Агата Кристи - Смерть у бассейна Страница 9

— Рядом с ней трефовый валет — какой-то тихий молодой человек. Слева от тебя восьмерка пик — тайный недруг. Папа, у тебя есть тайный недруг?

— О котором бы я знал? Нет.

— А дальше дама пик — какая-то сильно старая тетя.

— Леди Энгкетл, — сказал он вслух.

— А эта над тобой и имеет над тобой власть — червовая дама.

«Вероника, — подумал он. — Вероника? Какой же я болван. Что мне теперь Вероника?»

— А эта под тобой и у тебя над ней власть. Дама треф.

Герда влетела в комнату.

— Вот я и готова, Джон.

— Ой, мама, подожди. Я гадаю на папу. Вот уже последняя карта, — самая важная. Которой ты покрыт.

Неумелые Зенины пальчики перевернули карту. Зе-на испуганно разинула рот.

— О, это туз пик. Обычно это значит смерть… но…

— Ваша мать, — сказал Джон, — собирается задавить кого-нибудь по пути за город. Пошли, Герда. До свидания, друзья. Постарайтесь вести себя прилично.

Глава 6

В субботу утром Мэдж Хадкасл спустилась вниз около одиннадцати. Завтракала она в постели, потом почитала, вздремнула немного и, наконец, встала. Приятно побездельничать! Подходит время ее отпуска. Мадам Элфредж уже сидит в печенках — а это верный признак.

Парадная дверь вывела ее на прекрасное осеннее солнце. Сэр Генри Энгкетл сидел на плетеном стуле, читая «Таймс». Он поднял взгляд и улыбнулся. Он любил Мэдж.

— Что скажете, дорогая?

— Я проспала все на свете, наверное.

— Второго завтрака вы еще не пропустили, — сказал сэр Генри, улыбаясь.

Мэдж уселась рядом и сказала со вздохом:

— До чего у вас приятно!

— А вы как будто немного осунулись?

— Да нет, я в форме. Как все же хорошо удрать подальше от этих толстух, норовящих натянуть платьице на размер-другой поменьше!

— Выглядит это, наверное, устрашающе.

Сэр Генри помолчал и добавил, глянув на ручные часы:

— Эдвард будет поездом в 12.15.

— Вот как? — вымолвила Мэдж и сделала паузу. — Я уже давно не видела Эдварда.

— Он все такой же. Почти не покидает Айнсвика.

«Айнсвик, — подумала Мэдж, — Айнсвик!» У нее заныло сердце. Те счастливые дни в Айнсвике…

Поездки туда предвкушались месяцами. «Я собираюсь в Айнсвик». За много-много дней она лежала без сна ночи напролет и думала об этом. И день, наконец, наставал. Маленькая сельская станция, где лондонский экспресс останавливается лишь по заявке кондуктора. «Даймлер», ждущий снаружи, просека, последний поворот под арку ворот и дальше парком, покуда не выезжаешь на простор… И вот он, дом — большой, белый, приветливый. Старый дядя Джеффри в пестрой твидовой куртке… «Ну-ка, молодежь, веселись!» И они веселились: Генриетта — только что из Ирландии, Эдвард, наездами из Итона, и она сама — из безобразного фабричного городишки на севере. До чего все это было похоже на рай! Но самое главное — Эдвард, Эдвард! Высокий, мягкий, застенчивый и неизменно добрый. Только, разумеется, никогда не уделявший ей много внимания, потому что здесь же была Генриетта.

Мэдж вспомнила, как была удивлена и едва поверила, когда Тремлет, старший садовник, сказал:

— В один прекрасный день это поместье достанется мистеру Эдварду.

— Но почему, Тремлет? Он же не сын дяди Джеффри?

— Он наследник, мисс Мэдж. Это называется «заповедная собственность»[3]. У мистера Джеффри — одна дочь, миссис Люси. Но она не может наследовать по причине женского пола, а мистер Генри, как ее муж, приходится мистеру Джеффри троюродным братом, Дальше, чем мистер Эдвард.

И вот Эдвард живет в Айнсвике. Живет один, почти безвыездно. Мэдж порой задумывалась: не уязвлена ли Люси утратой Айнсвика? У Люси всегда был такой вид, будто ничто и никогда не могло бы ее уязвить. Но Айнсвик прежде был ее домом, а Эдвард всего лишь ее двоюродный брат, да еще двадцатью годами моложе. Ее отец, старый Джеффри Энгкетл, был величайшим чудаком графства. После его смерти Люси получила огромное наследство, а Эдвард был сравнительно небогат: у него, правда, хватало средств, чтобы содержать имение, но сверх того оставалось уже немного. И нельзя сказать, что у него были дорогостоящие слабости. Он одно время состоял на дипломатической службе, но, став хозяином Айнсвика, ушел в отставку и переехал жить в свое владение. Склад ума у него был книжный, он собирал первоиздания и пописывал статейки для безвестных журналов. И он трижды просил руки своей троюродной сестры, Генриетты Савернек.

