Сергей Громов - Следствием установлено Страница 10

Чтобы установить, что пил и как пил Охрименко, Осокин пошел в фабричный буфет.

Буфет пустовал, за стойкой скучала буфетчица, этакая местная львица. Высокая взбитая прическа, ярко накрашенные губы, из-под белого халата виднелось яркое платье.

Осокин предъявил служебное удостоверение, хотя этого и не требовалось, в поселке и на фабрике его уже почти все знали в лицо.

— Гладышева! — представилась дамочка. — Чем могу быть полезна следствию? — спросила она с заметным вызовом в голосе.

— Это вам виднее! — · ответил он. — Все, что знаете по Делу, все нам годится. Но у меня есть к вам и вполне конкретный вопрос.

Гладышева как бы встряхнулась, сделала, в ее понимании, глазки следователю, расширив зрачки, и завлекательно улыбнулась.

— Как не знать Прохора Акимовича? Я ему каждый раз сдавала на ночную охрану буфет. Человек он обходительный, аккуратный. Претензий к нему не имею…

— Не мешает ли эта ваша батарея за стойкой работе фабрики?

Гладышева пожала плечами, окинула взглядом бутылки и усмехнулась:

— У каждого свой план, и всяк за себя отвечает!

— Злоупотребляют?

— Здесь не детский сад! Пусть сами думают, во зло им или в добро!

— Вот Охрименко обернулось во зло!

— Не думаю! — возразила Гладышева. — Он из непьющих. Я по пальцам могу пересчитать, сколько он раз здесь бутылку брал! Да и ту домой уносил…

— А в тот день, когда он стрелял?

Гладышева вздохнула.

— В тот день выпил…

— С утра?

Гладышева придвинулась грудью к Осокину через стойку. Понизила голос, хотя в буфете никого не было.

— Товарищ следователь, я не хотела бы повредить ему своими показаниями…

Воспользовавшись отсутствием других посетителей, Осокин вынул из портфеля бланк протокола для записи показаний свидетеля, сел за столик и пригласил к себе Гладышеву. Она вышла из-за стойки и, покачивая бедрами, подошла к столику.

— Садитесь! — предложил Осокин. — Я вас должен предупредить об ответственности за дачу ложных показаний. Недопустимо и умолчание об известных вам фактах. Вот вы говорите, что Охрименко редко выпивал. А тут с утра… Какова же была доза?

— Ах, вы о дозе? Я помню! Сто пятьдесят граммов водки… Одним глотком и без закуски.

— С утра! — подчеркнул Осокин. — Быть может, он опохмелялся?

— Он никогда не опохмелялся. Я его спросила: «Что с вами, Прохор Акимович? С утра и водку?»

— И что же он вам ответил?

— «Это, — говорит он, — для храбрости! Жена приезжает!» Я удивилась. Говорю ему: «Чего вам, Прохор Акимович, перед женой робеть, ей надо робеть перед вами!» Он вытер губы рукавом и ушел.

— Интересно, — заметил Осокин. — А почему бы, как вы полагаете, жене робеть перед ним?

Гладышева закатила глаза и, вздохнув, ответила:

— Были на то причины…

— Он ничего не говорил вам о письмах, которые получил из Сочи? — спросил Осокин.

— Показывал даже! Можно и его понять, мужчина он самолюбивый… Только стрелять?! Вот глупость, никак не думала, что он на такое способен! Выгнал бы ее вон, или сам ушел бы! Он не пропал бы…

— Вы его еще раз встречали в тот день?

— Нет, не встречала! Его почти полный день на работе не было, не хотел, должно быть, появляться на фабрике выпивши…

Осокин спросил, не имеет ли она что-либо добавить к рассказанному; она заверила, что рассказала все, что ей известно.

Участковый привел в опорный пункт охраны общественного порядка Ивана Волосова. Этот, не ломаясь, рассказал, как распивали «бормотуху» в лесочке возле автобусной станции.

— Почему вы ушли от Охрименко?

— А он заснул! — ответил Волосов. — Мне ж недосуг…

Нашелся и «алкаш», с которым Охрименко распил поллитровку и по бутылке пива.

Когда ввели этого «джентльмена» в кабинет, Осокин даже попятился. Росточком невысок, худ до измождения, на чем только пиджак замасленный и брюки неопределенного цвета держались.

— Фамилия его Курякин! — представил лейтенант. — Всем известен по кличке «Кепка», потому как никогда кепки с головы не снимал и не терял! Чего не скажешь о самой голове.

Оказался Курякин лицом без определенных занятий.

— На что же вы живете, Курякин? — спросил Осокин. — На какие средства?

— А мне средства без надобности! — ответил Курякин. — Мне бы выпить — тем и сыт.

— Выпить — надо деньги!

