах Бетти Харлоу мелькнула улыбка, и Джим увидел, как Ано напрягся, словно сторожевой пес, услышавший звук в ночи.

– Вам смешно, мадемуазель? – резко осведомился он.

– Совсем наоборот, мосье. – Лицо девушки стало печальным. – Я надеялась, что эти ужасные печати теперь можно убрать. Они внушают страх. Как будто дом стал запретным!

Поведение Ано сразу же изменилось.

– Могу хорошо это понять, мадемуазель, – сказал он. – Постараюсь добиться, чтобы печати сломали. От них нет никакой пользы, так как комнаты опечатали, когда было выдвинуто обвинение и спустя десять дней после смерти мадам Харлоу. – Он повернулся к Джиму: – Во Франции узы бюрократизма не менее крепки, чем в Англии. Но мой вопрос не зависит от облика комнат. – Ано снова обратился к Бетти: – Мадам Харлоу была инвалидом и нуждалась в постоянном присмотре. Почему же сиделка не спала в смежной комнате, а там, где могла не услышать ни крика, ни внезапного вызова?

Бетти задумалась. Ответить на этот вопрос было нелегко. Она склонилась вперед, тщательно подбирая слова.

– Чтобы разобраться в этом, мосье, вам нужно понять, что собой представляла моя тетя, и поставить себя на ее место. Да, она была инвалидом и в течение трех лет не выходила дальше сада – только раз в год ездила в своем седане в Монте-Карло. Но тетя не желала признавать себя беспомощной. Она была борцом и не сомневалась, что поправится, а постоянное присутствие сиделки в униформе расстраивало ее, внушая мысль, будто ей осталось жить считаные дни. – Бетти сделала паузу. – Конечно, во время тяжелых обострений сиделка перебиралась поближе к тете – я сама отдавала распоряжение. Но как только мадам становилось лучше, сиделке приходилось переселяться назад.

Искренность этого монолога помогла Джиму представить себе покойную, почувствовать ее несгибаемую волю к жизни. Она не хотела видеть рядом с собой атрибуты ее болезни и спала одна в своей комнате. Джим понимал это и верил каждому слову Бетти. Но его беспокоило то, что девушка была не до конца откровенной. Она разразилась потоком фраз после колебания, и голос ее звучал не слишком уверенно. Он посмотрел на Ано, который сидел неподвижно, устремив взгляд на Бетти и словно ожидая, что она раскроет маленькую, но постыдную семейную тайну, каковые, по словам Хэзлитта и самого Ано, всегда скрываются за дикими обвинениями вроде выдвинутых Ваберским. Размышления Джима внезапно прервал страстный возглас девушки:

– Почему вы так смотрите на меня, мосье Ано? – Глаза Бетти сверкнули на бледном лице, а губы дрогнули. – Вы не верите мне?

Ано протестующе поднял руки и откинулся назад. Его взгляд и поза перестали быть настороженными.

– Прошу прощения, мадемуазель, – виновато произнес он. – Я верю вам. Просто я слушал, так сказать, в оба уха, чтобы больше не тревожить вас моими вопросами. Мне следовало помнить, что последние дни вы испытывали сильное напряжение. Прошу прощения за мои манеры.

Шквал страсти пролетел мимо. Бетти прислонилась головой к оконной раме.

– Вы очень тактичны, мосье Ано, – отозвалась она. – Это я должна просить прощения. Я вела себя, как истеричная школьница. У вас еще вопросы?

– Да, – ответил Ано. – Нам лучше как можно скорее покончить с ними. Вернемся к ночи с двадцать седьмого на двадцать восьмое число. В тот вечер состояние здоровья мадам было обычным – не лучше и не хуже?

– Может быть, немного лучше.

– Поэтому вы без колебаний отправились на танцы к вашим друзьям?

Джим вздрогнул. Значит, Бетти уходила из дому в ту роковую ночь! Это было еще одно очко в ее пользу.

– На танцы? – воскликнул он.

Ано поднял руку.

– Пожалуйста, мосье Фробишер, позвольте ответить мадемуазель.

– Без всяких колебаний, – подтвердила Бетти. – Жизнь в доме должна была протекать абсолютно нормально. Хотя она никогда не признавала, что опасна больна, но, по-моему, в глубине души подозревала это, и ее не следовало тревожить.

– Например, отказом от похода на танцы, о котором ей было известно? – осведомился Ано. – Да, мадемуазель, я вас понимаю. – Он обернулся к Джиму Фробишеру и добавил с улыбкой: – Очевидно, вы этого не знали, мосье Фробишер, как и наш друг Борис Ваберский. Иначе он едва ли помчался бы так быстро к префекту полиции. Да, мадемуазель танцевала с друзьями в ту ночь, когда она якобы совершила чудовищное преступление. Кстати, мадемуазель, где был той ночью сам Ваберский?

