Аль Странс - Завещание Страница 11

18

В другой раз Шай учинил нечто совсем уже неожиданное. Как-то вечером, когда Номи была на дежурстве, а Арье отлучился за покупками в ближайший продовольственный магазин, Шай решил измениться. Его друг Алекс как раз пришёл к нему. Это было хорошо для Шая. Без друга Алекса он чувствовал себя очень одиноким. Аба не помогал ему совсем снять подавленное состояние, а вот Алекс, когда приходил, способствовал улучшению настроения.

«Алекс, как дела? У тебя всё хорошо?»

«Как всегда».

«А я не знаю что со мной, нет сил ни для чего… Что?»

« Тебе надо измениться».

«Да, да, ты прав, мне надо измениться. Но как?»

«Ты кто? Правша или левша?»

«Левша».

«Тогда возьми левую руку, зажги газ, поставь ладонь над огнем, и подожди минуту – если выдержишь, тогда изменишься»

«Но как это случится?»

«Ты какое–то время начнешь писать и всё делать правой рукой и изменишься.»

«Это правда?»

«Конечно. Я так сделал».

«Почему? Ты ведь всегда чувствуешь себя хорошо».

«Да, но я хотел измениться».

«И кем же ты стал?»

«Итальянцем. Вот послушай: Buon giorno, cari amici! Permetta di presentarmi».

«Ого! Как здорово! Что ты сказал?»

«Доброе утро, дорогие друзья! Позвольте представиться! Очень просто. А ты, Шай, кем хочешь стать?»

«Американцем».

«Тогда вперед!»

Шай прошел в кухню, зажег газ и поставил левую руку над огнем, но довольно высоко. Он почувствовал жар и легкое пощипывание в центре раскрытой ладони.

«Ниже, Шай, ниже. Ты должен ощутить боль. Ты должен страдать. Без боли и страдания, нельзя измениться, Шай!»

«Я знаю… Очень горячо… но я изменюсь, Алекс!»

Шай опустил ладонь ближе к огню. Запахло паленой кожей. Боль пронизала всё его тело до самой макушки.

В эту секунду распахнулась дверь и Арье вошел с покупками.

― Шай! Мальчик мой!!! Что ты делаешь!

Бросив все на пол, он рванулся к сыну и оттащил его от плиты. Обняв его за плечи, быстро увлек в ванную, подставил руку под струю холодной воды, затем смазал мазью, что была в аптечке, перевязал бинтом. После всех процедур позвонил Номи.

― Зачем?! Зачем ты помешал мне?

― А зачем ты хотел покалечить себя?

― Я только хотел измениться. Ты не понимаешь меня… И никто не понимает! Я хочу измениться! Я не могу жить так!..

― Господи, Господи, я действительно ничего не понимаю… Шай, дорогой мой, объясни мне, как ты хотел измениться? Я не верю этим докторам, но я верю тебе. Расскажи, объясни мне, мой милый, как ты можешь изменить себя?

― Я хочу стать американцем. Алекс сказал, что сделал так, и стал итальянцем.

― Какой Алекс? Кто этот Алекс?

― Мой друг. Он был здесь.

― Но Шай, милый мой, никого здесь не было. Я вошел, ты стоял у плиты и никого больше не было…

― Нет был. Значит, он испугался тебя и убежал.

Арье сидел на краю ванной чрезвычайно удрученный. Обнимая худенькое плечо сына, он чувствовал, как теряет его и, хуже того, теряет себя. Им овладела какая–то вязкая слабость. Ноги и руки стали ватными, тяжелыми, сердце билось с перебоями, дыхание тоже было затруднено. И никого не было рядом! «Ни его любимого доктора А. , ни его нежной сиделки К. Ни даже его замечательной супруги Номи!»

Он поднялся и отвел мальчика в спальню. Дал таблетку успокоительного и обезболивающего. Положил на постель, укрыл легким одеяльцем и сел рядом.

― Аба, я хочу измениться. Я не хочу жить так. Я не могу жить так … у меня нет сил… У меня никого нет … Алекс испугался тебя и убежал. Когда он теперь придет…

«Боже праведный! За что!? За что? Ему–то за что? Господи, возьми меня в своё судилище и суди жестоко, наистрожайше за всё! За все грехи мои… за все дерьмо мое! Но смилуйся над невинным юношей! Я, я, слышишь, Господи, порочен, греховен, дурен и перед Тобою и перед людьми, но… Юноша этот невинен! Он чист как зеленый молодой листочек, пробившийся на заре! Отпусти его душу! Погуби мою… Иначе… Иначе, случится… непоправимое… Случится, что противно Создателю… но…»

В эту минуту в дом вбежала Номи.

19

Примерно через две недели следователь Андрей Степанович Мартынов возвращался домой в приподнятом настроении.

― Верка! Ты где? Верочка! – выкрикнул он прямо с порога.

