Александр Макколл-Смит - Воскресный философский клуб Страница 9

Возможно, так проще, размышляла она, — не позволять себе ни в кого влюбляться, быть самой собой и не реагировать на обиды, нанесенные другими. Многие люди выглядят так, словно они абсолютно довольны своей жизнью, — но так ли это на самом деле? Интересно, сколько среди них тех, кто сознательно выбрал одиночество, и сколько тех, кто одинок, потому что никто не появился в их жизни и не избавил от одиночества. Есть разница между покорным принятием одиночества — и добровольным решением жить в одиночестве.

Конечно, главная загадка заключается в том, для чего нам вообще влюбляться. Упрощенный ответ гласит, что все сводится к банальной биологии и что любовь обеспечивает мотив, побуждающий людей жить вместе, чтобы растить детей. Как и все аргументы эволюционной психологии, ответ этот кажется слишком простым, слишком очевидным, но если это все, то почему же мы влюбляемся в идеи, вещи и места? Оден заметил это, рассказав, как мальчиком влюбился в насос и подумал: «Он точно такой же красивый, как я сам». Замещение, скажут социобиологи. Существует старая фрейдистская шутка, что теннис — замещение секса. На это был только один ответ: секс мог бы в равной степени стать замещением тенниса.

— Очень смешно, — сказала Кэт, когда Изабелла однажды пересказала ей эту шутку. — Но это же абсолютно верно. Все наши эмоции и чувства, по-видимому, нацелены на то, чтобы помочь нам выжить — так сказать, как животным. Страх и бегство. Драка из-за пищи. Ненависть и зависть. Все это очень материально и связано с выживанием.

— Но разве нельзя с равным правом сказать, что эмоции играют важную роль в развитии наших чувств? — возразила Изабелла. — Эмоции позволяют нам сопереживать другим. Если я люблю другого, то знаю, что значит быть этим другим человеком. Если я испытываю жалость — которая является очень важной эмоцией, не так ли? — это помогает мне понять страдания других. Таким образом, эмоции позволяют нам становиться лучше. У нас развивается так называемое этическое воображение, проще говоря — чуткость.

— Может быть, — сказала Кэт, но в эту минуту она смотрела в сторону, на банку с маринованным луком, — этот разговор происходил в ее магазине, — и явно отвлеклась. Маринованный лук не имел никакого отношения к этическому воображению, но был по-своему важен, пребывая в своей уксусной безмятежности.

После того как Кэт и Тоби попрощались, Изабелла вышла из дому в прохладу ночи. Большой сад за домом, обнесенный стеной и укрытый от дороги, был окутан тьмой. Небо было ясное, на нем блестели звезды, которые обычно не были видны в городе: они уступали свой блеск настырным огням цивилизации. Она прошла по лужайке к небольшой деревянной оранжерее, под которой, как она обнаружила, недавно устроила себе нору лисица. Изабелла назвала ее Братец Лис и время от времени с интересом за ней наблюдала: это ловкое существо уверенно трусило по верху садовой стены или ночью мчалось через дорогу по каким-то своим неведомым лисьим делам. Она приветствовала Братца Лиса, а однажды ночью оставила ему угощение — жареного цыпленка. К утру цыпленок исчез, а позже она нашла на клумбе кость — начисто обглоданную, с высосанным мозгом.

Чего она хотела для Кэт? Ответ был простой: она желала ей счастья, и как бы банально это ни звучало, это было правдой. В случае с племянницей это означало, что Кэт нужно найти того мужчину, который ей подходит, раз уж мужчины так важны для нее. Изабелла не третировала бойфрендов Кэт — во всяком случае, как ей казалось. Если бы это было так, то причина неприятия той или иной кандидатуры была бы очевидна: ревность. Но дело было не в этом. Она признавала, что мужчины занимают важное место в жизни ее племянницы, и лишь надеялась, что та поймет, что именно ищет и чего хочет на самом деле. По мнению Изабеллы, это был Джейми. А как насчет меня, подумала она. Чего хочу я?

Я хочу, чтобы Джон Лиамор вошел в дверь и сказал мне: «Прости. Мы потеряли все эти годы. Прости».

