Сергей Зверев - Свидетелей не оставлять Страница 11

– Витя, там какой-то парень. Говорит, что он от Валентина Семеновича.

– Спроси, как зовут.

– Володя.

Этот Володя позвонил вчера, сказал, по поручению Валентина Семеновича Давыдченкова должен встретиться, чтобы передать три монеты для коллекции. Володя намекнул, что монеты ценные, провезены контрабандой, поэтому лучше увидеться с глазу на глаз… Карликов баловался и собиранием монет. В них он тоже не разбирался, как в книгах и антиквариате. Но зачем разбираться, когда всегда можно спросить совета специалиста? Само слово «коллекция» вызывало в нем приятный зуд, коллекционирование увлекало его все больше и больше.

Пока Валя возилась с многочисленными запорами, Карликов накапал несколько капель «Двина» в черный кофе, подцепил серебряной вилочкой дольку лимона, присыпанного сахарной пудрой, и решил уже было отправить его в рот… Да так и остался сидеть с открытым ртом.

Если бы имелась у него в этот момент возможность предаться философским размышлениям, он подумал бы, насколько же на самом деле иллюзорны и хрупки незыблемость, уют созданного им мирка. Этот самый мирок может быть разнесен одним взмахом железного меча судьбы, одним ударом невесть откуда свалившихся на него враждебных сил. Но времени на такие размышления у него не было. У него не было времени даже хорошенько испугаться. Он просто окаменел.

Сперва послышался удар, за ним вскрик, приглушенные голоса.

– Молчи, сучка, если жить хочешь.

Раздался звон стекла. «Это ваза, что в коридорчике. Китайская, девятнадцатый век, тысяча двести долларов», – мелькнула мысль.

Потом на кухню ввалились гости. Их было двое. Два «фантомаса». Затянутые в чулки физиономии с приплюснутыми носами и прижатыми ушами выглядели жутковато. Карликов захлопнул рот. Замершее сердце рухнуло и застучало как бешеное где-то в районе солнечного сплетения. Один из «фантомасов», имеющий габариты шкафа, держал за шею Валю. Второй, поменьше, но явно шустрее, бросился к Карликову, локтем прижал его к стене и прошипел:

– Сиди тихо, не то замочим.

– Понял, – произнес Карликов каким-то чужим голосом из самой глубины своего существа.

Валя умудрилась вцепиться зубами в руку шкафообразного «фантомаса», зажимавшую ей рот. «Шкаф» на миг отпустил ее и встряхнул прокушенной ладонью. Тут худой подскочил к ней, ударил ногой в живот и кулаком в лицо. «Шкаф» снова зажал ей рот.

– Убью, прошмандовка! – прикрикнул худой. – Если что, сверни ей к чертям шею.

– И сверну, – угрожающе произнес тот, впрочем, без особого энтузиазма.

Тут Карликов, к которому возвращалась способность соображать, острым глазом и чутьем опытного торгаша определил расстановку сил. За главного в этой компании худой. «Шкаф» на подхвате, чувствует себя не в своей тарелке и не слишком рад тому, чем приходится заниматься. В налетчиках не было уверенности и спокойствия. Они только начали осваивать ремесло. И в этом крылась особая опасность. Невозможно предсказать, что ждать от начинающих налетчиков. Они могут сделать что угодно: убить, чтобы не оставить свидетелей, искромсать жертв на куски ради самоутверждения. В прошлом году такой начинающий налетчик убил директора ресторана «Русская изба». Убийцу арестовали. Оказалось, он отрезал у бедняги ухо и хвастался им перед своими приятелями.

Валя дернулась и замычала. Она упорно пыталась кричать, звать на помощь.

– Тише, так лучше будет, – сказал Карликов. Он все-таки был волевым человеком и уже овладел собой. И голос был уже его собственный. Шок прошел. Он принял новую реальность как данность и начал прикидывать, как бы выпутаться из этой ситуации с наименьшими потерями. Главное, сохранить жизнь себе и жене. Потом попытаться сделать так, чтобы они не вычистили квартиру до основания и взяли как можно меньше ценных вещей.

– И ты сиди смирно, фраер гнутый. – Худой ударил Карликова кулаком с зажатым в нем ножом по лицу. Потом подошел к замершей в руках верзилы Валентине. Провел пальцами по оголенной груди, погладил шею. Валя дернулась.

– Не бойся, шмара. – Он вытащил из кармана лейкопластырь, залепил ей рот, после того как верзила снял руку. Потом худой сорвал с нее халат, удовлетворенно осмотрел обнажившееся тело, завел ей руки за спину и связал пояском.

– Готово, – удовлетворенно произнес он, – можно не держать. – И вдруг с неожиданной яростью ударил ее. Валя упала.

– Будет знать, сука… Будет знать!

В соседней комнате взвыл закрытый там кокер-спаниель, почувствовав, что хозяйка в опасности.

Худой распалялся все больше.

– Постойте, не надо! – крикнул Карликов. – Вам деньги нужны? Берите!

И получил удар ногой в лицо.

