Дороти Сейерс - Шагающий каприз [Striding Folly] (3 рассказа) Страница 9

— Скажите мне, — сказал мистер О'Халлорэн, усаживаясь боком на стол в холле, — Вы знаете наизусть, чем занимается каждый житель в этом квартале Лондона? Я не пишу картины под собственным именем.

— Нет, — сказал Питер. — Как добрый доктор Уотсон, констебль умеет наблюдать, хотя и не может делать выводы из своих наблюдений, вас выдал запах скипидара. Я заключаю, что во время его первого визита конструкция была ещё не очень далеко.

— Она была сложена и спрятана под лестницей, — ответил живописец. — С тех пор её перенесли в студию. Прежде, чем прибыло полицейское подкрепление, у моего отца хватило времени только на то, чтобы оттащить её и снять «13» с фрамуги. У него не было даже времени, чтобы убрать этот стол, на котором я сижу — поверхностный поиск позволил бы обнаружить его в столовой. Мой отец — замечательный спортсмен; у меня не хватает слов, чтобы оценить присутствие духа, которое он выказал, пока я петлял вокруг домов и оставил его держать оборону. Было бы так просто и так естественно всё объяснить, но мой отец, будучи ирландцем, любит наступать властям на фалды.

— Я хотел бы познакомиться с вашим отцом. Единственная вещь, которую я не совсем понимаю, — это причина сего тщательно продуманного заговора. Вы, случайно, не проводили кражу где-нибудь за углом и отвлекали на это время полицию?

— Я никогда об этом не думал, — с сожалением в голосе произнёс молодой человек. — Нет. Констебль не был намеченной жертвой. Он просто оказался на генеральной репетиции, и ситуация была слишком хороша, чтобы ею не воспользоваться. Дело в том, что мой дядя — это сэр Лусиус Престон, член Королевской академии искусств.

— Ах! — сказал Питер, — забрезжил свет.

— Я пишу в современной манере, — продолжил мистер О'Халлорэн, — Мой дядя неоднократно давал мне понять, что рисую я так только потому, что не умею рисовать как следует. Идея состояла в том, чтобы завтра пригласить его на обед и угостить этой историей с таинственным «номером 13», рассказать, что, время от времени, на этой улице появляться некий дом и из него раздаются странные звуки. Таким образом, задержав его приблизительно до полуночи, я должен был проводить его до начала улицы. Когда мы будем идти, раздадутся крики. Я должен привести его назад…

— Всё ясно как день, — сказал Питер. После предварительного шока он будет вынужден признать, что ваша живопись — триумф академической точности.

— Надеюсь, — сказал мистер О'Халлорэн, — всё ещё можно провернуть, как первоначально планировалось. — Он с некоторым беспокойством посмотрел на Питера, который в ответ заметил:

— Я тоже надеюсь. Я также надеюсь, что у вашего дяди здоровое сердце. Но могу я, тем временем, дать сигнал своему незадачливому полицейскому и снять груз с его души? Он рискует потерять шансы на продвижение из-за подозрений, что он был пьян при исполнении служебных обязанностей.

— О, Боже! — воскликнул мистер О'Халлорэн. — Нет, я не хочу, чтобы он пострадал. Зовите его.

Сложность состояла в том, чтобы при дневном свете констебль Бёрт узнал то, что видел ночью через щель почтового ящика. Оглядев разрисованные холсты, на которых предметы и фигуры были так странно сжаты и искажены перспективой, он понял не слишком много. Только когда конструкцию собрали и осветили в занавешенной студии, он, наконец, неохотно позволил себя убедить.

— Это замечательно, — сказал он. — Напоминает Маскелина и Деванта.[11] Жаль, что сержант этого на видит.

— Приведите его завтра ночью, — сказал мистер О'Халлорэн. — Позвольте ему стать телохранителем моего дяди. Он повернулся к Питеру. — Вы, кажется, умеете находить общий язык с полицейскими. Сможете заманить этого парня? Ваш облик голодающего служителя богемы не менее убедителен, чем мой. Что скажете?

— Ну, не знаю, — сказал Питер. — Этот костюм терзает мою душу. Кроме того, действительно ли это порядочно по отношению к полицейскому? Я отдаю в ваши руки члена Королевской академии искусств, но когда речь идёт о страже закона… Черт побери всё! В конце концов, я отец семейства, и должно же у меня иметься хоть какое-то чувство ответственности!

ТЭЛБОЙЗ (Talboys)[12]

История с участием лорда Питера Уимзи

— Отец!

— Да, сын мой.

— Вы помните, те персики мистера Паффетта, такие большие-пребольшие, вы ещё говорили, что я не должен их брать?

