Владимир Константинов - Страх Страница 10

Вадим с трудом взял себя в руки, нарисовал на лице добродушие, прошел к столу, протянул руку авторитету.

— Здравствуйте, Гена Иванович! И вы здорово изменились с момента нашей последней встречи.

— Здравствуйте, Вадим Андреевич! — Яценко привстал, пожал Сидельникову руку. Снова сел, откинулся на спинку кресла и, ослепительно улыбаясь, заранее приготовившись на комплимент, спросил: — Ну и как я вам?

— Сильно потолстели, — ответил Вадим, улыбаясь в ответ.

Лицо Хвата разом как-то потускнело.

— Да-да, вы правы. Расчебучило меня малость, — проговорил он обиженно. — Так что же вас интересует, Вадим Андреевич?

— Что вам известно об убийстве Бублика?

— Это не ко мне. Это к нему. — Хват воздел указательный палец, указав на потолок. — К Нему обращайтесь. Ему все известно. А мы… Мы сами теряемся в догадках. Кому это не угодил Юра Бублик? Он был таким душкой, со всеми умел ладить.

— Говорят, что он обладал какой-то очень ценной информацией?

— Кто говорит? — настороженно зыркнул на Сидельникова Яценко. Полное лицо его напряглось, стало злым, отстраненным.

— Многие. Я потом вам представлю развернутый список, Гена Иванович.

Яценко громко рассмеялся. Шутка Сидельникова ему понравилась. Лицо его смягчилось, подобрело, столо доверительным.

— Список это хорошо. — Просмеявшись, серьезно сказал: — Он, Бублик, был шибко большим патриотом. Помню, как он однажды сказал: «Ну и что, что я вор в законе. Это вовсе не мешает мне любить свою Родину. Я за неё кому угодно пасть порву».

— А при чем тут его патриотизм? — недоуменно спросил Сидельников.

— В нем-то как раз все и дело. Осенью прошлого года человек Бублика, специалист по гостиничным номерам, обшмонал в «Сибири» номер какого-то крутого и вместе с вещами забрал видеокассету — думал парнуха. А дома включил, а там тягомотина какая-то. Так у него эта кассета и валялась дома. А месяца полтора к нему в гости пришел Бублик. Выпили. Парень решил показать ему новый американский супербоевик, да перепутал кассеты и включил ту самую. Хотел заменить, а Бублик, как заорет: «Не трожь!» и к экрану будто прилип. Не досмотрев, забрал кассету и ушел. А после этого в него будто бес вселился, стал кричать, что в Москве все козлы, суки пархатые, что они давно предали Россию и распродают с молотка, что надо всем патриотам объединяться и спасать страну. Ну вот и, похоже, довыступался. — Хват печально вздохнул.

— А вы сами выдели эту кассету?

— Нет, Юра никому её не показывал. То ли боялся, то ли ещё чего.

— А о её содержании говорил?

— Нет. Лишь общие слова о предательстве и прочем.

— А что там и кто был снят?

— Тоже не говорил.

— А кто тот парень?

— Какой парень? — не понял Яценко.

— Тот, кто украл кассету?

— Ах, этот… Как же его? Мне Бублик называл его кликуху, но я запамятовал. Помню, что смешная какая-то… Постойте, кажется Бумбараш. Точно. Бумбараш.

Сидельников распрощался и покинул кабинет авторитета, намереваясь сегодня встретиться и поговорить в этим самым Бумбарашем. Тот наверняка видел хоть часть кассеты и сможет сказать, кто на ней изображен.

По милицейской картотеке он узнал, что вором по кличке «Бумбараш» был двадцатипятилетний Сергей Дежнев. Установив его адрес, Вадим отправился к нему домой. Проживал он вместе с матерью в так называемой Ельцовке, некогда рассаднике преступности. С трудом отыскал полуразвалившуюся деревянную лачугу Денжневых, по всему, доживавшую свою жалкую жизнь. На небольшой островок убогих домишек мощным фронтом наступали двух и трехэтажные особоняки новых русских. В доме он застал лишь мать Дежнева Марию Ивановну, пожилую женщину, со скорбным, давно увядшим лицом. Седая голова её была повязана черным платком. Узнав о причине визита Сидельникова, она горько расплакалась.

— Схоронили мы Сереженьку-то, гражданин хороший, — проговорила она, всхлипывая. — Вот уже неделю, как схоронили.

— А что случилось?

— Погиб в автомобильной аварии. Гонял, как оглашенный. Я ему все говорила: «Сереженька, не гоняй. Так ведь и до беды недалеко». Только разве ж они нас слушаются. Вот и накаркала я, старая дура, беду. О-хо-хо! Как теперь жить, ума не приложу. Один он у меня был. Больше никого нету.

— Где это произошло?

— Чего говоришь?

— Где случилась авария?

— Да тут недалеко, на проспекте Дзержинского, наспротив техникума.

Утром следующего дня Сидельников был в Дзержинском РУВД, где из материалов уголовного дела узнал, что полторы недели назад, Дежнев остановил свои «Жигули» напротив здания Электротехнического техника и открыл уже дверцу, чтобы выйти из машины, как в машину на полной скорости врезался КамАЗ, угнанный преступниками утром того же дня. Дежнев умер сразу же на месте. А двое парней выскочили из КамАЗа и скрылись. Установить их пока не удалось.

Вне всякого сомнения — это было убийство, замаскированное под автоаварию.