– Он прав: на хрен она тебе? – заговорил «шкаф». – Нам барахло надо.

– Чтоб знали, фраера! Чтоб чуяли, в чьих они руках! – Худой нехотя отошел от Валентины. Он тяжело дышал.

Валя корчилась на полу. По ее разбитому лицу текли слезы. А Карликов сидел на скамейке и понимал, что бессилен ей помочь. Худой перережет ему горло, ни секунды не задумываясь. Видно, что псих. Карликов чуял их за версту. Нет ничего опаснее блатного психа. Это он понял, сидя в следственном изоляторе.

– Ну, чего, падаль вонючая, теперь поговорим? – Худой подсел к Карликову и взял его за горло, сдавив яблочко. – Гони бабки.

– Берите.

– Где они?

– В кабинете, в письменном столе, в верхнем ящике. Ключи вон там. – Он показал глазами на кухонную полку.

Худой вскоре вернулся и съездил Карликову кулаком по зубам.

– Это что, вонючка?!

Он бросил на стол две худые пачки тысячных купюр и восемь стодолларовых бумажек.

– Больше нет, – пожал плечами Карликов. – Все деньги в квартиру вбухал. Если хотите, берите холодильник «Самсунг», соневскую видеодвойку, они дорого стоят.

И тотчас получил рукояткой ножа по голове.

– Ты что, уродина, мы же не грузчики! Или ты сейчас же даешь бабки, или мы сначала кромсаем ее, потом гладим тебя утюгом, после спускаем в сортир по кусочкам. Я это могу, недаром меня добрым доктором Айболитом прозвали.

По-блатному доктор Айболит означает – садист. Карликов готов был поверить.

– Понял. В банке из-под крупы наверху ключ от сейфа. Сам сейф в кабинете за деревянной панелью – она отодвигается. Под картиной…

– Это другое дело. – Худой сгреб деньги в сумку. Карликов знал, что здесь одиннадцать тысяч долларов и сто тысяч рублей. До слез жалко. Сколько труда вложено! Но еще больше жаль коллекцию монет, исчезнувшую в той же сумке. И бриллиантовые серьги жены за две тысячи долларов. И четыре кольца. И три золотые цепочки, которые купил в Греции…

– Это все? – спросил худой.

– Подчистую пропылесосили, – хмуро ответил Карликов.

– Врешь ведь, гнида. Утюжка захотел.

– Нет больше ничего! Хоть убейте!

– Не разоряйся. Времени на тебя нет. Мне вечером на балет идти.

Худой налепил на рот Карликова пластырь, окинул его взглядом с ног до головы.

– Что с ним делать? Может, пришить? Надежнее будет.

Он не играл на публику, а всерьез думал, как поступить.

– Ты охренел?! – взорвался верзила.

– Слушай, гниль! – Худой присел на корточки рядом с Карликовым, которого перенесли в большую комнату и бросили на пол. – Мы все про тебя знаем, господин Карликов. Вякнешь в ментовку – она тебя не защитит. Сначала мы скормим твоей бабе твоего мопса. Потом скормим тебе твою бабу… Будешь хорошим мальчиком, мы к тебе больше не придем. Ты нас больше не увидишь. Разошлись как в море корабли. Договорились?

Карликов кивнул.

– Ты себе еще наворуешь. Пока.

Карликова и Валю обвязали веревкой, все три телефонных аппарата раздавили башмаками. Закрыли супругов в отделанной резным кафелем ванной со стеклянным потолком. И ушли.

Чтобы освободиться от пут, Карликову понадобилось полчаса. Затем он развязал находившуюся в обмороке жену. Час обрабатывал ее раны и отпаивал успокаивающими. Слава богу, ничего страшного. У нее разбиты губы, будет синяк под глазом. «Скорую» вызывать нет смысла. Есть свой доктор – осмотрит.

– Они все… они все унесли?.. – стуча зубами по стеклу стакана с водой, выдавила Валя.

– Не бойся, не все…

Действительно, двадцать восемь тысяч «зеленых» остались среди пыльного барахла на антресолях. Самые дорогие монеты тоже там. И книги на месте. Кто в здравом уме на них позарится? Что такое одиннадцать тысяч «зеленых» и несколько побрякушек? Тьфу. Нервы дороже.

– Поз… поз-звони в милицию. – Валя никак не могла успокоиться. Ее била дрожь.

– Нельзя. Эти отморозки могут прийти снова. Они сумасшедшие.

– Но это несправедливо. – Она уткнулась в диванные подушки и расплакалась.

– Может быть, и справедливо. Что справедливо, что несправедливо – это сложный вопрос…

Карликов не знал, что в этот день получила боевое крещение банда, за которой потянется длинный кровавый след. Но если бы и знал, то вряд ли поставил бы об этом в известность правоохранительные органы. Он уже давно решил для себя, что каждый достоин тех проблем, которые у него возникают, что своя рубаха ближе к телу, чем рубаха ближнего, и дороже, чем слеза ребенка, о которой любил говорить Достоевский.