Б. Седов - Рывок на волю Страница 11

Вот в этом я был с ним солидарен. Впрочем, так же как и во всем остальном. Тихон импонировал мне все больше и больше, и я был благодарен судьбе за то, что столкнула меня с этим мужиком. Я был благодарен братве за то, что подобрали мне такого проводника.

Тем временем Комяк вновь посмотрел на часы, буркнул: «Есть времечка децл еще» – и, развязав мой вещмешок, достал несколько коробок с патронами. Потом взял в руки мой дробовик.

– Стрелял когда-нибудь, Коста?

– Пару раз в тире, – честно признался я.

– Так то из мелкашки! И по мишеням. А здесь-то у нас другая бодяга. Чуть посложнее. Гляди внимательно, про ружжо твое расскажу.

И в течение получаса он показывал, как пользоваться «Спасом-12», как устанавливать оптику, как целиться, как снаряжать и заменять магазины. Патроны с какой маркировкой заряжены пулями. Какие – картечью, какие – крупной дробью, а какие – зарядами с отравляющим газом. Громоздкий телескопический прицел «Нимрод», которым был снаряжен дробовик, был изготовлен в Израиле, имел шестикратное увеличение, автоматический дальномер и лазерный целеуказатель. Я немного потренировался, вставляя и вновь снимая магазин на шесть патронов, пару раз проехал по направляющим салазкам прицелом и установил его на фиксатор.

– Молодчик ты, Коста, – похвалил меня мой учитель. – Хорошая штука, согласен? Но если при всех этих прибамбасах, братан, – усмехнулся он, – ты смажешь с трехсот метров по банке, я тебя брошу в парме и дальше пойду один. Все равно тогда каши с тобой не сварить. Дай-ка мне волыну твою, авось пригодится.

Потом Тихон повесил на шею один из двух приборов ночного видения, покрутил в руках бинокль, размышляя, стоит ли брать его с собой, решил, что не стоит, и вернул его в мой вещмешок.

– А «очки»[7] все же возьму, – вслух решил он. – Ночка нынче темной быть обещает. Хотя б на часок… Коста, сейчас я провожу тебя к сену. Закопаешься в стог и сиди там, отдыхай. Поспи. Надеюсь, ты не храпишь?

– Ничуть, – заверил я Тихона.

– Ну и ништяк. Так значит, поспи. Не вылезай никуда. Ссать захочешь – ссы прямо там. Замерзнешь – терпи. Постарайся побольше набраться сил. Завтра у нас трудный день.

Мы осторожно выбрались на опушку бора и потратили немного времени на то, чтобы убедиться, что все спокойно на большой, чисто выкошенной поляне, посередине которой стояли две высокие скирды сена, заботливо прикрытые кусками полиэтиленовой пленки и рубероида и подпертые со всех сторон жердями.

– Они будут здесь до морозов, – объяснил, наклонившись мне к уху, Комяк. – Их по зимнику вывезут. Там впереди есть болотина, так ее сейчас не проехать. Надо ждать, когда замерзнет. Пошли, что ли, паря, нору тебе рыть.

Это оказалось делом несложным. Я вбурился в сено, как минога в песок, поднапрягся, спиной и ногами приминая сено и увеличивая объем своей сегодняшней «спальни», и принял от Тихона рюкзак, вещмешок и оба ружья.

– А ты чего, «Тигр» с собой не берешь? – удивился я, и Комяк, закладывая мою нору сеном, пробурчал:

– Куда его? Мешать только будет. «Макара» достаточно. Спокойной ночи, братан. – И все. Его не стало слышно.

– Эй, Тихон, – негромко позвал я. Никакого ответа. Ушел воевать. И неизвестно, вернется с войны или нет. Если не вернется, то мне кранты. О черт!

Я поворочался с боку на бок, пытаясь устроиться поудобнее и чуть не развалив скирду, наконец нашел удобное положение, нагребя под голову побольше сена, и начал мучить себя мыслями о том, что же будет, если Комяк сегодня спалится, но очень быстро решил, что утро вечера мудренее, и переключился на более приятные думки. Например, о том, как надурил хитрюгу-кума. И о том, что скоро – очень скоро! – смогу повстречаться со своей любимой женой Ангелиной. И с братцем. Вот-то они удивятся! А быть может, в ближайшее время их предупредят о том, что я ушел в бега и им надо поостеречься. И они – все такие на шугняках! – побегут куда-нибудь шхериться. Вот только куда? Велика Россия, да заныкаться негде! Везде, в самом глухом уголке, есть глаза и уши братвы – и на московских вокзалах, и в горных кавказских аулах. Нет, в России ни Ангелине, ни Леониду ничего не светит. А за границей – тем более. Ну куда им, не знающим ни единого языка, ни владеющим ни единой профессией? Не-е-ет, никуда не уйдут эти падлы. Так же как и прокуроришка Муха. Так же как и доктор[8] Живицкий. И не известный мне черный кардинал Хопин. Приговор подписан и этому гаду. Никуда не денется ни один из этой пятерки. Вот только бы не спалился сегодня Комяк.