— Э-э-э, гражданин начальник! На сквозную выпивку ни у кого денег не хватит! Из всех сортов я пью только «чужую»! Самая сладкая из всех видов. Зачем позвал? О питье толковать? Толковище надоело!

— Слыхали ли вы, что с Охрименко случилось? — спросил Осокин.

— Как не слыхать? Весь поселок взбуровил…

— Так вот, Охрименко рассказал, что перед самой бедой послал вас за водкой. Это так? Правду он говорит?

— А как надо?

— Надо правду, гражданин Курякин! Только правду!

Курякин надвинул кепку на лоб, почесал в затылке и, вздохнув, произнес:

— Память стала плоховата! Отшибает!

— Надобно вспомнить, Курякин! Поднапрячься надо! Дело важное! — посоветовал ему Егорушка.

— Если важное, надо бы озарить мне память! Ставь стакан, хлебну, тогда и вспомню…

Осокин на мгновение растерялся. Не стакана жалко, а как это все выглядело бы в процессуальном аспекте. На помощь пришел Егорушка.

Он пригрозил Курякину пальцем:

— Не валяй дурочку. Разговор серьезный, должен понять и сам.

Это подействовало. Курякин сник.

— Тот день, когда Охрименко убил свою жену, помните?

— Для какой надобности его помнить?

— С Охрименко встречались?

— Встрелся! Бродил я возле магазина, как кот возле сметаны, не поднесет ли кто. Гляжу, идет комендант, и вроде бы в подпитии. Что за чуда такая? Забегаю ему наперед и иду, вроде бы как по своим делам. А он меня пальчиком поманивает. Я сразу сообразил, что к чему. Дает десятку и велит купить поллитру да еще две бутылки пива и чего-нибудь пожевать. Мне повторять нет надобности…

— Что же вы взяли в магазине? — попросил уточнить Осокин.

— Бутылку водки, две бутылки пива и хамсы.

— На всю десятку?

Курякин встревожился.

— Не подумайте чего! Я принес сдачу, он сам мне оставил на опохмелку!

— Не о сдаче речь! — успокоил его Осокин. — Погодка как была? Дождик не помешал?

— Не-е-ет! — отозвался, улыбаясь приятным воспоминаниям, Курякин. — Птички голосили, солнышко припекало…

— Птички? Что за птички? — строго спросил Егорушка.

— Грачи…

— Отдохнули, так, что ли, нынче говорят? ·— спросил Осокин.

— Отдохнули! — согласился Курякин.

— Сколько выпил Охрименко?

— Все по-честному, граждане начальники! При мне всегда стакан, а на нем зарубка! Хоть сейчас покажу!

Курякин извлек из кармана пластмассовый стаканчик. На нем действительно были процарапаны отметины: пятьдесят, сто, сто пятьдесят граммов, а сам стакан был на двести граммов.

— Всю бутылку распили?

— Всю! Я глотками не пью… Комендант, тот три раза прикладывался, я за раз двести и из горла!

— И по бутылке пива?

— Нет! Он полстакана, остальное я. И пошел на сеновал подремать…

Дозы выпитого подтвердились, да такие дозы, что и быка свалят.

8

На доклад Русанов пригласил Лотинцева и Пухова. Лотинцев, как вошел в кабинет прокурора, сразу же спросил у Осокина:

— Вещи привез?

Осокин указал на сверток. Лотинцев схватил сверток и обратился к Русанову:

— Разрешите взглянуть!

— Здесь? — удивился Русанов.

— Нет, не здесь, в лаборатории. Есть у меня идея…

— Посмотришь, что за спешка?

— Спешка, Иван Петрович! Очень даже спешка, я уже три дня жду не дождусь…

— Послушай сначала следователя!

— Я его еще не раз послушаю, а тут идея!

— Ну коли идея, иди погляди!

Осокин волновался, но версию о патологическом опьянении изложил, как ему казалось, вполне убедительно.

— А что? — воскликнул Пухов. — Весьма возможно! Патологическое опьянение иной раз дает поразительные результаты! Дай-ка, Виталий Серафимович, медицинское заключение. Интересно посмотреть, какое у него содержание алкоголя в крови?

Русанов читал анонимные письма из Сочи.

— Ого! — воскликнул Пухов. — Близко к смертельной дозе!

Русанов взял у него из рук листок с анализом крови и покачал головой.

— Пьян он, конечно, мог быть изрядно! Но воздействие дозы явление чисто индивидуальное. Одних с ног собьет, а других только пошатает. Сильное опьянение к тому же ничего общего не имеет с патологическим опьянением. Патологическое опьянение наступает только при малой дозе принятого алкоголя. Вот вам первая неувязка! Жену убил двумя точными выстрелами, очень точными выстрелами, рука не дрогнула и процент алкоголя в крови не помешал. Почему же этот же процент алкоголя помешал ему убить себя? Себе в сердце попасть легче… Так или не так?