– Его не было в городе, – ответила Бетти. – Двадцать пятого числа он уехал ловить форель в деревню на реке Уш и вернулся только утром двадцать восьмого.

– Ну и тип! – усмехнулся Ано. – Будем надеяться, что его сачок для форели был лучше того, который он приготовил в такой спешке для мадемуазель Харлоу. В противном случае его улову было бы трудно позавидовать.

Эти слова вызвали подобие улыбки на губах Бетти.

– Итак, мадемуазель, вы пошли танцевать, – продолжал детектив. – Куда?

– В дом мосье де Пуйяка на бульваре Тьера.[18]

– И в котором часу?

– Я ушла из дому без пяти девять.

– Вы в этом уверены?

– Вполне.

– Вы видели мадам Харлоу перед уходом?

– Да. Я зашла к ней в комнату. Она обедала в постели, как делала часто. Я надела для танцев новое платье, которое купила прошлой зимой в Монте-Карло, и хотела показать ей, как я, в нем выгляжу.

– Мадам была одна?

– Нет, с сиделкой.

– Мне это было известно, мадемуазель, – хитро улыбнулся Ано. – И я расставил для вас маленькую ловушку. У меня при себе показания сиделки, Жанны Воден. – Он вынул из кармана лист бумага с отпечатанным текстом. – Магистрат вызвал ее и допросил.

– Я этого не знала, – сказала Бетти. – В день похорон Жанна вернулась к себе домой. С тех пор я ее не видела. – Она одобрительно улыбнулась. – Не хотела бы я иметь секреты от вас, мосье Ано. Едва ли мне удалось бы что-то от вас скрыть.

Ано просиял, как мальчишка. Джима покоробило то, что он падок на столь грубую лесть.

– Вы очень умны, мадемуазель! – воскликнул детектив. – В конце концов, Ано только один. – Он горделиво выпятил грудь. – Но оставим любезности. Вот что заявила сестра. – Ано начал читать показания: – «Мадемуазель зашла в спальню показать мадам серебристое платье и туфли. Она поправила подушки и проследила, чтобы у мадам была ее любимая книга, а рядом с кроватью стояло питье. Потом она пожелала ей доброй ночи и вышла. Как только дверь закрылась, мадам сказала мне…» – Ано оборвал фразу. – Это не имеет значения.

– В самом деле, мосье? – Бетти склонилась вперед; ее бледные щеки слегка порозовели.

– Да. – Ано сложил лист вдвое.

– И все же что мадам сказала обо мне, когда дверь закрылась? – настаивала Бетти. – Говорите, мосье! Я имею право знать. – И она протянула руку за бумагой.

– Убедитесь сами, что это абсолютно неважно. – Ано снова стал читать: «Мадам сказала мне, посмотрев на часы: «Хорошо, что мадемуазель ушла рано. Дижон не Париж, и, если не прийти на танцы вовремя, рискуешь остаться без партнеров». Тогда было без десяти девять».

Детектив с улыбкой протянул бумагу Бетти. Она быстро просмотрела текст, как будто сомневалась, что Ано прочитал ей то, что там написано, и опасалась того, что могла сказать о ней миссис Харлоу после ее ухода. Когда девушка вернула лист Ано, ее поведение изменилось.

– Благодарю вас, – сказала она, сердито блеснув глазами.

Джим сочувствовал ей. Ано солгал насчет ловушки. Не было никаких причин, по которым Бетти могла не хотеть признаться, что она видела миссис Харлоу в присутствии сиделки и пожелала ей доброй ночи перед уходом на вечеринку. Но минуту спустя он расставил настоящую ловушку, и девушка в нее попалась. Ано вынудил ее обнаружить страх перед тем, что могла сказать о ней миссис Харлоу.

– Вам должно быть известно, мосье Ано, – холодно объяснила Бетти, – что женщины не всегда великодушны друг к другу и не всегда представляют возможные последствия своих обидных слов. Насколько я знаю, Жанна Боден и я были добрыми друзьями, но ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Поэтому, когда вы внезапно прервали чтение, я захотела услышать ее показания до конца.

– Действительно, – вмешался Джим. – Это выглядело так, будто сиделка добавила какое-то неприятное замечание, которое было невозможно доказать или опровергнуть.

– Это недоразумение, мадемуазель, – виновато заговорил Ано. – Мы позаботимся, чтобы больше их не возникало. – Он снова посмотрел на показания сиделки. – Здесь сказано, что вы проверили наличие у мадам ее любимой книги и напитка возле кровати. Это правда?

– Да, мосье.

– Что это был за напиток?

– Стакан лимонада.

– Насколько я понимаю, он стоял на столике у кровати каждую ночь?