Кирилл Казанцев - Последний удар сердца Страница 11

Юля почувствовала, как текст расплывается у нее перед глазами. Потекли слезы. Она подняла голову, лишь когда Юра положил руку на ее плечо.

— Ильи больше нет, — сумела выдавить она из себя и вновь разревелась.

— Тихо, тихо, а то Даньку напугаешь, — прошептал Покровский и взял письмо.

Он дочитал его до конца. Сосед по камере, оказалось, не только сообщал о смерти Ильи Прудникова. Он писал, что незадолго до этого у них состоялся задушевный и несколько дурацкий разговор. Будто бы Илья высказал свое заветное желание, чтобы после смерти, словно предвидел ее приближение, его кремировали, а пепел бы развеяли с горы на подмосковной тренировочной базе по биатлону.

— Какой следственный эксперимент? — спрашивал у себя Юрка. — Может, на этапе умер? Ведь суд-то уже был.

Юля не слышала его, беззвучно рыдала. Наконец Покровскому удалось немного привести ее в чувство.

— Не надо Данику ничего говорить, — попросила она. — Когда-нибудь потом скажем, когда подрастет. А пока пусть думает, что его отец в тюрьме. Так лучше будет.

Покровский посмотрел в лицо своей невесте. Покрасневшие заплаканные глаза, искривленный душевной болью рот.

— Давай сделаем так, — сказал он, взяв Юлю за плечи. — Ты иди в спальню. А я скажу Данику, что ты плохо себя чувствуешь, легла отдохнуть. К утру сможешь взять себя в руки?

— Постараюсь, — пообещала Юля и тут же спохватилась: — Надо же позвонить, узнать. Ведь это только письмо. Написать можно все, что угодно. Может, он жив?

— Куда ты сейчас позвонишь? Рабочий день закончился. Тем более в Москве. Только утром. Я тебе телефоны нужные отыщу. Иди, ложись.

Юра провел невесту в спальню. Посидел возле нее, задумчиво глядя в окно на Даньку. Ни о чем не подозревавший мальчишка раскачивался на качелях. Он улыбался, подставляя лицо ветру, налетавшему с гор.

За ужином Покровский ничем не выдал случившегося. Потом даже поиграл с Данькой в лото. Перед сном они зашли к Юле. Та сделала вид, что спит, лежала, отвернувшись к окну, старалась дышать ровно. Мальчик поцеловал в затылок тетю, которая заменяла ему мать, и тихо прошептал то, что говорил всегда:

— Спокойной ночи. Я тебя люблю.

Как хотелось в эти мгновения Юле обнять Даника, прижать его к себе и сказать те же простые, так много значившие слова: «Я тоже люблю тебя».

— Идем, только тише, не разбуди, — отводя взгляд в сторону, произнес Покровский.

Утром Юля уже держала себя в руках. Пока Данька не проснулся, она сама позвонила в Москву. Первый же звонок подтвердил изложенное в письме. Во ФСИН ей сказали, что Илья Прудников в самом деле умер от сердечной недостаточности, однако уточнили, что это произошло не во время перевозки. Извещение ей послали телеграммой по российскому адресу. Поскольку никто из родственников тело в положенный срок не востребовал, оно было кремировано. Урну с прахом, если есть такое желание, Юля может получить на руки. Она хранится в крематории. Говорили с ней вежливо, даже извинились, что не смогли вовремя сообщить о смерти брата.

Юле хотелось возразить, что ее чешский адрес можно было посмотреть на конвертах, как это сделал сокамерник брата. Тем самым ее лишили возможности похоронить Илью по-христиански, проститься с ним, но что это теперь могло изменить? К тому же из письма выходило, что Илья и сам хотел, чтобы его тело кремировали, а прах развеяли на подмосковной тренировочной базе по биатлону, словно хотел вернуться в свое прошлое, когда он еще был счастлив и жизнь открывала перед ним радужные перспективы большого спорта.

Обсуждение пришлось отложить — проснулся Даник. Вновь требовалось разыгрывать мир и спокойствие.

— Ты уже поправилась? — поинтересовался мальчишка за завтраком.

— Почти, — улыбнулась Юля, радуясь, что племянник помнит о ее «болезни».

— Ты обещала мне, что сегодня мы с тобой поедем на велосипедах в горы, — напомнил Даник.

— Извини, но я еще не совсем здорова. Поиграй во дворе.

Обычно мальчишка спорил с тетей, но тут словно почувствовал, что делать этого не следует, что Юра и Юля должны поговорить наедине, а потому согласился.

— Хорошо.

Вскоре он уже бросал мяч в баскетбольную корзину на лужайке. А взрослые совещались на кухне.

— Я поеду в Москву, — настаивала Юля.

— Одну я тебя не отпущу, — говорил Покровский.

— Почему?

— У меня плохие предчувствия. А они меня никогда не обманывают.