Вадим позвонил в отдел милиции Железнодорожного района и поинтересовался — заявлял ли кто им о краже из гостиницы «Сибирь» осенью прошлого года. Дедурный ответил, что такой записи в журнале регистрации заявлений и сообщений о совершенных преступлениях нет. В самой гостинице Сидельникову также сказали, что никто из проживавших в гостинице осенью прошлого года им не заявлял о краже из своего номера. Ниточка обрывалась. Что теперь делать, он откровенно не знал. Отрабатывая свою версию, он лишь подтвердил версию Димы Беркутова. Как там у него?

Глава шестая: Беркутов. Ну, блин, воще!

Мама рассказывала, что когда мне было года четыре, батин корефан дядя Боря спросил меня, кем я хочу стать. И я с достоинством ответил: «Бульдозеристом». Откуда я в четыре года откопал это слово, так и остается загадкой по сей день. Нет, у нас в деревне были трактористы. Мой родной дядя им был. Но стать трактористом меня почему-то не прельщало, а именно — бульдозеристом. Смех да и только. И я таки им стал. Не по профессии, а по сути. Определенно. Шпарю по жизни, будто еду на бульдозере по рытвинам, ухабам и кочкам, не признавая дорог и правил движения, тараня завалы и буреломы, убирая дерьмо за своими соотечественниками. И никто мне не указ, ни царь, ни Бог и ни герой. Да что там герой, когда даже собственная жена на меня махнула рукой. Вот таким вот придурком уродился. Кстати, о девочках, в смысле — о жене. Я и здесь не как все. Другие мужики чем дольше живут с женами, тем больше косят на сторону — а вдруг там что обломится. А я все больше и больше влюбляюсь в собственную жену. Это уже стало походить на анекдот. Где бы кто бы не завел разговор о женщинах, я тут как тут: «А вот моя Светлана…» Парни уже начали надо мной подтрунивать по этому поводу, даже Сережа Колесов. Колесов надо мной! Представляете каково мне с моим-то самомнением? И умом я все это понимаю, но стоит услышать, как кто-нибудь рассказывает что-то о своей жене, меня будто черт за язык дергает: «А вот моя Светлана…» Дурдом! Если процесс пойдет дальше, то к сорока годам я кончусь как личность. Определенно. Но самое прискорбное во всем этом то, что я вполне доволен жизнью и не помышляю ни о чем другом, даже по большому счету где-то счастлив, как может быть счастлив идиот на поминкакх другого такого же идиота. Словом, кругом, куда не посмотри, сплошной атас.

Как я и предполагал, установить потерпевшую, ставшую жертвой криминальной войны, вот уже десять лет бушующей на необъятных просторах нашей с вами, читатель, Родины, оказалось нетрудно. Стоило лишь отправить в райуправления её портрет, как мне на следующее же утро позвонили из Заельцовского РУВД и сказали, что это Нинка Кривоносова, недавно сменившая фамилию, а заоодно и имя и ставшая Нинэль Шаховой. Да, она не была машинистом землеройной машины, эксковаторщиком и даже, как ни странно, бульдозеристом, стать которым я мечтал едва научившись ходить. А работала она в ночном клубе со скромным названием «Полянка», прозванным в народе куда более оригинально — «Поганкой», и занималась тем, что каждый вечер входила на подиум и под одобрительные возгласы и улюлюканье возбудженных самцов демонстрировала свое спортивное тело, даже самые интимные его участки. У неё была шикарная сценическая кликуха — «Северное сияние». И смею заверить, что это уже погасшее «сияние» зарабатывала раз в пять больше машиниста шагающего экскаватора и раз в десять так любимого мной в детстве бульдозериста. Это не считая тех мани-мани, которые сунут ей под резинку почитатели её мускулистого тела. Да, чуть было не забыл её ночные рандеву со всякого рода пожилыми Бубликами и Кругликами. Словом, Нинка Кривоносова, она же Ниэль Шахова, она же мисс Северное сияние была весьма и весьма богатенькой бабенкой. Определенно. К сожалению, у неё уже все в прошлом. Вот такие вот в наше смутное время случаются парадигмы жизни.

Парни из Заельцовского управления сказали мне, что в этой самой «Полянке-Поганке» можно очень даже неплохо оттянуться. Но такой уж я человек, что не привык полагаться на слова, пока не проверю их практикой и личным опытом. Потому-то он у меня так богат. Короче, я решил сегодня же вечером отправиться в этот ночной клуб. Только не подумайте, что я желал оттянуться, поймать кайф или что-то в этом роде. Нет. На первом месте для меня всегда была, есть и будет работа, работа и ещё раз работа, а уж потом все остальное. Но у меня ещё свеже было в пямяти мое посещение ночного клуба «Сударушка», едва не закончившееся для меня весьма трагически, а потому один я в «Полянку-Поганку» идти не рискнул. Сначала хотел пригласить Сережу Колесова, но, подумав, решил этого не делать — начальство надо беречь от возможеных неприятных последствий. Верно? Решил предложить сей культпоход Юре Дронову. Есть у меня такой друг, в ФСБ работает. Между прочим, вот такой парень! Я его в позапрошлом году от смерти спас. Честно. А потом Юра ответил тем же и натурально спас меня и Сережу Колесова, когда нас нехорощие дяди собрались было расстреливать. Было дело. Но это я так, к слову, чтобы у читателей не создалось обо мне предвзятое мнение, как о каком-нибудь трепаче, необоснованно записавшимся в герои. Да, я натуральный простой российский герой и никогда из этого не делал большого секрета.