Кормилицын Валерий - Излом Страница 10

Настроение стало лирическим: «Я блуждал в игрушечной чаще и открыл лазоревый грот… Неужели я настоящий. И действительно смерть придёт? – от жалости к себе, такому любимому, скрипнул зубами в унисон с пружинами дивана. – Лежу тут один, никому не нужен». Выступили слёзы. Вытер их пододеяльником.

«Да видно, не до конца протрезвел. Эх и дурак! Спасибо, никто не видел и никогда не узнает. Надо встать, зарядку сделать, пробежать пару километров – и как огурчик стану… малосольный».

— Наш Дениска был голодный – проглотил утюг холодный! – бодро сообщил я, набегавшись и сбросив похмелье.

Сердце гулко стучало, разнося кровь по организму и очищая его от алкоголя, так, по крайней мере, определял своё состояние.

— Мамка–а-а, а че–е-г–о-о он… – заканючил сын.

— Отойди от ребёнка, дай поесть спокойно! – недовольно глядя на меня, произнесла жена.

— Шуток не понимаете!..

— Особенно вчерашних! – похватила Татьяна.

— А чё вчера? – умываясь, невинно поинтересовался у неё.

От такой наглости она опешила. Но не надолго. Выслушав ответ и узнав мнение жены о себе, вытер лицо и полез на диван поглядеть градусник.

— Завтракать будешь? – немного успокоилась она. – Всегда перед выходными номер откалываешь.

— Ты тоже хороша! – осмелел я. – Всё тело после того дивана ломит. Я на тебе женился или на коте?

— Знай! Как пьяный придёшь, всегда так будет.

— Давай Дениску в кино на утренний сеанс сводим? – в качестве подхалимажа предложил я.

— Давайте меня сводим! – обрадовался сын, подбегая ко мне.

— А куда пойдём? – окончательно успокоившись, подкрашивала перед зеркалом губы Татьяна.

— В «Пионер». Там всегда детские фильмы показывают.

Мир в семье был восстановлен!

Прохладный воздух приятно бодрил похмельный организм своей чистотой и свежестью. Людей на улице было ещё не много. С деловым видом спешили на рынок женщины, а у винного магазина – в субботу его открывали раньше – сбивались в стаи небритые личности с горячечными глазами.

— Глядеть противно! – нахмурилась жена.

— Болеют люди, – заступился я.

— Смотри, в их рядах не окажись, дожалеешься…

— Будь спокойна, меру знаем.

Дома, попив чаю, улёгся с книгой на диван, который радостно начал сверлить мои бока пружинами, поскрипывая от удовольствия. Несмотря на пытку, назло ему, заснул.

«Да–а, пьянка до добра не доводит, – критиковал себя после сна. – Пойти дровишки, что ли, поколоть и прогуляться немного?»

Одевшись, прошлёпал по доскам. Решил стрельнуть сигаретку – страшно захотелось курить. Соседей у дворов не наблюдалось, поэтому решил подняться наверх, поближе к цивилизации.

Неизвестно откуда набежал дождь – тонкий, густой и пахучий. Громко клацая когтями по асфальту и целеустремлённо глядя на два металлических помойных ящика, протрусила чёр–ная собака, уже порядочно успевшая вымокнуть. Остро пахнуло псиной.

Стрельнув сигарету у припозднившегося соседа, блаженно затянулся, разглядывая сверкавший огнями за пеленой дождя город, примеривая увиденное к своему деревянному курятнику, под которым подразумевал овраг. Последний раз затянувшись, подошёл к краю и бросил вниз окурок. Не успев долететь до земли, он погас, захлёстнутый дождём. Внизу тесно лепились домишки.

Строиться здесь стали ещё до войны – от центра недалеко и будто в родной деревне живёшь. По склону оврага торчали деревья с пожухлыми листьями. Здесь, наверху, резко пахло дымом – в домах дымили трубы. Вечер ещё только наступил. За моей спиной жил своей жизнью город, был слышен рокот машин и звонки трамваев. На стеклянном корпусе банка, плоскую крышу которого мне было видно, неоновая реклама призывала летать только на самолётах Аэрофлота – будто у нас были ещё и конкурирующие фирмы.

А внизу повисла тишина – двери на запор, лишь перелаивались собаки, да иногда душераздирающе орали коты – для них‑то здесь раздолье.

Из всех удобств, подаренных цивилизацией, в наших домах имелся только свет. Некоторые, особо деловые, сумели провести газ. Санузел заменяла деревянная постройка в стиле ретро в глубине двора, а ванную, холодную и горячую воду, паровое отопление самые мечтательные могли увидеть во сне, не говоря уж о такой роскоши, как телефон.

