Вера Русанова - Пьеса для обреченных Страница 10

Вообще-то в данный момент я как раз давала себе страшную клятву никогда больше не заниматься ничем подобным, и если все обойдется, то до конца дней своих играть только Лису Патрикеевну на утренниках в детском саду. Но предложение Каюмовой было слишком уж привлекательным. Мне ужасно хотелось, чтобы меня спасли. Поэтому голова моя немедленно затряслась, как в нервном тике (что должно было означать серию сдержанных кивков), из горла вырвалось что-то вроде «а-а-а… да-а-а-а… у-у-у».

— Значит, согласна! — констатировала Наталья. — Тогда слушай сюда…

К моему великому огорчению, скоро выяснилось, что «спасатель» она весьма посредственный. Таких планов и я могла бы придумать штук пятьсот, если бы, конечно, сейчас была способна соображать. Оптимистичная Каюмова предлагала всего лишь отсрочку. Но это все же было лучше, чем ничего.

— Тебе надо найти эту бабу! — втолковывала она мне медленно, как полному и законченному олигофрену. — Это твой единственный шанс. Понятно, что ни в театр, ни в кафе она завтра не заявится. Но все равно, постарайся вспомнить еще хоть что-нибудь: может, она какие фамилии называла, или ты случайно документы ее видела…

Я так и представляла себе мою недавнюю гостью, непринужденно сыплющую фамилиями и навязчиво демонстрирующую свой паспорт. Впрочем, представляй не представляй, ситуация от этого не менялась. А Каюмова убеждала меня., что несчастного Вадима Петровича, как минимум, неделю никто не хватится. Если его спрятать, конечно.

— Запойный он, понимаешь? — объясняла она с почти веселым энтузиазмом.

Похоже, что игра в убийство ее несказанно забавляла. — Как начинает бухать, так все — с концами! Девки наши рассказывали: просыпается утром, чувствует, что не человек, стучит .к соседям и просит позвонить в театр, сказать, что Бирюков, дескать, на похороны уехал. В Ярославль там, в Гжель или в Коломну. Иногда такое ощущение возникает, что он у нас не режиссер, а агент ритуальной службы.

Раз в две недели — обязательно погребение. Ну, все, естественно, понимают, что к чему…

— А сын? — спохватилась я. — Он говорил, что у него сын восемнадцатилетний.

— Да нет никакого сына! Врет он все. Легенда такая же, как про похороны.

Он у нас дяденька умный и совершенно правильно считает, что разведенный это несколько романтичнее, чем старый драный кобель. Вот и придумал себе несчастный брак и орла-сына. Он тебе, кстати, не рассказывал еще, как его бывшая жена под балконом ночью стояла и на весь Двор орала: «Вадик, вернись, я тебя люблю!»?

— Нет, не рассказывал.

— И не расскажет, — глубокомысленно подвела итог Наталья, покосившись на бутафорскую стену, загородившую от нас Бирюкова.

— Так, может, его тогда насовсем спрятать? В смысле… чтобы не нашли.

Похоронить там, закопать?

— Видали мы таких копальщиков! — Она хмыкнула. — Легко сказать «чтобы не нашли», ты попробуй так сделать!.. Да и потом, охота тебе до самой смерти с таким камнем на шее жить? Ладно бы еще за собой следы заметала, а то за чужим дядей! Выследи ты эту бабу и сдай ее в ментовку. Ну что, будем грузиться?

От слова «грузиться» меня передернуло, как от звука, издаваемого пенопластом, ерзающим по стеклу. Каюмова же достаточно спокойно встала, минут на десять исчезла в лабиринте гримерок и вернулась с каким-то лысым, побитым жизнью и молью пледом. Брезгливо стряхнула с него крошки, расправила жалкое подобие бахромы.

— Я его трогать не буду! — сдавленно проверещала я, указывая дрожащей рукой в сторону, где лежал покойник, и испытывая неодолимое желание рухнуть в обморок. — Ни за что не буду! Пусть лучше меня милиция поймает.

— Ну, значит, пусть поймает! — Наталья досадливо хлопнула себя ладонями по бедрам. — Мне это надо, ты скажи? Мне?! Я вот нанялась тут чужие трупы выносить! Да я могу сейчас хлопнуть дверью и уйти. И оставайся тут со своим любимым Вадим Петровичем!

— Он мне не любимый!

— А мне плевать!.. Нашли тоже труповозку!

Я хотела храбро ответить, что и без нее прекрасно обойдусь, но, вместо, этого, постыдно захлюпала носом и, решив рыдать с удобствами, уселась прямо на пыльный дощатый пол в своей розовой том-клаймовской юбке. Такого варварского отношения к хорошей одежде чувствительное сердце Каюмовой перенести не могло.

