Михаил Попов - «Нехороший» дедушка

Михаил Попов

«Нехороший» дедушка

* * *

Надо было сразу догадаться, что день будет плохой. Разбудил меня звонок: Василиса. Обрадовала, что «очень продвинулась»: пришел обнадеживающий ответ из Барнаульского архива, там прощупывается важная зацепка.

— Здо́рово, — воскликнул я и тут же сообщил, что стою голый на холодном полу перед душевой кабиной.

— Я еще позвоню, — пообещала она. Когда я в самом деле начал раздеваться, чтобы забраться под душ, позвонил Савушка:

— Слушай, дурак, приезжай! — Он рассказал, что сидит сейчас на бережку, вода как стекло, солнце только-только показалось, тишина, птаха чирикнула, рай!

— Приезжай, чего ты там в своей Москве? Одни кирпичи в асфальте.

— Приеду-приеду.

— Да врешь ты все, — он бросил трубку, будто обиделся, хотя такой разговор происходил у нас уже, наверно, в сотый раз.

Бог любит троицу, говорила моя неверующая мама, и была права: третья радость ждала меня уже на улице.

Он увидел меня раньше, чем я его, от встречи было не увернуться. Старик приветственно вскинул трость, и стал призывно работать ею и левой рукой. Скорей ко мне, как я рад тебя видеть!

Удивительный человек Ипполит Игнатьевич! Тридцать лет убежден, что я отношусь к нему с глубочайшим уважением и готов ради него на любые подвиги. Он стоял рядом с мертвой клумбой посреди двора. К этой же клумбе через несколько минут Нина, существо когда-то мною страстно любимое, потом глубоко ненавидимое, а теперь мне безразличное, доставит девочку Майю. Якобы мою дочь.

Не клумба, а лобное место.

Я подошел, старательно подавляя нарастающее раздражение. Ипполита Игнатьевича нельзя было обижать, у него большое горе — пару недель назад во время их с женой загородной прогулки пьяный милиционер сбил своим джипом его жену, Анну Ивановну. Насмерть.

— Женя, вы должны мне помочь.

Он был на себя не похож, хотя внешне и не изменился. Длинная, худая фигура с седой поджарой головой прямо-таки сотрясалась от нервной лихорадки. Таким я его не видел даже сразу после трагедии. Сдержанный, всегда держащий себя в руках счетовод на пенсии. Страшно экономный и аккуратный, одежда на нем старела не изнашиваясь. Он был чистоплотен, как бы даже не из гигиенических, а идейных соображений: в жизни не взял чужой копейки, и грязь считал чем-то ему не принадлежащим и поэтому ее избегал. Дикая, нелепая смерть супруги его не сломала, просто еще более морально подсушила. Ни инфаркта, ни запоя. А тут такое хождение ходуном.

— А в чем дело?

— Женя, вы должны отвезти меня туда!

Я сразу догадался — на место трагедии. И вспомнил, что дело о наезде развивалось как-то нехорошо. Подмосковные милиционеры конечно же с самого начала стали угрюмо «отмазывать» своих, и теперь все представляли так, будто Анна Ивановна сама кинулась под автомобиль, проезжавший без превышения скорости и с непьяным водителем за рулем. Обычное дело — никто не хотел отвечать.

— Ну-у, отвезу, только ведь, вы знаете, сейчас дочку привезут, суббота.

Он знал о моих обстоятельствах, и я был уверен, что деликатность победит в нем нервный порыв.

— У меня теперь, поверьте, Женя, особые, совсем особые обстоятельства. Я думаю не только о себе.

— Давайте, я посажу вас в такси, и деньги… — Он мучительно покрутил шеей и ковырнул тростью землю в клумбе.

— Мне нужен не столько транспорт, сколько — свидетель.

О-отли-ично. Чем сильнее я ощущал, что мне не хочется ехать с ним, тем отчетливее понимал, что ехать придется.

В арке проходного двора появилась пара знакомая и неприятная как оскомина. Крашеная, хорошо одетая блондинка лет тридцати пяти, ведет за руку длинненькую девочку лет двенадцати. Обе сосредоточенны, но думают наверняка о разном.

Я выразительно посмотрел в их сторону, надеясь, что старика наконец проймет.

— Мы можем поехать вместе, — нашелся он. Куда подевалась его деликатность?!

— Два свидетеля, — прошипел я и поймал его удивительно несчастный, трагический взгляд.

