Вячеслав Денисов - Грабеж – дело тонкое Страница 12

– Ну, так. И что?

– А то, что обычные черепахи не плотоядны. С другой стороны, рыбу пользуют водные черепахи. Однако, насколько я понимаю, в данном случае речь идет не об аквариуме, а о террариуме. Так вот, очередная информация о каймановой черепахе появилась вчера. Антон Павлович, приведя своего Рольфа на прививку в ветеринарную клинику, стал свидетелем забавного случая. Милая тридцатисантиметровая черепашка едва не засосала в себя одного «нового русского». Некий образчик набоба с бандитским прошлым и настоящим. Впрочем, черепашка не слишком разборчива в социальных определениях, поэтому стала грызть первого, у кого хватило ума засунуть ей в пасть палец.

– И что из этого следует?

– В СИЗО под арестом находится некто Андрушевич, который обвиняется в разбойном нападении на квартиру гражданина Решетухи. И есть все основания полагать, что это не он продал черепаху криминальному авторитету Тернова по фамилии Шебанин, о котором я только что вел речь. Андрушевич два месяца в изоляторе, а черепашка приобретена Шебаниным вчерашним днем.

– Из этого все равно ничего не следует. – Паша поморщил лоб и дотянулся до бокала пива. – Черепаху Андрушевич мог продать, и после этого рептилию могли еще раз пятьдесят сбыть так же, как сбыли ее упомянутому вами Шебанину.

– Вы Андрушевича еще ни разу не видели, но вспомните, как его описывает Решетуха? Попробуете сейчас воспроизвести по памяти описание Решетухой человека, который ударил его по голове каким-то предметом?

Это Павел Максимович мог сделать очень просто, содержание дела он помнил наизусть. Маленький человек, с острым носом, рябой, либо – веснушчатый, бегающие глаза, кожаная куртка, слаксы...

Пащенко качнул головой.

– Вот именно так и описывает покусанный Шебанин человека, который продал ему на рынке каймановую черепаху. Теперь второе. Как относится Андрушевич к обвинительному заключению?

– Он все отрицает. – Левенец донес пиво до губ и наконец-то смог удостовериться в том, что в бокале не «Стелла Артуа», а банальное «Жигулевское». – И что в этом удивительного? Человек не хочет иметь перспективы отправиться в места лишения свободы на срок от семи до пятнадцати лет. Судебное следствие еще не началось, и многие моменты предстоит выяснить, однако на данный момент я совершенно определенно усматриваю две вещи. Первое – Андрушевич задержан по оперативной информации, и тому есть подтверждение. Второе – в квартире Андрушевича изъята золотая подвеска-икона «Неупиваемая чаша», которую опознал Решетуха как свою. Такие доказательства называются прямыми.

Наступила тишина. Вглядываясь в лица собеседников, Павел Максимович понял, что его речь не произвела на Струге и Пащенко должного впечатления. Антон Павлович равнодушно разглядывал на стене рекламные постеры «Битлз» начала семидесятых. Настоящие, не копии, они были взяты в рамки, под стекло, и для истинных ценителей являлись настоящим сокровищем. Именно по этой причине у входа сидел охранник и вяло рассматривал посетителей. Вяло, потому что сюда приходили лишь завсегдатаи, любящие спокойные компании, приглушенную музыку и предпочитающие пиво водке.

А Пащенко курил, и его взор был направлен в потолок.

– Вы знаете что-то, чего не знаю я? – отбросив сомнения, решился спросить Левенец.

– В общем, да, – сказал Струге. – Но это скорее не знания, а догадки.

– И в чем они состоят?

– В том, что правосудие идет не той дорогой. Наверное, заблудилось...

Левенец упер взгляд в судью.

– То есть?

Ему показалось, что кое-кто лезет в кое-какие не свои дела.

Наверное, Струге понял этот взгляд...

– Павел Максимович, давайте на этом пока остановимся. Это почти все, чем мы могли с вами поделиться. Складывается очень интересная ситуация. Вам нужно огласить законный приговор, а прокурору Пащенко необходимо, чтобы его следователи правильно расследовали свои дела и не поступили так, как с вами поступил следователь из районного отдела милиции, прислав в деле туфтовое обвинительное заключение. Что же касается меня... Скажу вам честно. Мне хочется помочь вам обоим, но по разным причинам. Вадим Андреевич мой друг детства, а вы ступили на опасную тропу.

Левенец шел по тротуару быстро потемневшей улицы и пытался разобраться в собственных чувствах. То ли кинули его сейчас на чем-то, то ли наградили? Кто знает... В голове смог, и непонятно, что явилось его причиной. То ли пиво, то ли разговор с двумя этими странными, но, безусловно, умными людьми. Кто знает...

– Что скажешь? – спросил Пащенко, едва за спиной Левенца закрылась дверь.