Но об этом думать не хотелось. И я перевернулся на бок, подоткнул повыше под голову сено, подумал, что в стогу совсем даже не холодно, а, скорее, наоборот, душновато. И так одуряюще, так пьяняще пахнет сеном! Хорошо!

Мысли в голове спутались, перед глазами замелькали разрозненные обрывки первых снов. Последней здравой мыслью перед тем, как я окончательно заснул, была: а что за сновидение мне сегодня подготовил Морфей? Хорошо бы чего-нибудь этакое, про волю.

Мое пожелание было услышано. И мне приснилась совершенно вольная Кристина. Совершенно голая Кристина. Вся в слезах и соплях. Проклинающая меня, паразита, распоследними словами. И горстями заглатывающая таблетки. Торопясь. Испуганно озираясь, чтобы никто не засек ее за этим занятием. Чтобы во второй раз откачать ее уже не успели!

И как же несчастна эта девчонка!

И какой же я негодяй!

Комяк подобрался к деревне метров на триста и залег на пригорке в жестких кустах можжевельника, проклиная себя за то, что поленился и не захватил с собой бинокль. Впрочем, ему вполне хватало острого зрения профессионального таежного браконьера. И отличного знания незыблемых привычек как местных жителей, так и мусоров из УИНа.

Село представляло собой примерно два десятка разноцветных и разнокалиберных изб, выстроившихся в шеренгу фасадами на Ижму примерно в пятидесяти метрах от реки – там, где берег был достаточно высок, чтобы его не затапливало при самых высоких паводках. На узком заливном лугу между селом и рекой местные жители днем привязывали скотину. А у самой воды на небольшом пляже сбилась в хаотичную кучу флотилия лодок. Все вытащены на берег, чтобы течением не сорвало причал и не унесло посудину вниз по реке. Все перевернуты кверху килем, чтобы не заливало дождем, и лишь один из бортов каждой лодки оперт на подпорку из обрезка доски. Никаких замков и цепей. В центральной России уже давным-давно, дабы не уплыли на них лиходеи, привыкли приковывать лодки к деревьям и столбикам. Сюда эта мода еще не дошла… Все вроде бы элементарно: дождаться, когда стемнеет окончательно, спуститься к реке, перевернуть белую пластиковую лодку, принадлежащую бывшему мусору, – она здесь одна такая, так что не ошибешься, – подобрать валяющуюся там же около лодок старую лопашню и… исчезнуть. Все вроде бы просто. Вот только мусора, чтоб они сдохли!..

Часы показывали половину первого ночи, но было еще довольно светло. Самое темное время суток должно было наступить минут через сорок и продолжаться примерно в течение часа. А пока оставалось лежать, выжидать и наблюдать за деревней, пытаясь определить, где же расположился мусорской пост. В том, что он здесь выставлен, Комяк не сомневался. Так же как и не сомневался в том, что спецназом там и не пахнет. Те сейчас в полном составе в тайге. А в посаде, где беглецов совершенно не ждут, скорее всего, прапорщик или младший офицер плюс два-три солдата. Определились на постой в одном из домов. Или где-нибудь на сеновале. Или в бане. И теперь, залив в себя самогонки, все дружно спят, за исключением одного – самого молодого, – который забился в какой-нибудь самый дальний, самый безопасный с его точки зрения уголок и отчаянно трусит, прижимая к груди «калаш». А быть может, все вовсе не так. Быть может, этот караульный солдатик так и мечтает оказаться героем и уехать в десятидневный отпуск, изловив беглого зека. Тогда все гораздо проще. Тогда он, Комяк, вычислит его без проблем. И заберет у него автомат. А солдатик в лучшем случае полечится несколько месяцев в госпитале в Печоре.

Другие варианты:

И старший и все его солдаты дружно забили на все и, пьяные, сладко дрыхнут в одной из изб. Лучшего даже и не придумаешь, но рассчитывать на такой великолепный расклад глупо. Преступно. Смерти подобно. Первыми всегда палятся те, кто привык исходить из лучшего, а не наоборот. Но Комяк не из таких. Уж, слава Богу, жизнь его поучила, помучила…

Кроме всего прочего, может случиться и так, что старший поста окажется задубелым служакой и решит продемонстрировать своим подчиненным, что такое железная дисциплина. И караул, совершенно трезвый, будет бдеть всю ночь напролет. Хуже и не придумать. Тогда провести в жизнь задуманное будет ох как непросто. Возможно, придется совсем отказаться от акции…