Мэдж сидела на осеннем солнышке, размышляя обо всем этом. Она все никак не могла решить для себя — рада она тому, что увидит Эдварда, или нет. В ее случае нельзя было сказать, что она, как принято выражаться, «переборола это». Разве такое возможно вообще? Айнсвикский Эдвард был для нее не менее реален, чем Эдвард, приветственно подымавшийся некогда ей навстречу из-за столика в лондонском ресторане. Она любила Эдварда, сколько помнила себя.

Из задумчивости ее вывел голос сэра Генри:

— Как вы нашли Люси?

— Выше всех похвал. Как всегда, — Мэдж слабо улыбнулась, — и даже лучше.

— Да-а, — сэр Генри затянулся своей трубкой и неожиданно добавил:

— Знаете, Мэдж, я временами беспокоюсь за Люси.

— Беспокоитесь? — Мэдж удивленно повернулась к нему. — Почему?

Сэр Генри покачал головой.

— Люси не осознает, что есть вещи, которых делать не стоит.

Мэдж явно не понимала. Он продолжал:

— Они ей сходят с рук. Всегда сходили. — Он улыбнулся. — Она пренебрегала обычаями губернаторского дворца. Она устраивала ералаш со старшинством гостей на званых обедах, а это черное злодеяние, Мэдж. Она усаживала смертельных врагов за стол рядышком и затевала дебаты по расовому вопросу. И после того, как она поднимет всеобщую свару, перессорит всех и каждого, набросит тень на британское правление — черт меня подери, если она не выходила сухой из воды! Знаете эту ее уловку — улыбаться с видом: «ах, я ничего не могу поделать!» Со слугами то же самое — она задает им хлопот без счета, а они ее обожают.

— Я поняла, что вы имеете в виду, — задумчиво сказала Мэдж, — то, что не потерпишь ни от кого другого, у Люси принимаешь как милую шутку. Удивляюсь я. В чем дело? В обаянии? В магнетизме?

Сэр Генри пожал плечами.

— Она с детских лет такая, но порой я чувствую, что это в ней усиливается. Я хочу сказать, она не осознает, что существуют пределы. Знаете, Мэдж, — сказал он с усмешкой, — я чувствую, ей-богу, что ей бы сошло с рук даже убийство!

Генриетта вывела «дилейдж» из гаража в Мьюзе и после сугубо технических прений со своим приятелем Альбертом, который присматривал за здоровьем машины, вырулила на дорогу.

— Приятных развлечений, — пожелал Альберт.

Генриетта усмехнулась. Она пронеслась через Мьюз, смакуя блаженство, неизменно находившее на нее, когда она отправлялась в путь одна. Она предпочитала ездить в одиночестве. Только так она могла до конца вкусить то сокровенное упоение, что таилось для нее в вождении машины. Она как ребенок радовалась, если ей удавалось найти в плотном потоке машин маленькую щелочку и втиснуться в нее, не меньше удовольствия ей доставлял и поиск новых кратчайших маршрутов выезда из Лондона. Да и в самом городе она знала улицы не хуже иного таксиста.

Сегодня она избрала юго-западное направление и теперь совершала головоломные виражи среди тесных улочек пригорода. Когда она выехала, наконец, на длинный гребень Лемешного Кряжа, была половина первого. Генриетта всегда любила вид, открывавшийся именно отсюда. Она затормозила как раз у места, где начинался спуск. Это был неправдоподобно золотой и роскошный мир в ярком осеннем освещении. «Люблю осень, — подумала Генриетта. — Насколько она богаче весны!» И вдруг ее словно захлестнуло на миг каким-то бурным счастьем. Это было острое чувство потрясающей радости. И тут же с грустью она подумала, что больше никогда не сумеет испытать такое счастье. Никогда…

Генриетта постояла с минуту, окидывая взглядом этот раззолоченный край, который, казалось, плыл, растворяясь в себе самом, затуманенный и ослепленный своей немыслимой красотой.

И вот она уже катит гребнем холма вниз, вниз — сквозь лес, по длинному и крутому спуску к «Пещере».

Едва Генриетта подъехала, Мэдж, сидевшая на перильцах террасы, приветственно замахала ей. Генриетте Мэдж нравилась и она была рада новой встрече.

В дверях появилась леди Энгкетл.

— А вот и Генриетта! Пока вы заведете своего скакуна в конюшню да засыплете ему овса, вас уже будет ждать накрытый стол.

— Знаете, Мэдж, а ведь Люси сделала весьма проницательное замечание, — сказала Генриетта, отведя машину за дом. — Я всегда гордилась тем, что не подвержена конским страстям моих ирландских предков. Когда растешь в среде, где говорят исключительно о лошадях, то уж насмотришься на все самое лучшее, что только есть по части коневодства, и все-таки останешься к этому равнодушной. А вот Люси как раз и показала мне, что я обращаюсь с автомобилем совсем как с лошадью. И ведь это сущая правда.