Анатолий Жаренов - Обратная теорема Страница 10

Про будильник эксперт сообщил, что это старый механизм, но с удивительно точным ходом. На будильнике обнаружили отпечатки пальцев Назарова. Больше ничего. Были изучены осколки аквариума. На них никаких отпечатков не оказалось. Полусожженные книги Шухов попросил доставить к нему в кабинет, полистал еще раз, пожал плечами. От книг воняло керосином. Вот и все. Следы на полу в квартире интереса не представляли, ибо не было их, этих следов: пожарники потрудились на славу.

О Назарове в характеристике с места работы отзывались весьма положительно. Трудовая книжка – в порядке. В ней записано несколько благодарностей. Уволился Назаров по собственному желанию. Говорили о нем, правда, как-то общо: «Монтер хороший»… «Золотые руки – починит, что хочешь»… «Как человек? Да кто его знает? Неплохой вроде человек, замкнутый немного, но уважительный»… «Он как-то больше сам по себе»… «Непьющий, поэтому и не водился ни с кем»… «Поговорите с Петровым»…

Петров, громоздкий мужчина с обветренным лицом:

– О Назарове? Что сказать? Заходил он ко мне. Коробку как-то мастерил, железа просил. Когда? Да с год уже будет. Еще чего? Право, не знаю. Курили мы с ним иногда, беседовали. О чем? Да о пустяках. О погоде, о болезнях. Он мне еще рецепт дальневосточный дал от ревматизма. «Иголки, – говорит, – в уксусе раствори и мажься».

– Мазались?

– Пробовал.

– Ну и как, помогло?

– Да кто его знает. Может, и помогло.

– Странностей за ним не водилось?

– За Назаровым-то? Нет, не замечал. Тихий мужик был. И врагов-то у него не должно бы быть. А поди вот. Убили. За что человека убили? Ума не приложу…

Но семь тысяч рублей были в руках у Мокеевой. Семь тысяч не букет цветов…

– Вы утверждаете, что ваш муж следил за вами. На чем основываете вы свои подозрения?

– Кто же еще?

Вот именно. Кто же еще будет в темноте бродить за любовницей обходчика, как не ревнивый муж? А он не показался Шухову ревнивым. Ему вообще наплевать, этому Эде, на жену и ее дела. Или не наплевать? Тогда Шухова надо, как рваный носок, выбросить в мусорный ящик. Не разобрался он в Мокееве. Да и с Назаровым нет ясности. Восемь лет в городе жил тихий человек – обходчик Назаров. На девятый собрался куда-то ехать. Продал дом – и привет.

Продал дом… Продал дом… Зачем ему понадобилось продавать дом? Мокеева на этот счет толком ничего не смогла объяснить. Надоело ему, видите ли, в нашем городе жить. Скучно стало. В конце концов, может, и нет в этом поступке ничего особенного. Наскучило человеку на одном месте жить, захотел сменить обстановку. Странно тут другое: сам Назаров. На работе о нем отзываются как-то неопределенно. Соседи тоже. Старик Комаров, правда, не удержался, брякнул словечко, но тут же споткнулся, прикусил язык. И вытянуть что-нибудь из Комарова не представляется возможным: крепкий орешек этот старик, не раскусишь.

Размышления Шухова прервал телефонный звонок. В трубке зарокотал голос Кожохина:

– Поговорить надо, Павел Михайлович.

– Что-нибудь новое?

– Да как сказать. Оно вроде старое, но на новый мотив.

Кожохин зашел минут через десять. Сел, не снимая пальто. Вытащил сигарету.

– Комаров номера откалывает, – сказал он, выпуская струйку дыма через нос и следя за облачком. – Всю ночь около милиционера просидел.

– Что-что? – не понял Шухов.

– Да около же назаровского дома. Явился с вечера, уселся на крылечко, заявил постовому, что дом теперь ему принадлежит и он его вроде сам охранять должен. Не доверяет милиции, и все такое…

– Ну?

– Ну и просидел. Байки рассказывал. Со светом спать ушел.

– Н-да, – протянул Шухов. – Историйка. Между прочим, Мокееву я отпустил. Прокурор не дал санкции на задержание. Говорит, оснований мало. Взял подписку о невыезде. Да я и сам вижу, что оснований мало. Никаких, словом, оснований нет.

– А деньги?

– Деньги? Деньги в сейфе лежат.

– Да не о том я.

– И я не о том, Иван Петрович. Назаров действительно брал билет до Курска. Кассирша опознала Мокееву. Сказала, что вместе с ней был Назаров, описала его. Ошибки быть не может, потому что внешность у убитого уж очень характерная, запоминающаяся.

– Но мы-то нашли билет до Сочи. Он что, второй раз в кассу приходил?

– Тут я тебе не помощник. В Сочи сейчас едут сотни людей. Может, он и приходил второй раз в кассу.

– Что же, кассирша Назарова во второй раз не приметила?

– Во-первых, она там не одна. Во-вторых, этот вопрос открыт.

– Дела… – Кожохин раздавил сигарету в пепельнице, вздохнул.