— У тебя же много работы.

— Работу мне все равно где делать. Справлюсь. Или едем все вместе, или никто.

Спорили бы, наверное, еще долго, но тут Юра глянул в окно. Данька стоял и о чем-то говорил через невысокий заборчик с тем самым подозрительным мужчиной. Незнакомец, состроив ласковое лицо, что-то втолковывал мальчишке. Покровский выбежал из дома. И тут же по-чешски поинтересовался, что ему здесь нужно. Мужчина отпрянул, пробормотал что-то невразумительное и заспешил прочь по улице. Догнать его Юра не смог, тот запрыгнул в машину и уехал.

— Чего он от тебя хотел? — вернувшись, спросил Покровский у Даньки. — По-русски с тобой говорил?

— Ничего, просто спрашивал, как давно мы тут поселились, как нам живется. Еще и конфетой угостил, вот, — мальчишка разжал кулак, на ладони лежала шоколадная конфета в яркой обертке.

Юра схватил ее и бросил на землю. Данька обиженно поджал губы.

— Извини, пацан, но никогда не говори с незнакомыми людьми. Не все они могут быть хорошими. Понял?

— Чего ж не понять…

Весть о том, что сегодня же вечером они едут в Москву, Даньку ободрила.

— А мы Илью увидим? Нас к нему в тюрьму пустят? — тут же спросил он.

По сложившейся в семье традиции он почти никогда не называл отца папой, а практически всегда Ильей, так, как обращалась к нему Юля.

— Нет, на этот раз не получится его повидать, — сумела произнести, прежде чем расплакаться, Юля и, забежав в дом, прикрыла лицо руками.

— Чего это с ней?

Покровский даже не нашелся что ответить.

Мягко постукивал колесами поезд Прага — Москва. В трехместном купе международного вагона на нижней полке сидели рядом Юля и Покровский. Данька лежал на средней. За окнами проплывали ночные пейзажи.

— Посмотри. Заснул уже? — тихо спросила Юля.

Юрик поднялся, глянул. Данька уже спал. Рот чуть приоткрыт, посапывал.

— Дрыхнет. — Покровский отложил откидное сиденье, устроился напротив невесты, взял ее руки в свои. — Все очень странно, — произнес он. — Если тело не востребовано родственниками, его обычно отдают для анатомического театра в мединституты, чтобы студенты по нему обучались. А тут кремация.

От этих слов Юля вздрогнула. Ей не хотелось, чтобы Юра так говорил о ее брате.

— Не надо об этом, — сказала она. — Я вчера ревела, сегодня ревела. А теперь чувствую, жив он. Это точно.

Покровский заглянул Юле в глаза.

— Думаешь, я с ума сошла? Мы с Ильей всегда друг друга чувствуем, с самого детства. Уже сколько раз проверяла. Когда ему плохо бывало, я об этом точно знала. И, когда я в детстве в лесу заблудилась, он сразу меня искать пошел, раньше, чем родители беспокоиться начали. Почти сразу и нашел. Сказал, что ему словно кто-то подсказывал, куда идти.

— Хорошо, что ты в это веришь, — мягко сказал Юра, поглаживая ладонь своей невесты. — Вот только Даньке рано или поздно придется сказать, — напомнил он. — И лучше раньше, чтобы не обозлился на нас потом. Все-таки Илья самый близкий ему человек. Мальчишки, они сперва матерей больше любят, а потом, как подрастают, отцов.

Юля словно не слышала, что говорит ей Юра, она смотрела за темное, словно облитое расплавленным битумом, стекло вагона и беззвучно шевелила губами.

— Ты с ним сейчас разговариваешь? — спросил Покровский.

— Не мешай, — прошептала Юля.

9

Плотный поток машин плыл по Ленинградскому проспекту столицы. Антон Никодимович Голубинский не очень уверенно вел машину. Все же последние годы почти всегда ездил с шофером, вот и терял навыки вождения. Спасало лишь то, что ехал он сегодня на большом джипе, от которого сами собой шарахались владельцы менее габаритных авто.

Включив «аварийку», Голубинский остановился у тротуара. Заждавшийся его Матвей Сахно тут же нырнул в салон.

— Здорово, Голубь! — несколько напряженно поприветствовал Антона Никодимовича Сохатый. — Поздравляю с новыми погонами. Не возгордился, генералом став?

— В другое время я бы банкет организовал, — прищурился, глядя в зеркальце заднего вида, Голубинский, пропустил огромный мусоровоз, нагло шедший по соседней полосе. — А теперь одни только проблемы.

— У биатлониста нашего, что ли, проблемы? — огорчился Сохатый.

— У него-то как раз все в порядке. Мне докладывают. Тренируется. Стреляет, как снайпер. Я бы его уже в дело пустил. Но он просит день-второй отсрочки. Мол, не восстановил еще форму. Пришлось согласиться.