Тоби Болл - Тайник Страница 10

Человек открыл дверь, и Паскис увидел чернокожего старика в комбинезоне и соломенной шляпе. Фермер. Незрячий. На глазах черные очки, в руках палка. Паскис затаил дыхание.

Слепой вошел в комнату, постукивая перед собой палкой.

— Мистер Рейф?

Он сделал еще пару шагов, и палка наткнулась на тело Граффенрейда. Остановившись, стал тыкать в него палкой. Потом нагнулся и дотронулся до тела.

— Мистер Рейф, — прошептал он, почувствовав на пальцах влагу.

Потом застыл и, вытянув шею, стал прислушиваться.

— Кто здесь? — резко спросил он.

Паскис окаменел.

— Я знаю, здесь кто-то есть, — истерически повторил слепой. — Случилось что-то страшное. Кто здесь?

Слепой двинулся в сторону Паскиса, водя палкой по полу. Паскис ретировался к дальней стене, и звук его шагов заставил слепого остановиться. Архивариус стал пробираться ко второй двери, но негр, услышав шаги, двинулся ему наперерез. Паскис остановился и пошел по стене в другую сторону, но старик отрезал ему путь к отступлению, словно боксер, блокирующий ринг.

— Кто там? — взвизгнул он.

Паскис быстро пошел по стене вправо. Слепой бросился, чтобы отсечь его от входной двери, но наткнулся на распростертое тело Граффенрейда и упал. Его палка откатилась в сторону Паскиса. Архивариус бросился к двери. Скатившись с крыльца, он, задыхаясь, кинулся к машине. К счастью, она сразу же завелась.

Обернувшись назад, он увидел, что слепой стоит на крыльце без своей палки.

— Что здесь творится? — крикнул он.

Паскис вырулил на дорогу и пустился в обратный путь, петляя в лабиринте кукурузных полей, залитых синевой наступающей ночи.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Фрингс смотрел, как Нора курит «Честерфилд» через мундштук. Несмотря на пышность форм, у нее были удивительно тонкие и длинные пальцы. Глаза певицы не отрывались от сцены, где выступал джаз-банд, но в них не было ни радости, ни скуки. Она просто находилась среди них. Для нее это было обычным делом. Нора получала удовольствие не от музыки, а от ее исполнения, от обмена энергией со зрителями. Фрингс догадывался, что она получает чувственное наслаждение от пребывания на сцене; способность передавать эту чувственность голосом в сочетании с выдающейся внешней красотой и превратили ее в тот секс-символ, которым Нора Аспен была сейчас. Самое забавное заключалось в том, что ей не особенно нравился джаз. Будь у нее выбор, она предпочла бы выступать с симфоническим оркестром.

Они сидели в «Паласе» в восточной части Города, где жили преимущественно чернокожие. В зале было немноголюдно — кроме Фрингса и Норы веселилась лишь горстка кавказцев. Нора любила это место, поскольку здесь на нее не обращали внимания, и она могла по-настоящему отдохнуть. В этом районе известностью пользовались только черные музыканты, а она была всего лишь частью продвинутой белой публики, которая имела смелость здесь появляться, чтобы послушать настоящий джаз. Что касалось Фрингса, то он любил музыку, а главное, мог разжиться здесь косячком.

— Тебе понравился оркестр? — спросил он Нору, когда музыканты сделали небольшой перерыв, чтобы настроить инструменты и промочить горло.

Она пожала плечами и слегка нахмурилась, устремив взгляд в глубину зала. Сегодня она выглядела отрешенно, была погружена в свои мысли. Из-за этого Фрингс весь вечер балансировал между грустной озабоченностью и полной индифферентностью. Их связь была какой-то ущербной. Она знаменитая джазовая певица, во всяком случае — на данный момент; он — одиозный репортер с именем, который наступал на мозоли богачам и представителям власти. Такая парочка прекрасно вписывалась в мир городского гламура, который казался Норе утонченно-шикарным, а Фрингсу — довольно убогим. Хотя в глазах публики их союз был своего рода эталоном, взаимные чувства со временем увяли. А что осталось взамен? Вот такие вечера, когда они сидели рядом, чувствуя себя чужими.

К их столу подошел высокий элегантный мужчина в смокинге. Волосы у него были гладко зачесаны назад, тонкая полоска усов почти терялась на темной коже. Он наклонился к Норе, и они чмокнули друг друга в щеку. Потом мужчина пожал руку Фрингсу. Это был Флойд Кристианс, метрдотель «Паласа», с которым Фрингс был знаком уже много лет.

— Как дела, Фрэнк? Как тебе наш оркестр?

— Молотят что надо, — похвалил Фрингс.

Флойд вопросительно посмотрел на Нору.

— Она сегодня не в духе, — объяснил Фрингс.

Нора продолжала равнодушно смотреть на сцену, с привычной чувственностью выпуская дым из полураскрытых губ.

— Флойд, а как насчет косячка?..

