Татьяна Степанова - Венчание со страхом Страница 10

— Ага, — Мещерский смаковал пиво. — Завтра я в музей к его тетке иду, она доктор наук, хранитель всей экспозиции. Музей там классный, только закрытый.

— А можно тогда с тобой? — спросила Катя. — Ну, если он закрытый для зевак, значит, там есть что посмотреть. Завтра все равно суббота. Там динозавры, да? Скелеты?

— Там всего хватает. Вадь, а ты… — Мещерский подмигнул. — Витька туда тоже подскочит. Сокурсника не желаешь повидать?

Кравченко все смотрел на Катю. Она подняла глаза от тарелки — ну на тебе, на, скандалист! Ее взгляд, видимо, что-то ему разъяснил. Однако он не желал так быстро капитулировать. Налил себе пива, спросил томно:

— Кости-то допотопные по какому адресу хранятся?

— В двух шагах от Катиной «управы», в Колокольном.

— В Колокольном? Там напротив ресторанчик есть корейский. Так?

— Есть, есть.

— Тогда ладно. Поскучаем в музее, пылью подышим, зато потом встречу сбрызнем.

— В корейском дорого, — заметила Катя.

— Что? — Кравченко повернулся к ней. :

— Дорого в корейском. И пакость там всякая. Пауки заливные.

Вадька отодвинул тарелку. Взглянул на наручные часы. Демонстративно зевнул.

— Половина десятого… Серега, поздно уже, да? Как, на твой взгляд? Гостей вон пора выставлять. На хауз.

Мещерский улыбнулся. Катя поднялась. Кравченко поднялся следом.

— Посуду моет хлебосольный хозяин.

— Ладно, — Мещерский двинулся за ними в прихожую, — встретимся у музея в четыре.

Катя открыла дверь и направилась к лифту. Кравченко шествовал следом, позвякивая ключами от машины.

В тесной кабинке лифта лед ссоры растаял окончательно. Лифт — удобное изобретение для таких субъектов, как В. А. Кравченко. Между третьим и "вторым этажами мир был окончательно и бесповоротно заключен. Вадька успел расставить все точки над "i".

Глава 5

МУЗЕЙ

Суббота стала преддверием тех удушливо жарких дней, что обрушились на Москву в середине июля. Катя проснулась в начале восьмого. Ей показалось, что она каким-то образом очутилась в парной бане: не продохнуть, воздух в комнате точно теплая вата или кукуруза попкорн. Вадим тихо посапывал рядом. Если не просигналит электронный радиобудильник — может дрыхнуть до обеда. Она хотела было из вредности нажать на клавишу музыки в будильнике и оглушить его какой-нибудь «Армией любовников», но потом все же пожалела: пусть спит. «Мое чувство глубокое, как океан» — его шуточки, его родинка на левой ключице… Она осторожно выскользнула из постели и направилась в душ.

Кравченко покинул почивальню не скоро. Катя успела уже выпить кофе и посмотреть по кухонному телевизору «Тома и Джерри» по шестому каналу.

— Ну, чем займемся до четырех? — осведомился Вадим, выходя из ванной и растираясь махровым полотенцем.

Она пожала плечами. Улыбнулась.

— Тогда у меня есть предложение, — бодро начал он, обнял Катю и потянул ее в комнату.

— Нет, — она, смеясь, отстранилась.

— Нет?

— Потом.

— Последнее время я слишком часто слышу все эти «потом», «хватит» и это твое любимое, — он щелкнул пальцами. — Любимое «не надо».

— Завтракать садись.

Это простенькое замечание мгновенно переменило ход его мыслей. Через секунду он уже уплетал яичницу с помидорами и яростно тыкал в кнопки тостера, тщетно пытаясь поджарить себе и Кате гренки с сыром. Затем Кравченко устроился в кресле с журналом, придирчиво разбирая новую Катину статью в «Авторалли». Он считал себя самым умным и беспристрастным Катиным критиком, хотя, если честно, мало что понимал в ее ремесле.

— Ты чем сейчас занята? — спросил он, окончив чтение и критику.

— Материал о торговцах наркотиками собираю. Борьба с героином в Подмосковье.

— Дожили. Разбогатели, ишь ты! — Кравченко покачал головой. — К элитным наркотикам уже хваталки свои немытые потянули. Конопли, что ль, с ридной Украины мало стало? Сережка тебе помогает, а?

— Он Петрову переводчиком служит. Там африканцы на подозрении.

— А я, к твоему сведению, на этой неделе свободен как птица. Мое Чучело (так Кравченко именовал своего работодателя Чугунова) в Сочи подалось. Приедет только в следующем месяце. Ну, конечно, в офисе делишки кой-какие набегут, но это мелочи. Вполне могу послать на… ну, в общем, далеко послать. Может, на дачу к твоим махнем? К отцам фамилии?

— Может быть, в выходные.