— Ну, и?

— Я их взял!

Лорд Питер Уимзи перевернулся на спине и в испуге уставился на своего отпрыска. Его жена отложила шитьё.

— О, Бредон, как нехорошо! Бедный мистер Паффетт собирался показать их на Выставке цветов.

— Ну, мама, я же не хотел. Это на спор.

Предложив это объяснение, чего бы оно ни стоило, мастер Бредон Уимзи снова перевел полные искренности глаза на отца, который со стоном принял сидячее положение.

— И обязательно надо было прийти и сказать мне об этом? Я надеюсь, Бредон, ты не превращаешься в педанта.

— Ну, отец, мистер Паффетт меня видел. Он придет поговорить с вами, когда наденет чистый воротничок.

— О, понимаю, — с облегчением произнес его светлость. — И ты подумал, что следует прийти и покончить с этим делом прежде, чем я ещё больше распалюсь, услышав его версию инцидента?

— Да, сэр.

— Во всяком случае, это разумно. Очень хорошо, Бредон. Поднимись в мою спальню и подготовься к экзекуции. Розги ты найдёшь позади туалетного столика.

— Да, отец. Вы не слишком задержитесь, сэр?

— Я выжду ровно столько, сколько тебе потребуется для осознания и раскаяния. Всё, прочь!

Преступник торопливо скрылся в направлении дома, палач поднялся на ноги и неторопливо с мрачным видом последовал за ним, на ходу закатывая рукава.

— Дорогая! — воскликнула мисс Куирк. Она в ужасе смотрела сквозь очки на Харриет, которая спокойно возвратилась к шитью. — Конечно, конечно же, вы не позволите ему бить эту крошку.

— Позволю? — удивленно переспросила Харриет. — Едва ли это слово сюда подходит, вы не находите?

— Но Харриет, дорогая, он не должен этого делать. Вы не понимаете, насколько это опасно. Он может сломать характер мальчику на всю жизнь. Этих маленьких человечков нужно убеждать, а не ломать их волю своей жестокостью. Когда вы причиняете боль и наносите оскорбление такому ребенку как этот, вы заставляете его почувствовать себя беспомощным и униженным, и всё подавленное негодование впоследствии вспыхнет самыми экстраординарными и отвратительными способами.

— О, я не думаю, что он негодует, — сказала Харриет. — Он обожает своего отца.

— Ну, если этот так, — парировала мисс Куирк, — то это своего рода мазохизм, и его необходимо пресечь — я имею в виду, нужно мягко перенаправить его на что-нибудь другое. Это неестественно. Как может кто-либо испытывать здоровую привязанность к человеку, который тебя бьет?

— Не знаю, но, по-видимому, часто происходит именно так. Мать Питера порой шлепала его домашней туфлей, но они всегда были лучшими друзьями.

— Если бы у меня был свой ребенок, — сказала мисс Куирк, — я бы никогда никому не разрешала поднимать на него руку. Все мои маленькие племянники и племянницы воспитаны согласно современных научным веяниям. Они даже не слышат таких слов как «нельзя». А то смотрите, что происходит. Только потому, что вашему мальчику сказали не брать персики, он их взял. Если бы ему не запретили этого делать, он не был бы непослушным.

— Да, — сказала Харриет. — Я полагаю, что тут вы правы. Он бы всё равно взял персики, но это не было бы непослушанием.

— Именно, — с торжеством воскликнула мисс Куирк. — Вы создаете преступление, а затем наказываете за него бедного ребенка. Кроме того, если бы не запрет, он оставил бы фрукты в покое.

— Вы не знаете Бредона. Он никогда ничего не оставляет в покое.

— Конечно же нет, — согласилась мисс Куирк, — и он никогда не перестанет, пока вы окружаете его запретами. То, что он зарится на чужое, для него просто акт неподчинения.

— Он не часто бывает непослушным, — сказала Харриет, но, конечно, очень трудно отказаться, когда тебя подначивает такой большой мальчик, как Джордж Уоггетт. Я полагаю, что, как обычно, это был Джордж.

— Без сомнения, — заметила мисс Куирк, — все деревенские дети воспитываются в атмосфере придирок и подначивания. Это заразительно. Демократические принципы — это, конечно, всё очень хорошо, но я не считаю разумным подвергать вашего мальчика порче.

— Вы бы запретили ему играть с Джорджем Уоггеттом?

— Я никогда ничего не запрещаю. Я попыталась бы подобрать какого-нибудь более подходящего товарища. Бредону можно предложить заботиться о его маленьком брате; это дало бы полезный выход его энергии и позволило бы ему чувствовать свою значительность.