Правда, повышая своё благосостояние, кое‑кто заводил кур, свиней, а самые отчаянные – коров. Конечно, приятно, живя в центре города, просыпаться под петушиный вопль или коровье мычание, благо рядом с домами протекал ручей, куда можно выбрасывать нечистоты.

Зорко глядя под ноги, стал спускаться вниз. С моим погружением в овраг постепенно исчезали огни города, а за ними и звуки, даже ветер здесь не чувствовался. Воздух казался каким‑то спёртым и затхлым. Как нарочно, погас единственный фонарь, да он, собственно, и не освещал, а, как маяк кораблю, давал направление, ориентир куда идти. Посторонний человек, даже зная адрес, с трудом мог бы найти нужный дом. Например, рядом с моим, 778, находился 753. Неизвестно, чем руководствовались, присвоив ему этот номер, а где находится 779 – это для меня и поныне загадка, хотя живу здесь не первый год.

Осторожно прошлёпал по доскам, настеленным во дворе. Они будто играли со мной, неожиданно плескали жидкой грязью – то с края, то из трещины в центре доски. На крыльце, сощурившись в темноте, долго всматривался в термометр.

Воскресенье прошло спокойно и тихо в приятном ничегонеделании. С удовольствием валялся на диване, простив его скрипучие пружины; временами дремал, временами почитывал книгу. Курить не тянуло, пить тоже. Единственно, чем несколько омрачил отдых, это составлением жалостливой петиции в райисполком – и то после длительных увещеваний жены. Обильные творческие мучения в поисках слова и образа дали следующий результат.

«Председателю Волжского райисполкома

т. Кабанченко П. И.

от Двинянина С. В.

Заявление.

Просим Вас прислать комиссию по поводу того, что проживать в нашем доме невозможно в связи с его состоянием и антисанитарными условиями местности. Весь наш переулок, почти всех жильцов, отселили ещё два года назад за невозможностью проживания в этом районе. Живём мы около института, там, думая, что всех снесли, сбрасывают к нам мусор. Рядом протекает ручей с нечистотами – рассадник крыс и прочей заразы. Отводить воду из ручья некому, вода выходит из русла, и у нас её полный двор. В результате постоянной сырости дом даёт осадку, лопаются стены.

Просим разобраться с нашим вопросом.

Семья Двиняниных».

— После такого заявления квартиру сразу должны дать, – хвалился перед женой, с прохладцей отнёсшейся к моему шедевру. – Чего не восхищаешься? – приставал к ней. – Не вижу цветов, восторженных поклонниц, не слышу грома оркестра. Ну хочешь, ещё про негров вставлю?

— И про термометр не забудь! – язвила Татьяна.

— Господи, ну при чём тут термометр?

— А при чём негры? – не понимала она.

— Чтобы Кабанченку добить. Можно, например, так, – любуясь собой, вразумлял непонятливую супружницу.

«Бабы, они и есть бабы».

— Смотрели недавно передачу про бедственное положение американских негров. Очень завидовали тяжёлой гарлемской жизни. Мы с удовольствием согласились бы жить в обшарпанной пятиэтажке. Главное, что там есть газ и вода, а без мусоросборника как‑нибудь бы обошлись, на улицу бы вынесли; лифт нам тоже ни к чему, хоть и пятый этаж бы дали. А вот бедный, замученный тяжёлым бытом негр, в нашем лачужном овраге более недели не выдержит, запросится обратно, в свои райские трущобы. На сём с приветом, Двинянины.

Ну как? После прочтения сего опуса нам, кроме квартиры, попытаются ещё и гараж с погребом всучить.

— И грамоту от женсовета! – перебила меня бесчувственная жена.

Но я, окрылённый своим успехом в сочинительстве, не обращал внимания на мелкие уколы.

6

Согласно диалектике общественной жизни на смену пролетающим выходным приходят тягомотные будни.

Первый, кого встретил на подходе к цеху, был, конечно, Пашка. Пятнистый, как политическая карта Африки, от синяков различных цветов и оттенков.

— Ты, как картина абстракциониста, – поздоровался с ним. – По–видимому, выбрал не ту линию поведения?..

— Чё, Серёг, шнобель у меня здоровый, да? – потрогал он распухший нос.

— Ничего, вешалка, – подбодрил его. – Не с Большим поцапался?

— Да не–е! Это вчера – и чёрт знает с кем… –рассказывал Заев, пока мы поднимались на третий этаж. – Выпили, поговорили так оригинально. Спасибо, на лестнице никого нет, – вдруг заволновался он.

— Торжественная встреча всё равно обеспечена, – безжалостно заключил я и оказался прав.

На время даже домино было отложено.

Начитанный Семён Васильевич, он же Гондурас, вспомнил, что ещё Пётр Первый издал указ «О свидетельствовании дураков в сенате».

— Пашка! – окликнул Чебышев. – Сейчас, говорят, безалкогольную водку выпускают, тебе только такую можно пить.