Нина передала мне Майкину ладошку как эстафетную палочку, и тут же выключилась из игры. Привет-пока, и она уже высокомерно цокает каблуками в обратном направлении. Я подозревал, что она меня дурачит. Сколько я ни присматривался к Майкиному личику, не находил там ничего специфически своего. За неимением семейных альбомов — все сгорело, когда я был в армии, — приходилось привлекать другие аргументы в опровержение навязываемого мне отцовства. Я действовал как Агафья Тихоновна наоборот. Вот если бы нос Маечки вернуть Вадику Коноплеву, а ушки — Рудику Гукасяну, прижилось бы? Да, двенадцать с чем-то лет назад в веселые годы моего журналистского расцвета имела место удивительно банальная житейская история. Привлекательная и легкомысленная девушка Нина, избалованная дочь высокопоставленных родителей, встречалась вперемешку и вперемежку с несколькими мужчинами, не зная, кого выбрать в мужья. В результате не выбрала никого.

— Ну, хорошо, поедем, — сказал я, доставая из кармана ключи. Не люблю, когда меня шантажируют. Ни когда этим занимаются почтенные, вредноватые старики в тяжелой житейской ситуации, ни когда это делают всплывшие из длительного небытия бывшие любовницы. Она, видите ли, считает, что это мой ребенок! «А Вадик? А Рудик?» — «Да, были такие, но ребенок твой». — «Но это же легко проверить — экспертиза». — «Не будь козлом». — «В каком смысле?!» — «Их нет. Вадик погиб то ли от цирроза, то ли на Памире. А Рудик сидит. Надолго». — «Почему ты решила, что если их нет, то это автоматически делает меня отцом?! Судя по всему, у тебя могли быть и другие мужики». — «Не будь, говорю, козлом, Женя. От тебя требуется немного — две субботы в месяц». — «А если я откажусь?» — «А вот если ты откажешься — тогда экспертиза. И все алименты за все годы».

В общем, получалось так, что она делает мне почти великодушное предложение.

— Так, Ипполит Игнатьевич, я забыл, это Ярославское шоссе?

— Да, да, Женя, Ярославское.

Риск был тридцать три процента, и я согласился. В конце концов она действительно требовала не столь уж много. Две субботы, и десять дней летом. Чем она будет заниматься эти тридцать четыре дня в году, мне было неинтересно, я это просто знал.

Ипполит Игнатьевич сел рядом со мной.

— Ты меня обманул, — сказала Майка с заднего сиденья. И я отчетливо услышал интонацию Нины. По крайней мере в том, кто мать девочки, сомневаться не приходилось.

Соглашаясь на предложение Ниночки, я даже не представлял, что это такое: день с ребенком. С почти наверняка чужим ребенком. Не очень-то приятным ребенком. Нет, она не носилась как заведенная, не изводила меня своим диким плеером, не капризничала по поводу еды, но ее ехидная самоуверенность в совокупности с моим чувством истерической ответственности за нее, изводили меня.

Когда мы проезжали мимо ВДНХ, я подумал, что скульптура де Голля перед гостиницей «Космос» очень похожа на Иполлита Игнатьевича. Хотел ему сказать об этом, но пожалел старика.

— Ты меня обманул, — вновь заявила Майка. — Крокодил и аллигатор отличаются не потому.

Сделаем так — попробуем извлечь пользу из создавшейся ситуации. Но какую можно из нее извлечь пользу? Будем хотя бы радоваться тому, что мне удалось две грубо использующие меня силы забить в один флакон: выполняя просьбу неприятного, но несчастного старика, и одновременно выгуливая свою якобы дочурку, я совмещаю неприятное с неотвратимым.

— Крокодил живет в Африке, а аллигатор в Америке, — повторил я свою версию двухнедельной давности.

Девочка тихо, но презрительно усмехнулась:

— У крокодила двигается верхняя челюсть, а у аллигатора — нижняя!

Я невольно повернулся к старику: мол, представляете, Ипполит Игнатьевич, срезает нас молодежь, как хочет. А он посмотрел на меня с таким горестным превосходством во взгляде, что я сначала устыдился, а потом разозлился. И в отместку ему вспомнил (про себя, конечно) историю, как его отлупил какой-то подросток в метро. Ипполит Игнатьевич увидел, что тот проскользнул внутрь не заплатив, прилепившись к спине товарища, и не прошел мимо, схватил за рукав — нарушаешь! И тут же получил липким юношеским кулаком по очкам. Интересно, потерял ли он после этого веру в подрастающее поколение, а то ведь сколько раз мне доводилось слышать от него характерный благобред: какая у нас замечательная молодежь! А она, молодежь, сидит вон там сзади и прогрызает мне спину.

— Вы понимаете, Женя, сегодня я получил одну совершенно достоверную информацию, и меня как током ударило или молнией.

— Информацию? Какую, откуда?

— По телевизору.

Нет, кажется, дед все же рехнулся.

— Вы посмотрели телевизор и решили, что я должен немедленно везти вас за город?

— Понимаете, все сходится. И место, и все остальное. И то, что нас с Анной Ивановной с полгода назад потянуло по Подмосковью путешествовать — тоже рок. Понимаете?