Глава пятая

Больше никаких сведений о несчастном случае в газетах, которые Изабелла называла «низкопробными» (это действительно так, защищалась она, только взгляните на их содержание), не появилось. «Скотсмен» и «Геральд», которые она называла «серьезными изданиями», тоже молчали на сей счет. Насколько понимала Изабелла, Мак-Манусу не удалось больше ничего накопать, а если он и узнал какие-то мелкие детали, то, вероятно, его редактор счел этот материал слишком несущественным для печати. Нельзя же высосать целую статью из простого трагического происшествия, даже если оно случилось в концертном зале. Она предполагала, что будет проведено расследование несчастного случая — так всегда бывало, когда смерть наступала внезапно или при невыясненных обстоятельствах. Состоится публичное слушание в присутствии местного судьи-шерифа,[14] — в большинстве случаев разбирательство проходило быстро, и быстро давалось заключение. Несчастные случаи на фабрике, когда кто-нибудь забывал, что провод под напряжением; неправильно подсоединенный экстрактор угарного газа; дробовик, который считали незаряженным. Обычно причина всех этих трагедий лежала на поверхности, и судья-шериф выносил решение, терпеливо перечисляя, что не так и что нужно исправить, а порой кого-то предупреждая; но по большей части обходилось без комментариев. И тогда суд переходил к следующей смерти, а родственники покойного, дело которого только что слушалось, печально склонив головы, выходили на улицу. Наиболее вероятный вердикт в данном случае будет сводиться к тому, что произошел несчастный случай. Потому что он произошел на глазах у публики. Могут быть высказаны соображения о безопасности, и судья-шериф, вероятно, предложит сделать более высокий барьер на галерке. Но все это может произойти и через несколько месяцев, а до той поры Изабелла, возможно, забудет об этом происшествии.

Изабелла могла бы снова обсудить его с Грейс, но у ее домоправительницы, очевидно, было другое на уме. Подруга Грейс не находила себе места от ужасных душевных переживаний, и та всеми силами поддерживала ее. Все дело в мужчине, объяснила Грейс: у мужа подруги кризис среднего возраста, и она не знает, что делать.

— Он полностью обновил гардероб, — сказала Грейс, закатив глаза.

— Может быть, ему просто хочется сменить одежду, — предположила Изабелла. — Со мной такое случалось пару раз.

Грейс покачала головой:

— Он купил одежду для тинейджера. Обтягивающие джинсы. Футболки с большими буквами спереди. И все в таком духе. Он разгуливает в наушниках — слушает рок. И ходит в клубы.

— О, — произнесла Изабелла. Клубы показались ей зловещим предзнаменованием. — Сколько ему лет?

— Сорок пять. Говорят, это очень опасный возраст для мужчин.

Изабелла задумалась. Что можно сделать в подобной ситуации?

Грейс ответила на этот незаданный вопрос:

— Я высмеяла его. Сказала начистоту, что он выглядит просто смешно. Сказала, что в его возрасте глупо носить одежду для тинейджеров.

Изабелла легко могла себе это представить.

— И?

— Он сказал, чтобы я не совала нос в чужие дела, — выговорила Грейс с негодованием. — Он сказал, что если мне это уже ни к чему, то это не значит, что и ему тоже. Я спросила: «Что именно ни к чему?» И он не ответил.

— Тяжелый случай, — вздохнула Изабелла.

— Бедная Мэгги, — продолжала Грейс. — Он ходит в эти клубы и никогда не берет ее с собой. Правда, она бы туда не пошла в любом случае. Она сидит дома и горюет, потому что не знает, чем все закончится, а я мало что могу сделать. Но я дала ему одну книгу.

— И что это за книга?

— Это потрепанная, старая книга. Я отыскала ее в книжном магазине в Вест-Порте. «Сто вещей, которые может сделать тинейджер». Он сказал, что это не смешно.

Изабелла расхохоталась. Грейс — человек прямой. Наверное, оттого, что выросла в маленькой квартире неподалеку от Каугейта и дома ни у кого ни на что не хватало времени, кроме работы, и люди открыто высказывали все что думали. Какой разный у них с Грейс жизненный опыт! Изабелла ни в чем не нуждалась, у нее были все возможности получить хорошее образование, тогда как Грейс пришлось ходить в посредственную школу, где в классе было полно учеников. Порой Изабелле казалось, что именно образование породило все ее сомнения и неуверенность в себе, в то время как Грейс жила, опираясь на незыблемые ценности старого Эдинбурга, где не было места для сомнений. Это наводило Изабеллу на размышления о том, кто из них счастливее: тот, кто сомневается, или тот, кто уверен в том, во что верит, и ни разу не усомнился в объекте своей веры? В конце концов она пришла к выводу, что образование не имеет никакого отношения к счастью, которое налетает на вас как легкий ветерок и полностью зависит от вашего восприятия жизни.

— Моя подруга Мэгги считает, — объявила Грейс, — что невозможно быть счастливой без мужчины. Именно поэтому она так беспокоится из-за Билла и его тинейджерского наряда. Если он уйдет к женщине помоложе, у нее не останется ничего, абсолютно ничего.