— Слушай, а возьми недельку за свой счет, а? Поедем куда-нибудь на Оку. Или на Клязьму. Там домов отдыха до черта. Устроиться можно очень даже просто.

— Нет, Вадь. — Катя вздохнула и села на подлокотник кресла. — Не получится. У нас все в отпусках. Меня никто не отпустит, да и…

— Что?

— Я сейчас, даже если бы меня в отпуск силой выгоняли, не ушла бы. Там дело какое-то… Колосов занят сейчас…

При упоминании фамилии начальника отдела убийств лицо Кравченко выразило спесивое раздражение. Он так весь и надулся — Кате захотелось поступить с ним так, как поступают с воздушным шариком, когда в руке зажата булавка.

— Ясно-понятно, — он передернул плечами.

— Ничего тебе не понятно. Там убийство. Все о маньяке шепчутся. Говорят: новый Удав.

— Детей бьет?

— Точно не знаю, но похоже.

— Девочек? Мальчиков?

— Не знаю. Но узнаю непременно.

— Слушай, я давно хочу поинтересоваться, — он снова зашуршал страницами журнала. — А чего ты никогда об этаких событиях не пишешь?

— Каких — этаких?

— Ну, модных: мафия, разборки крутые, золото партии, коррупция. У вас вон в области сколько случаев было, когда разных чинуш на тот свет отправляли на заказ: главу администрации,, мэра какого-то. А ты об этом ни полстрочки в прессе.

— Ты хочешь, чтобы я писала о золоте партии? О коррупции?

— Не-а, — он ухмыльнулся.

— То-то. Тухлая тема, Вадечка. Сплошной сероводород. И вообще, — Катя тряхнула волосами, — я твердо уверена, что самые жуткие, самые запутанные преступления совершаются именно в низах, именно в провинции. В самом банальном на первый взгляд деле можно иногда отыскать такое! Смело можно сюжетом брать для классической трагедии. А золото партии и мафия — это для подготовишек, милостыня на нищету воображения.

— Ишь, расхвасталась, талантливая ты наша, — он сгреб ее в охапку. — Задаетесь, мисс. Пора наказывать. Розги уже приготовлены. Вот этим сейчас и займемся. До четырех.

Без четверти четыре они приехали в Колокольный переулок. Катя всю дорогу тихо таяла и беспрерывно пила воду из жестяной банки. Разнежившийся Вадька шепнул ей там, в полумраке задернутых от солнца штор: «На черта нам этот музей сдался, а?» Тогда она велела ему одеваться. А теперь после сорокаминутной езды на троллейбусе по раскаленной Москве ее посетили глубокие сомнения: и действительно, на черта?

На тротуаре их, однако, ждал Сергей Мещерский. Рядом с ним стоял молодой мужчина, державший за руку ребенка лет пяти. Катя помахала им рукой.

— Добрый день, вот и мы.

Кравченко уже обнимался с мужчиной:

— Витька, орел, ну-ка дай на тебя взглянуть! Вот, Катя, познакомься, наш с Серегой однокурсник по незабвенной Лумумбе — Виктор Павлов.

Катя протянула руку Павлову. Он был среднего роста, спортивный. Лицо — ничего особенного, обыкновенное: серые глаза, задумчивые и внимательные, брови упрямые, пепельные волосы коротко, по-модному острижены.

Ребенок заинтересовал ее больше. Он задрал черноволосую головку и разглядывал галдящих взрослых со сосредоточенной важностью. Это был мальчик, очаровательный «монгольчик»: глазки — черные щелочки, щечки — пухлые и румяные, как яблочки. И весь он был такой упитанный, кругленький — настоящий бутуз с картинки.

Катя присела.

— Привет, давай знакомиться.

Мальчик тут же доверчиво протянул ей руку — маленькую, смуглую, всю в ямочках. Она осторожно пожала пальчики.

— Меня Катя зовут, а тебя?

Малыш молча смотрел на нее.

— А нас зовут Чен Э, император Поднебесной, — Павлов наклонился над ними. — Мы рады познакомиться с такой милой девушкой, правда, — и он весело подмигнул Кате. Потом, когда она выпрямилась, он шепнул ей: — Он не может вам ответить. Он глухонемой от рождения. У нас с ним свой язык.

Катя тревожно взглянула на малыша, но тут он улыбнулся ей так весело, так хитро сверкнули его тлазки-щелочки, что ее печаль улетучилась сама собой.

— Ну, Чен Э, давай ручку. Пойдем смотреть разные интересные вещи.

Мещерский, Кравченко и Павлов оживленно беседовали и отстали. Катя с трудом открыла массивную дубовую дверь, возле которой на стене на черной зеркальной вывеске красовалась надпись: «Музей антропологии, палеонтологии и первобытной культуры при НИИ изучения человека», и они с Чен Э вошли в просторный прохладный вестибюль. После жгучего солнца здешний сумрак показался Кате раем.

— Вы к кому, девушка? — окликнула ее толстая вахтерша в красной косынке. — Музей закрыт.