Антон пожал плечами:

– Трудно сейчас о чем-то говорить. У меня двойственные чувства. Я не знаю, как он поведет себя, если его начнут давить сверху. Вот тогда, Вадик, я на самом деле не знаю, как он поступит. Бесхребетник тут же определит Андрушевича на «строгач», и парень, пусть и не самый лучший в городе, будет мотать срок и звереть от несправедливости. Молодой судья со «стерженьком» будет распутывать дело в рамках следствия и предоставленных ментами данных, аккуратно лавируя между участниками процесса. В любом случае, друг Пащенко, Левенец сейчас «заряжен». Раз пришел к дому, значит, что-то в нем есть. Значит, есть и надежда...

В тот же вечер Яша Шебанин сидел в кресле и прижимал к груди искусанную руку. Раны гноились и ныли. Врачи в больнице сказали, что в пасти различного рода подобных тварей, которые иногда любят полакомиться мертвечинкой, скапливается трупный яд, что у них самих не вызывает даже кариеса. А вот их укус для человека может оказаться роковым. В качестве примера приводился дракон с острова Комодо. Черепашка, конечно, не дракон, однако весь ее вид указывал на то, что их основное меню составляют не одуванчики. Но кто знал, что она окажется настолько кровожадной?

Яша сидел в кресле, глотал кетанол и запивал его коньяком из расчета один стакан «Кишинэу» на одну таблетку. Боль не уходила так же упрямо, как и не приходило опьянение. Оставалось довольствоваться лишь тем, что высокая концентрация в крови спирта уничтожит последствия возможного проникновения туда же яда.

Каждые полчаса трещал телефон и Шебанин, яростно морщась, хватал трубку:

– Да?!

– Яш, пока тихо. Пацаны его нигде не нашли. Барыги с рынка его не знают, «шалашовки» с вокзала – тоже. Сейчас поехали по точкам сбыта «отравы».

– Ищите этого гада где хотите! – кричал Шебанин своим приближенным. – Если возникнут какие вопросы или с ментами нужно будет поболтать за информацию – я на телефоне. Не может быть, чтобы его никто не знал! Прозондируйте, у кого еще в Тернове могут тусоваться эти черепахи. Не ветром же эту тортиллу сюда занесло! Выходите на таможню! Короче, работайте, блин!..

Каждый новый разговор отличался от предыдущего лишь указанием мест, которые были проверены людьми Шебанина. И по окончании каждого такого разговора Яша чувствовал, как накипает ярость и усиливается боль.

Мариша наблюдала за действиями мужа сначала, как обычно, спокойно. Потом же, когда почувствовала перемену в его настроении, встревожилась. Она очень хорошо знала Яшин характер и боялась лишь одного – что муж сорвется и отправится на поиски сам. В этом случае предсказать его дальнейшие поступки очень трудно. Однако, что бы потом ни случилось, со стопроцентной уверенностью можно утверждать, что это закончится очередным сроком. А значит, одиночеством, холодной постелью и скукой. Делить ложе с кем-то еще, в период временного отсутствия мужа, в том обществе, в котором стремительно вращался Яша, было не безопасно. В этом случае все закончится странной пропажей без вести интим-партнера, разбитым лицом ее, Марины, и выбросом ее, Марины, на улицу. Таких ошибок женам авторитетов не прощают. Поэтому – наверняка холодной постелью, наверняка... Справедливости ради нужно отметить, что в Тернове не нашлось еще ни одного сумасшедшего, который решил бы масляно улыбнуться ей в тот момент, когда Яша Шебанин «положенствовал» на очередном «строгаче». О том, чтобы улыбнуться в то время, когда Яша «положенствовал» в городе, вообще не могло быть речи.

Мужу становилось хуже с каждым часом, Марина это видела. Сначала она относила это за счет выпитой бутылки коньяку, потом, когда поняла, что алкогольный «приход» тут ни при чем, разволновалась не на шутку. Предложение вызвать «Скорую» решительно отвергалось, Яша мрачнел с каждой новой фразой и смог согласиться лишь на приглашение в дом старого домашнего врача, его тезку, Якова Моисеевича Виртмана. Тезке Шебанина было шестьдесят восемь лет, он имел медицинскую кандидатскую степень и хорошую практику работы. После того как он отврачевал в хирургической клинике двадцать с лишним лет, он неожиданно ушел с насиженного места. Как раз в тот момент, когда должен был стать ее главным врачом. Всему виной был Яков Шебанин, предложивший Виртману степень «личного врача» и маленькую, но богато оснащенную частную клинику на окраине Тернова. С этого момента Яков Моисеевич штопал, резал, лечил от насморка и несварения желудка одного-единственного человека в городе – Якова Семеновича. Правда, работы было столько же, как в городской клинике, зато тут было проще. Слегка потревоженный бациллами туберкулеза, шитый-перешитый, однако продолжающий находиться в постоянной мощи организм Шебанина Яков Моисеевич знал лучше, чем собственный.