– Надо думать, что дальше предпринимать будем, – сказал Шухов. – Главное, по-моему, Назаров. Не знаем мы ничего о Назарове. Получается так: жил человек, работал, а чем дышал, о чем мечтал, неизвестно. Я вот почитал показания и увидел пустоту, общее место. Чувствуется, что, пока мы эту пустоту не заполним, толку не будет. Запросами, сам понимаешь, тут не отделаешься. Видимо, надо съездить кое-куда.

– С начальством говорили?

– Говорил. Начальство согласно. Командировку хоть сейчас выпишут…

Шухов проводил Кожохина до аэродрома. Выпили в буфете по кружке пива. Шухов поглядел, как самолет оторвался от взлетной полосы. Остаток дня просидел над бумагами, которых уже накопилось порядочно. Во вторник ему доложили, что старик Комаров опять сидел возле дома, калякал с милиционером, подсчитывал убытки от потерь.

– Ну что ж, – сказал Шухов. – Поглядим, что из этого выйдет.

Подумал, все ли сделано? За Мокеевой наблюдают. Раз. За изобретателем Эдей – тоже. Два. Комаров на виду. Три. Его сын Дмитрий? Произвел на Шухова хорошее впечатление. Явно не понимал в воскресенье, зачем он потребовался милиции, когда его нашли в лесу. Собирал грибы. И набрал уже полную корзинку к тому часу, когда его увидели. Человек, совершивший убийство, вряд ли способен с таким усердием искать грибы. На отца Дмитрий похож только внешне. Характер, видимо, мягкий, покладистый. Манера держаться – приятная. Говорит неторопливо, толково, спокойно. «В мать удался», – подумал Шухов, вспоминая дебелую старуху с ухватом.

– Назарова хорошо знаете?

– Да нет. Батя с ним больше беседовал. У меня другая компания.

– Заходил к вам Назаров?

– Редко. Батя сам к нему путешествовал. Почти соседи ведь.

– Чего так поздно жениться надумали?

– Пришлось так, выходит.

Еще вопросы. Еще. И еще. Вопросы, имеющие отношение к делу и не имеющие к нему никакого отношения. Спокойные ответы, прямые, без уверток. Никаких нюансов. Однако алиби у Дмитрия нет. Алиби есть у Мокеевой. У ее мужа алиби непрочное. Да и Мокеева утверждает, что Эдя следил за ней. Только в утро убийства Мокеева мужа не видела. В утро убийства, сказала Мокеева, никто за ней не шел. А соседи Эди говорят, что в четыре часа эта штука на потолке Эдиной квартиры гудела во всю ивановскую. Однако соседи говорят, что эта штука гудит ежедневно, регулярно, в одно и то же время. Мог Эдя включать ее и уходить? Мог, конечно. За Эдей ведь никто не следил.

Шухов задумчиво полистал дело, порядочно распухшее ко вторнику. Взгляд упал на фамилию Загоруйко. «А что это еще за личность?» Вспомнил: шофер такси, первый свидетель по делу, случайный человек. Впрочем, так ли уж случайный?

В парке пассажирского автохозяйства Шухову показали старичка вахтера, дежурившего в ночь с субботы на воскресенье. Старичок носил благообразную бородку клинышком, часто поглаживал ее во время разговора. «Рассказать про ночь?» Нет, он не спал, как можно спать? Загоруйко – тот спал. «Да, вот тут на диванчике».

Вечером шофер попросил разбудить его без двадцати четыре. Старичок аккуратно выполнил просьбу. Загоруйко, как поднялся, позвонил диспетчеру. Вахтер помнил этот разговор. О чем говорили? «Привет, Галочка, как живется?… А мы уже готовы. Звони клиенту… Выезжаем». Вот и весь разговор. Во сколько вышла машина из гаража? Да, может, минут через пять после этого. Четырех еще не было, во всяком случае.

Девушка-диспетчер подтвердила слова старичка. «Правильно, Загоруйко позвонил без двадцати четыре». Она тут же набрала номер клиента, сообщила ему номер машины, включила рацию, связалась с шофером. Они еще поболтали немного по радио. А через несколько минут Загоруйко встревоженно произнес: «Слушай, Галя, в доме-то что-то горит. И клиента не видно. Звони скорей пожарникам».

– Это было в четыре часа? – спросил Шухов.

– Да. Раньше он и не мог подъехать к дому.

Без пятнадцати четыре Назаров был жив. В четыре – мертв. Загоруйко подогнал машину к дому около четырех. Может, он что-нибудь видел? Теперь, когда следствие располагает более обширными данными, есть смысл еще раз потолковать с этим таксистом. А вдруг?

Загоруйко явился точно в назначенное Шуховым время.

– Садитесь, Иван Тихонович, – пригласил его Шухов, незаметно разглядывая шофера и пытаясь определить, что же представляет собой этот человек. На вид лет сорок, но хочет казаться моложе. Одет аккуратно, спортивно. Черные усики, пустоватые наглые серые глаза. «Фат, – подумал Шухов. – Наверное, любит красиво выражаться». И не ошибся. Загоруйко о себе говорил только во множественном числе: «мы». «Мы подали машину…», «Смотрим, огонь в окнах…», «Галочке – по рации».