Со словами «Господи, сейчас вся задница в грязи будет. И в затяжках!» она досадливо махнула рукой и деловито направилась на ту сторону круга. Минут через десять Вадим Петрович был аккуратно упакован, обвязан каким-то бумажным шпагатом и даже выкачен к рампе. В качестве тюка он выглядел куда как менее жутко. Кроме того, я почувствовала угрызения совести. Поэтому, размазав слезы по щекам, встала, подошла к краю сцены и пристыженно спросила, за какую сторону браться.

Мне достались ноги с прекрасно прощупывающимися через плед рельефными подошвами ботинок, несчастной Наталье — голова.

— Зачем же при жизни ты так много жрал-то, Господи? — горько поинтересовалась она, с кряхтением поднимая свой край. Вопрос, адресованный Бирюкову, прозвучал, конечно, несколько богохульственно. Но с Небес, как, впрочем, и из тюка, ответа почему-то не последовало.

На то, чтобы вытащить Вадима Петровича из здания театра, ушло не меньше пятнадцати минут. Еще столько же времени мы заталкивали его на заднее сиденье каюмовского красного «Москвича», стоящего у парадного подъезда. Зато когда тюк наконец занял желаемое положение, Наталья вздохнула почти умильно:

— Боже ты мой! Как будто всю жизнь тут и лежал!

Мы сели и поехали. По полутемным дворам с ямами в асфальте и торчащими там и сям «ракушками», по переулкам, коварно заканчивающимся помойными баками, по газонам, хлюпающим осенней грязью. Когда впереди засиял желтоватым светом фонарей и неоновыми отблесками рекламы широкий проспект, я задала наконец мучающий меня вопрос:

— А куда мы, собственно, едем?

— За Кольцевую, естественно! — изумилась Каюмова. — Куда еще?

Остановимся, где побезлюднее, и скинем Вадим Петровича в овраг или в речку. С речкой вариант попроще, конечно. Но и овраг тоже неплохо. А еще лучше — какая-нибудь нора! Медвежья там или барсучья…

В глазах Натальи горел такой азарт, словно она всю жизнь занималась ликвидацией режиссерских трупов и испытывала при этом несказанное удовольствие.

Я же по-прежнему ощущала только противную беготню мурашек по всей поверхности моего несчастного тела. Кстати, на последней каюмовской реплике мурашки резко ускорили темп и перешли с трусцы на лихую рысь.

— Ты что?! — Мои глаза округлились и расширились до ненормальных размеров. — Какая нора?! Какой овраг?! Он ведь живой человек… То есть был живым человеком! Как же можно с ним так не по-людски? Неужели бросить, как собаку, в какую-то вонючую речку, и все?!

— А ты предлагаешь еще похоронный оркестр заказать?

— Вот только утрировать не надо!

— Ну слава Богу! Значит, обойдемся одними венками и траурными букетами.

Натальины легкомыслие и жестокосердие просто шокировали. Конечно, вполне возможно, что Бирюков был не самым лучшим из людей, однако участи быть погребенным в мерзкой барсучьей норе явно не заслуживал. Предположив вслух, что гуманистические идеалы человечества и основные понятия морали гражданке Каюмовой Наталье, видимо, неведомы, я угрюмо насупилась и отвернулась к окну.

До Кольцевой оставалось совсем немного, темные силуэты многоэтажек с черными, спящими окнами сливались впереди с лесополосой.

— Подъезжаем, — предупредила моя соучастница, резко забирая вправо. И тут прямо перед нами, как из-под земли, возник милицейский «уазик» с беззвучно и страшно крутящейся синей мигалкой. Возле машины стояли двое крепких парней в серой форме. Заметив нас, один из них повелительно взмахнул полосатым жезлом.

Более ужасно при торможении чувствовал себя, вероятно, только тот котенок из анекдота, едущий попой по наждачной бумаге. От страха я мгновенно вспотела и начала тихо икать. Каюмова сделалась похожей на лабораторную мышь, приготовленную к усыплению и знающую об этом. И только Вадим Петрович в своем тюке остался недвижим и величаво спокоен.

— Добрый вечер, девушки! Точнее, ночь. — Сержант с жезлом неспешно подошел к нашему «москвичонку» и склонился к окну. — Куда это мы едем в такую пору?

Я икнула с неизбывной печалью и, преданно глядя в его светлые глаза, начала лихорадочно прокручивать в мозгу возможные варианты ответа. Вероятно, тем же занялась и Наталья, только она при этом еще и по-рыбьи разевала рот.

Парочкой, что и говорить, мы были весьма колоритной. Милиционер же терпеливо ждал.

Мысленно отринув варианты «за грибами», «на дачу» и «к бабушке», я уже готовилась сказать что-нибудь умное про «бизнес-вояж», когда, к моему ужасу, из горла Каюмовой вырвалось сначала тихое сипение, а потом бесподобное в своей оригинальности «На свиноферму!».