Пьер Сувестр - Ночной извозчик Страница 9

Но Фонарю и Пантере было ровным счетом наплевать на окружающую их обстановку. У него, тощего апаша, с развинченной походочкой и порочным, гнусным выражением лица, было только одно желание — поесть до отвала, одна страсть — напиться до беспамятства.

Что касается Пантеры, коротконогой, толстенькой женщины, которая, казалось, не ходила, а проскальзывала, — ей тоже хотелось только одного — бездельничать и по возможности — всегда. Поэтому, если их жилье было убогим по причине бедности, то грязным и запущенным оно было по вине хозяйки дома.

Как же познакомился Фонарь с Пантерой? Это была обычная история — связь апаша с уличной девкой. Однажды они встретились на танцульке, возле укреплений, то ли в «Голубом каштане», то ли еще где, проплясали вальс-другой, не расстались до самого утра, да так и зажили вместе.

Фонарь ничем в жизни не занимался. Он смутно помнил, что когда-то собирался стать кровельщиком, но это все ушло из памяти, осталось только воспоминание о том, как сладко спалось на шиферной или железной крыше, нагретой солнцем, обвеваемой чистым ветерком, — вот это была, по его выражению, страсть что за житуха! Но он уже давно отказался от малейшей возможности что-либо заработать честным трудом.

— Потеть, стараться, пачкать руки и подтягивать брюхо, — разглагольствовал он иногда, — нет, это не про меня писано… Шесть с полтиной франков огрести — слуга покорный, со мной этот номер не проходит, если мне уж понадобятся деньжата, я их просто возьму, это куда проще и труда не требует.

Где же Фонарь брал деньги? Уж во всяком случае, не в своем сейфе; когда он, время от времени, появлялся с туго набитым бумажником, с улыбкой на лице к с попутным ветром в парусах, по живописному выражению, бытующему в преступном мире Парижа, Пантера безошибочно угадывала, как обстоят дела.

— Откуда явился? — спрашивала она. — Фраера пришил или только наведался в карман?

Как правило, Фонарь ничего не отвечал. Он ненавидел женское любопытство и предпочитал скрывать свои дела от Пантеры. Иногда, в виде исключения, когда ему случалось выпить лишнего, он снисходил до разъяснений.

— Да, точно, и нечего тут глаза закатывать и зубами скрипеть со страху. Наведался к нему, и всё, с концами…

«Наведался, пошарил» — ни в чем другом Фонарь никогда не признавался.

Неужели этот страшный субъект ни разу не пользовался более жестокими, более беспощадными способами, чтобы раздобыть нужные деньги, не прибегая к честному труду? В этом приходится усомниться.

Фонаря слишком хорошо знали среди апашей, а такую известность приобретает только тот, кто умело работает ножом или револьвером. От одной мысли об этом Пантеру бросало в дрожь.

Сама Пантера не была такой уж дурной женщиной. Бывшая служанка, в конце концов скатившаяся на панель, обрекшая себя на все постыдные уступки, на всю позорную судьбу уличной женщины, она все же никогда не решалась на воровство… а убийство внушало ей ужас!

Тем не менее Пантера любила Фонаря.

За исключением тех дней, когда он напивался, — в таких дней было, с давних пор, шесть на неделе, так как пил он, не просыхая, — Фонарь не был слишком жесток со своей бабой.

— Ну, как сказать, — сознавалась Пантера, когда ей случалось вести откровенную беседу с соседками, — орет он на меня часто, поколачивает, конечно, время от времени, в воду за мной не бросится, но на панель насильно не гонит. В общем-то невредный малый…

И все восхищались, все понимали и всех поражало, что Фонарь и впрямь не принуждает свою сожительницу продаваться на улице. Конечно, восхищения бы поубавилось, когда бы все узнали, что Фонарь не доверяет болтливому языку Пантеры, потому и уговаривает ее почаще сидеть дома, «нагуливать жирок», по его выражению.

Фонарь только что ушел из дому. Хлопнул дверью и выкатился, ручки в брючки. Пантера услышала, как он сказал «До свидания, мадам», проходя мимо привратницы, — и вот она одна дома!

И так как одиночество было ей весьма приятно, Пантера потянулась, зевнула, обошла свою убогую комнатенку, напевая какой-то куплет, и потом произнесла вслух:

— Это мне подфартило, что он умотался. Только вот куда, интересно… К хозяину Клада? Старикан, должно быть, какой-то пакостник… Ну, мое дело сторона… Все-таки, хотелось бы знать…

С этими словами Пантера остановилась посреди комнаты, уперлась руками в бока и наклонила голову, как бы раздумывая.

— Да, хотелось бы мне знать, — повторила она, — наверно, опять темное дельце, но здорово доходное, ничего не скажешь.

