Валентин Курицын - Томские трущобы

Не-Крестовский

(Валентин Владимирович Курицын)

Томские трущобы

Курицын Валентин Владимирович (1878–1908) — поэт и беллетрист. Служил в Управлении Томской ж. д. конторщиком. Печатался в томских газетах и журналах: «Сибирский вестник», «Сибирский наблюдатель», «Сибирские отголоски».

Успехом пользовался его приключенческий роман «Томские трущобы», который (за подписью Не-Крестовский) печатался сначала в газете «Сибирские отголоски», затем вышел отдельной книгой (Томск, 1906).

Часть первая

ПО ПРИТОНАМ И ВЕРТЕПАМ

1. У «Никитки Рыжего»

…На одной из окраин г. Томска ютится старое, почерневшее от времени здание. Над входной дверью видна вывеска следующего содержания: «Белая харчевня и чайная».

Место здесь глухое, малозастроенное. Зимою улица бывает занесена сугробами снега, а осенью утопала в грязи. О фонарях и помину нет.

Казалось бы, что при таких условиях дела «Белой харчевни и чайной» должны быть в незавидном положении, а между тем, хозяин учреждения на отсутствие посетителей пожаловаться не мог. У него была своя «особенная публика». Все городские жиганы; все «фартовые» дельцы, начиная от мелких воришек и кончая крупными рыцарями больших дел и рецидивистами, находили здесь приют и радушие только в том случае, если они были при деньгах. Некоторые же из фартовиков, наиболее крупные, давали взаймы деньги и кредит.

В задней комнате харчевни, грязной и прокуренной, находился своего рода клуб: здесь собирались молодцы погулять и отдохнуть от работы, здесь назначались деловые свидания главарей всевозможных темных дел. Здесь же реализовалось сердце предприятий: хозяин харчевни был вместе с ними.

Немудрено, что «Никитку Рыжего», так звали жулики хозяина харчевни, знали и считали своим, потому что не было уже больше места на больших оживленных улицах города для тех, кто избегая столкновений с полицией, предпочитал скрыться на окраинах.

В один холодный весенний вечер, когда харчевня была освещена двумя лампами к буфетной стойке подошел новый посетитель. Это был молодой парень могучего телосложения, одетый в старое рваное пальто и высокие сапоги, забрызганные грязью.

Подойдя к стойке он лихо заломил фуражку на ухо и протянул хозяину руку:

— Никите Ивановичу наше особенное!

Хозяин пристально вгляделся в подошедшего.

— Сенька! «Козырь»! Какими ветрами занесло! Где это ты пропадал!

— Далече, отсюда не видать, Никита Иванович! Ходил, бродил по белу свету — до Иркутска-города, до Байкал-озера, — бойко отвечал парень, оглядывая между тем посетителей харчевни.

— Ну, чем тебя потчевать прикажешь? За гривенник налить, штоль?

— Сыпь за гривенник.

Хозяин наклонился, из-под прилавка достал большой фаянсовый чайник, в котором он держал водку для «мелкого потребления». Открытой торговли крепкими напитками здесь не производилось.

— Вот что, Никита Иванович! На той половине никого из «ветошных» нет? спросил Сенька, выпивая стаканчик. «Ветошными» на жаргоне воровского мира называются вообще все люди, не причастные к нему, себя же люди, подобные Сеньке, называют «блатными».

— Никого нет. Проходи. — Сенька Козырь и хозяин прошли в маленькую комнату, позади буфетной стойки. Свет лампы, которую зажег хозяин, осветил грязные запыленные стены, два-три столика, обтянутые черной порванной клеенкой и несколько простых табуреток. Оба окна комнаты были плотно завешаны ситцевыми шторами.

— Дай ты, братец, мне пока што, полбутылки да огурчиков солененьких парочку! Да никого из чужих сюда не пускай! Надо мне здесь с человеком повидаться.

Хозяин вышел из комнаты. Козырь в ожидании водки принялся свертывать папиросу.

— Кого ждешь-то? — cпросил хозяин, подавая графин и закуску.

— Самого Егорина, — ответил Козырь вполголоса.

— Егорина! Э-э да ты, стало быть, сегодня при деньгах будешь! Дело, стало быть, наклевывается.

Козырь покачал головой.

— Сам еще не знаю. Был я вчера у Петровича, сказывал сам упредить меня, чтоб подождать его у тебя. Зачем — не знаю.

— Давно ты в наших-то палестинах объявился.

— Третьего дня приехал.

— А я уж думал, «зацинтовался» ты (попался полиции). Около года не было тебя. Ну, пока еще бог милует! Выпей со мной, Никита Иванович, поздравь с приездом!