Тот тихо рассмеялся:

— Всегда пожалуйста. В наши дни без этого нельзя. Да не оскудеет рука дающего — так ведь, кажется, говорят? Опять голова болит?

— Когда прихватит, мне не до шуток.

Флойд сочувственно кивнул.

— Послушай, здесь какой-то тип мотался, вынюхивал. Спрашивал про тебя. Ничего не нарыл, но пытался.

— Высокий блондин, такой весь из себя?

— Похоже, что он.

Смит.

— Кто-нибудь с ним говорил?

— Какого хрена?

— Понял. Извини. Конечно, нет.

— Он из легавых?

— Боюсь, что да.

— Ты во что-то вляпался?

Фрингс кивнул.

— Тогда понятно, зачем тебе травка.

Оркестр снова сделал перерыв, и Нора повернулась к Фрингсу. Что-то в ее взгляде говорило о том, что сегодняшняя отчужденность объяснялось скорее тревогой, чем равнодушием. Она прикрыла ладонью его руку. Фрингс не воспротивился, но отвечать тем же не стал.

— За мной кто-то следил вчера в клубе.

— Ты же выступаешь — все за тобой наблюдают.

— Нет, публика смотрит шоу. А этот человек смотрел на меня.

— Ты слишком мнительная.

— Разве?

— Как в набитом людьми зале можно понять, что за тобой кто-то следит… следит, а не просто глазеет?

— Фрэнк, я ведь давно на сцене и вижу публику насквозь. Я сразу чувствую, кто из мужиков не прочь переспать со мной или освистать меня. Вижу, когда женщины мне завидуют или считают шлюхой.

— Или тоже хотят переспать с тобой, — усмехнулся Фрингс.

— Не валяй дурака. Я серьезно. Но здесь все по-другому. Это не… Не знаю, как сказать. Похоже, он приходил с какой-то целью, а вовсе не ради джаза. Он наблюдал за мной. Очень пристально.

— Сдвинутый поклонник?

Нора вышла из себя. Однако, как показалось Фрингсу, здесь было больше страха, чем злости.

— Фрэнк, на меня ежедневно пялится куча народу. И я в состоянии почувствовать разницу между телячьими взглядами обожателей и откровенной слежкой.

Фрингс задумался. Любая женщина, обладающая красотой и популярностью, неизбежно становится объектом неистового поклонения. Ей уже не раз приходилось сталкиваться с подобной проблемой, и Фрэнк бывал тому свидетелем. Однако это ничуть не смущало Нору. И если сейчас она забеспокоилась, это неспроста.

— Ну хорошо. Ты можешь его описать?

Возможно, это опять Смит. Последнее время этот тип постоянно дает о себе знать.

— Низенький, очень смуглый. Похож на индийца.

— Он тебе что-нибудь говорил?

— Нет. Просто стоял у бара и смотрел.

— А с ним кто-нибудь был?

— Непохоже. Я не видела, чтобы он с кем-то разговаривал.

Нора убрала руку. Фрингс понимал, что женщина ждет от него не перекрестного допроса, а чего-то другого, но не знал, что сказать.

— Фрэнк, — заключила она, поднимая стакан. — У меня будет недельный перерыв. Может быть, ему надоест и он исчезнет.

Похоже, разговор был окончен. Нора отвернулась и стала смотреть на людей, снующих у сцены. Это были сливки общества чернокожих, которые поразили ее — возможно потому, что в это общество певица не имела доступа, хотя любые другие двери были для нее открыты. Фрингс откинулся на спинку стула и закурил «Лаки», стараясь вызвать у себя сочувствие к Норе. Это было довольно тягостным занятием, от которого он с радостью отвлекся, увидев приближающегося Флойда.

— Тебе звонок по нашему телефону, Фрэнк.

Извинившись перед Нориной спиной, Фрингс последовал за метрдотелем, который привел его в комнату, обитую красным бархатом и обставленную черной кожаной мебелью. Телефон стоял на таком же черном столе, трубка лежала рядом. Фрингс поднял ее и произнес:

— Фрингс слушает.

— Фрэнк, это Панос.

Хватает же наглости звонить даже ночью.

— Что стряслось, шеф?

— Еще один взрыв.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Два года назад Пул уже занимался шантажом. К тому времени он успел стать самоуверенным и еще ничего не боялся. Шрамы все еще болели, и он часто страдал от отвращения к себе. В то время сыщик сильно пил и с удовольствием использовал свои габариты для устрашения окружающих.

Как-то раз поводом послужила юная проститутка, которую звали Алиса. Она стояла, прислонившись к стене, и курила. На вид девице было не больше пятнадцати. Пул заметил, что оба глаза у нее подбиты и превратились в щелочки. Спросил, что случилось. Та послала его подальше. Но он не отставал, и в конце концов она сдалась, чтобы от него отвязаться. Ей попался какой-то обормот — разбил лицо, ударил ногой в живот и ничего не заплатил. Второй фонарь под глазом ей поставил сутенер.