Заметив супругу, сидящую напротив телевизора в их маленькой гостиной, он бодро направился к ней, весь сияя от распирающего его чувства собственной гордости, – послушай! Барсин пригласил меня на беседу и сам сообщил, что передает мне дело Фридландов и ещё назначает в помощники двух следователей! Ты представляешь!!! – он чуть не захлебнулся от восторга, – Верка! Ты понимаешь!? Теперь я не просто мелкий полицейский чиновник, теперь я глава следственной группы! Он понял, наконец, мою значимость и хочет быстро закончить дело. Представляешь! И без всякой твоей помощи. Я его сам убедил.

Он умолк. Вера Васильевна криво усмехнулась, а в душе даже расхохоталась саркастическим смехом.

― Поздравляю, – сухо произнесла она.

― Нет, конечно, Вера, тут повлияло и имя твоего отца, Василия Петровича Тищенко, но всё же… согласись… это очень важно, слишком важно для меня!

― И что же ты собираешься предпринять?

― Как что? – он снял шинель, пиджак, башмаки и сел к столу, – есть, что кушать!

― А ты сготовил?

― Ну, что ты, Верочка, я же так…

― Ладно уж, сиди, глава группы, – насмешливо произнесла она и, легко поднявшись прошла в кухню.

― Теперь я соберу помощников и дам задание… то есть, поговорим о деле, о путях расследования.

― Об этом я и спрашиваю, – резко перебила его жена.

― Я думаю начать проверять брата и сестру, этих Генриха Львовича и Анну Львовну. А тот, самый опасный младший братец, ухитрился сбежать домой, в Америку. Но погоди, Артур Львович, мы и до Америки доберемся.

― Что ещё?

― Другие новости не лучше. Адвокат семейства Фридланд сбежал. Этот Бергман. И докторша этого Льва Давидовича тоже.

― Как так? А где же ты был?

― Ну, знаешь, Вера Васильевна, такого даже я не мог предусмотреть.

― Даже Я! Можно подумать!

― Смеешься?

― Плачу. Обидно. Чую здесь целый заговор.

― И я чую. Но ничего, мы их найдем. Теперь у меня есть люди и полномочия. Потрясем Генриха Львовича и Анну Львовну…

― Ты с ней поосторожнее. Она лекарь самого губернатора, то есть его семьи и… других приближенных.

― Откуда тебе известно? – подозрительно прищурился Андрей Степанович.

Вера Васильевна, не отвечая, встала, словно и не слышала вопроса, и вышла в кухню. Через пару минут Андрей Степанович, почесав затылок, проследовал за нею пить свой вечерний чай. На пороге он наткнулся на свою супругу и отшатнулся в испуге. Глаза Веры Васильевны застыли и блестели, щеки пылали, она медленно разжала сомкнутые губы и твердо и страшно произнесла:

― Мы обязаны найти его! Найти всех! Это мой долг. Долг перед отцом.

20

«Аба, аба, я не могу так жить! Я не хочу так жить!», это то, что он вам сказал? – внимательно смотрела на Арье и Номи доктор Фокс, детский психиатр в больнице Н.

― Да, это он говорил мне и не однажды.

― Вы обязаны были оповестить вашего психиатра немедленно. Часто разговоры о самоубийстве у подростков заканчиваются действием. Вы понимаете?

― Каково его состояние теперь?

― Лучше. Он ещё побудет в закрытом отделении, а потом посмотрим. Вы можете его навестить.

― Спасибо. Но когда он сможет вернуться домой? Мне его очень не хватает.

― Я вас понимаю. Это зависит от его состояния.

― Ну, хотя бы примерно.

― Примерно через пять, шесть недель.

Они встали и вместе с врачом проследовали к Шаю. Печальнее картины Арье не мог себе представить! Шай угрюмо сидел на койке, прикованной к полу. Он был в голубой больничной пижаме. Руки, ноги его были свободны, но во всей скованной застывшей фигуре и неподвижном лице ясно виделось отрицание всего вокруг, отрицание самой жизни! Апатия во взгляде и замедленная не вполне связная речь усугубляли и без того тяжелое впечатление. Арье дрожал, не зная, что сказать сыну и что вообще нужно делать. Он сам казалось, да, пожалуй, и вправду, находился в шоковом состоянии и, казалось, вот– вот упадет в обморок.

21

Пентхауз доктора Шапиро находился на двенадцатом этаже нового дома в пригороде Хайфы, городке М., района граничащего с гордком К., где проживали Номи, Арье и Шай. Благодаря высоте квартира хорошо проветривалась, так что в самую жару на балконе пентхауза было довольно приятно. Доктор Шапиро пригласил своих новых знакомых на вечер субботы. Откровенно говоря, он сделал это по просьбе раввина Эзры. Первая встреча с Арье произвела на доктора дурное впечатление. Впрочем, это было взаимно. Однако отказать молодому раввину и этим обидеть его доктор никак не желал. В салоне пентхауза собралось двенадцать человек. Семья раввина с детьми, то есть пятеро, семья Арье, трое, и семья хозяина, он сам с супругой и двое сыновей. Беседа, впрочем, завязалась интересная и живая. Начал, конечно, рабби Эзра, с морали иудаизма.