— Ну, давай наливай! Как не выпить с хорошим человеком! Что у вас в Томске нового? Как наша «хевра» (товарищеская городская воровская организация) поживает? — расспрашивал Козырь. — Кто из знакомых засыпался?

— Фомка кривой сидит с Митькой-цыганом; они за истоком.

— На «шниф» ходили, что-ли (кража со взломом).

— Какое! «Мокрый гранд» (убийство).

— Жалко ребят, — сочувственно отозвался Козырь, — хорошие товарищи были!..

«Сам», или Егорин, которого поджидал Сенька, появился в Томске лет восемь тому назад. Пришел он в Сибирь по «владимирке», был прописан как крестьянин из ссыльных одной из подгорных волостей.

Прошлое Егорина для всех, знавших его, было тайной за исключением одного человека, тоже выходца из России, поселившегося в Томске в конце 80-х годов, — некоего Кочерова. Очевидно, было что-то общее в прошлом у этих людей. По прибытии своем в Томск Егорин нашел приют у старого дружка Кочерова, тогда уже зажиточного человека, имевшего свой домик и доходное дело — садовое и огородное заведение.

Понемногу и сам Егорин стал в люди выходить. Денежки у него появились, торговлишкой занялся. Знакомство с разными «фартовыми» людьми свел. Приходилось ему дело и с полицией иметь: то в беспатентной продаже вина попадется, то краденные вещи у него найдут.

Вообще, репутацию себе составил нелепую, но как умный и бывалый человек, умел всегда выходить из воды сухим. Все же эти темные дела давали Егорину, очевидно, хорошие барыши, так как в то время, к которому относится рассказ, у него был уже собственный дом на Верхней Елани. При доме лавочка. И никто, конечно, из видевших Егорина в сером арестантском халате, не признал бы его в настоящем положении в роли домовладельца и коммерсанта. В темном воровском мире у Егорина были свои помощники, вроде Сеньки Козыря, на которых он полагался вполне.

2. На удавку

…В дверь комнаты постучали.

— Кто там? — откликнулся хозяин.

— Выдьте на минутку! — раздался голос подручного. — Вас спрашивают.

Хозяин вышел за прилавок.

— Кто спрашивает?

— Со двора кличут, — ответил подручный.

Никита Иванович вышел через темный коридорчик на заднее крыльцо и остановился у запертой двери.

— Кто здесь?

— Отвори, Никита Иванович, свои, — раздался за дверью скрытый несколько хриплый голос. Далее последовал раздраженный оклик на цепную собаку, завывавшую около крыльца.

— Цыц, ты проклятая, не узнала.

— А, господин Егорин. Пожалуйте! Сенька Козырь давно вас поджидает…

Они прошли в дом.

— Ну и ночка выдалась, — заговорил Егорин, идя вслед за хозяином, — зги не видно.

— На лошади, аль пешком.

— На лошади — во дворе привязал.

— Не боишься, что угонят, — усмехнулся хозяин.

Сенька при виде Егорина отставил недопитый стакан, поднялся из-за стола.

— Заждался я вас, Кондратий Петрович, — начал он.

Егорин расстегнул пальто и присел к столу.

— Выйди-ка, Никита Иванович, «пострем» там около дверей, а мы тут потолкуем малость…

— Вот какое дело, — продолжал Егорин, когда они остались с Козырем наедине, — перво-наперво, скажи ты мне, вид у тебя есть.

— Есть «липовый». В Иркутске еще справил.

— Ну, а насчет монет-то, поди, не густо.

— Да не мешало бы принажиться малость! — усмехнулся Козырь, начиная понимать, о чем хочет говорить с ним Егорин. Но тот молча прошелся несколько раз по комнате и, хлопнув Козыря по плечу, зашептал:

— Слушай, Семен, — есть «работа»! Будет у тебя и паспорт чистый и деньгами получишь сумму немалую, только помни: седни ночью дело обделаем, а завтра утром садись в машину и уезжай из Томска. Здесь не хороводься, «засыплешься»! Можешь ли так соответствовать.

Глаза Егорина пытливо впились в лицо парня.

— Что вы, Кондратий Петрович, али мне впервой! — даже обиделся Козырь. — Что я, присох, что ли, к Томску: знамо дело — были бы деньги да вид, а уж «шухор» не возьму (не попадусь с поличным).

— Ну так по рукам! — И Егорин вынул бумажник и протянул Козырю десять рублей.

— Велика ли «работа»-то? — спросил тот, пряча задаток.

— «Работа» простая! На удавку возьмешь одного «фраера» да и того подмоченного человека приезжего, доверчиво идущего на уловки преступников.