Пантера громко хмыкнула, что у нее означало одобрение; потом торопливо распустила свои длинные спутанные волосы, наспех уложила их в прическу, заколола шпилькой на затылке, чтобы не мешали, и внезапно приняла решение:

— Пойду-ка погляжу на нее, авось да сбрехнет она что-нибудь, чем черт не шутит!

Шаркая сношенными шлепанцами, которые еле держались у нее на ногах, она усталой походкой выбралась из комнаты, вошла в темный вонючий коридор и, нащупав стремянку, приставила ее к стене и начала подниматься по ступенькам.

Куда же направлялась Пантера?

Странным был этот дом, где жили Фонарь и его любовница; он им достался по смерти приятеля, факельщика, которого хватил удар; бедняга, по иронии судьбы, перешел в мир иной как раз на кладбище. Фонарь был на его похоронах.

— Ну, детка, — сказал он Пантере в тот же вечер, — нашел я хазу, что твой дворец! Завтра туда и завалимся.

И действительно, наша парочка не другой же день переехала в жилье покойного приятеля. Оно находилось в самом бедняцком районе, в Сент-Уане, возле укреплений; в глубине двора, заваленного мусором, ломанным железом и прочим хламом, залитого потоками мутной воды, стоял небольшой домишко. Внизу располагались две комнаты, а оттуда, приставив лесенку, а затем подняв откидную крышку, можно было выбраться на чердак. Когда-то этот дом служил складом или конюшней, потом какому-то чудаку пришло в голову выбелить стены и приспособить его под жилье.

Итак, Пантера поднялась по лесенке, откинула крышку и высунулась на чердак, с осторожностью прислушиваясь, не заметил ли кто-нибудь ее появления. Но до слуха ее из соседнего здания доносились только привычные звуки. Никто не следил за ней. Пока что она все еще стояла на верхней перекладине лесенки, только наполовину высунувшись, теперь же, успокоясь, она целиком выбралась на чердак. Но еще не поднявшись с колен, она окликнула:

— Эй, Клад, ты здесь, что ли?

Ответа не было.

Пантера опять позвала:

— Слушай-ка ты, Клад, чего ты там? Я же к тебе не со злом. Ты только, смотри, не вздумай на меня наброситься, слышишь?

Опять никакого ответа.

Пантера остановилась в нерешительности. Чердак был нежилым, там только громоздилось всякое старье, ломаная мебель, разного рода железки. Пантера спросила в третий раз, погромче, чуть не в крик:

— Ну, чего ты там, Клад ты этакий, если ты где спряталась, отвечай. Не люблю, когда дурака валяют…

Шлюха, разозлясь, сжала кулаки, готовясь в случае чего дать отпор или, если понадобится, самой напасть. Но на чердаке никто и ничто не шевелилось.

Странное впечатление производила тишина этого просторного помещения, где единственным звуком был гнусавый, нахальный голос уличной девки.

Пантера еще подождала минутку, потом заговорила, уже потише.

— Ах ты черт! Уж не подохла ли она? Ну и шум поднимет Фонарь, достанется мне вечером на орехи…

И позвала снова громким голосом:

— Эй, Клад! Клад, эй, ты!

Терпением Пантера не отличалась; поднялась она на чердак с самыми добрыми намерениями; теперь же ей почудилось, что над ней издеваются, и ею овладело глухое бешенство.

— Ах так! — сказала она. — В игрушки со мной надумала играть? Так дело не пойдет, я нахалок не терплю.

С этими словами девка принялась шарить на чердаке. Она сдвинула в угол стулья, детскую кроватку, громадную ширму, старые ящики… и вдруг заметила распоротый матрац.

— Эй ты, Клад! — крикнула она снова. — Вот я и нашла твою постель! Давай, откликайся!

Но на чердаке по-прежнему стояла тишина. Пантера все больше раздражалась. Она вцепилась обеими руками в холст матраца и убрала это последнее препятствие.

— Ну что, будешь отвечать?

И тут же замерла в изумлении.

— Ах ты черт! Так я и знала! Отдала концы! От этих аристократок только того и дождешься! К чертям собачьим! А мне-то что прикажете сделать?

И она замерла, свесив руки и тупо уставив глаза на неподвижное, бездыханное тело молодой женщины, распростертое на полу. Однако Пантере несвойственно было долго бездействовать и пребывать в нерешительности. У молодой женщины, лежавшей перед ней на полу, руки были связаны, а ноги скованы тяжелой цепью, прикрепленной к стене. И она не шевелилась.

— Ах, чтоб тебе провалиться! — пробормотала Пантера, встав на колени и наклонясь над лежащим перед ней телом. — Ведь и в самом деле… Ни задними лапами не шевельнет, ни передними…