Кирилл Казанцев - Сломанная роза Страница 12

Кот усмехнулся. Этот парень явно превышал свои «полномочия», но что-то в нем было, и Кот не спешил принимать меры из разряда «позаботиться».

— Тюлень — Авдеев Герман Константинович, опытный фармазон, погорел при сбыте фальшивого бабла в особо крупном размере, — продолжал Вадим. — Блатарь поневоле, так сказать. Судья был не в духе, впаял тебе червонец, хотя мог бы и поменьше. А в принципе у тебя, Герман Константинович, имеется высшее экономическое образование, о котором ты давно забыл, и обильные нычки, иначе чего бы ты оказался в этой компании? У тебя хороший покровитель был на зоне. Неохота досиживать оставшийся пятерик, верно? Жизнь ведь, как ни крути, одна, другой не будет.

— Глянь-ка, натасканный, — ухмыльнулся Тюлень, но было видно, что он не в восторге.

— Полосатый, как там тебя… Чухонцев Николай Васильевич — обычный беспонтовый вор, во всяком случае, в начале своей карьеры. «Юриком» работал в Тюмени, шнифером домашним, в общем, щипачом. Потом каталой стал, шулерил на поездах. Освоил азы, так сказать…

— А чо, в натуре, кайфовые были денечки, — внезапно засмеялся Полосатый. Он не обиделся, напротив, вспомнил былое, загорелись глаза. — Блатная романтика, итить ее… Помню, как лоха на лимон целковых развел, аж сам не поверил. Он, бедолага, потом на коленях за мной ползал, но что поделаешь, пришлось терпиле квартиру продавать, я ведь не один был, за мной пацаны влиятельные стояли.

— А погорел на цветняке, — хмыкнул Вадим.

— Ну, было дело, — не стал возражать Полосатый. — Рыжая змейка подвела, не успел барыге толкнуть, опера повязали, теплого купили, падлы…

— А убийство ты совершил уже на киче — ты в Якмундии отбывал, на зоне под Мирным. Перестарался, когда крысу в бараке вычислили. Хотя непонятно, чего ты так разъярился, он тиснул-то у тебя всего лишь пачку чая. Не обидно, Полосатый, за кирпич «чайковского» загудеть на дополнительные восемь лет? Нервный ты какой-то, с мозгами не дружишь…

Полосатый собрался что-то возразить, но Вадима несло дальше. Он вцепился едким взглядом в съежившегося молодого зэка, а тот покрылся пунцовыми пятнами.

— Килька, Кильченко Виталий Максимович, двадцать три года, жизнь только начинается… Шнырь — опущенный, запомоенный. Но чем-то ты Коту приглянулся, верно? Я думаю, сильными душевными качествами, чем же еще? Хороший воспитанный мальчик, разбирался в компьютерах, слушался маму. Но получил девять лет лишения свободы по статье 132 УК РФ — насильственные действия сексуального характера в отношении малолетних. А также части второй статьи 135 — совершение развратных действий в отношении малолетних.

— Я болел… — жалобно пискнул Килька. — Кот, скажи, чего он.

— Разумеется, Виталик. — Вадим брезгливо поморщился. — И стал ты, болезный, на зоне именно тем, чем полагается. По первости пытался косить на вольтанутого, припадочки делал, но тебя быстро раскусили. Заметь, это не я сформировал твой негативный образ, ты сам это сделал. Кстати, с чего ты решил, что добрые дяди оказали тебе услугу, забрав с собой в побег? Ты свой человек в компании? Сомневаюсь. Сам же сокрушался — тридцать верст, неделю месить по бездорожью, а жратвы в помине нет. Ты будешь смеяться, Килька, но жратва — это ТЫ. Вполне распространенный прием при побеге с зоны в малонаселенной местности. Так что не обольщайся, ты не партнер, а что-то вроде обоза с провизией. Представляешь исключительно гастрономический интерес.

— Нет! — взвизгнул Килька, покрываясь пятнами. — Кот, что он несет? Пристрели его!

— Да, в натуре, Кот! — снова разъярился Полосатый и схватился за автомат. — Не много ли ты позволяешь болтать этому фраеру? У него же язык как помело, сам не ведает, что базарит! Не хочешь сам — я лично его уделаю.

Полосатый передернул затвор и направил ствол на Вадима. Автомат дрожал, зубы зэка заскрипели. Вадим не шевелился, лишь демонстративно зевнул. Блестели его глаза, в них бесилось что-то злорадное, мстительное, бесшабашное.

— Полосатый, остынь! — прорычал Кот.

— Это он у меня остынет! Через часок…

— Ша, говорю! Опусти волыну!

Полосатый поколебался и неохотно опустил автомат. Сплюнул в сторону, да неудачно, слюна потекла по щетинистому подбородку.

— Чо звякала свои разнуздали? — процедил Кот. — Хорош уже кашпырить, достали… — и внезапно засмеялся отрывистым лающим смехом, смерив взглядом синеющий от страха «обоз с провизией». — Не мандражься, Килька, этот фраер на понт тебя берет. Черняшку кинул, а ты и купился. Не резон нам тебя жрать, невкусный ты. Ладно, если бы этого не было, — он выразительно погладил затворную раму «АК-74». — А так мы любую живность пристрелим, на костре сжарим, да без соли стопчем. Успокойся, говорю, не судьба тебе стать обедом.

Но Килька не мог успокоиться, он дрожал как осиновый лист, обнимая себя за плечи, неприязненно поглядывал на Вадима.

— Твоя очередь, земеля, — обратил на него царапающий взгляд Кот. — Повествуй, кто такой, какими судьбами угораздило на наш курорт. Раз уж вывернул нас наизнанку, так давай заодно и себя.

Вадим не возражал, он немного побледнел и начал тихо повествовать. История его жизни не относилась к разряду секретных. А самые деликатные места можно и опустить. Зэки не перебивали, даже Полосатый помалкивал, только недоверчиво фыркал и гримасничал. Вадим закончил. Он побледнел, любые воспоминания о прошлой жизни давались с трудом.

— Ну, подумаешь, наплел, — фыркнул Полосатый. — Не один он такой, у всех тут мелодрамы. А может, он кружева плетет, Кот? Все равно ведь не проверим.

— Да нет, — отмахнулся Тюлень. — Не восьмерит он, реально вояк замочил. Не позавидуешь парню. Полтора червонца — в расстроенных чувствах, при недостатке витаминов…

— Чудной ты какой-то, Плата, — усмехнулся Кот. — Вроде катушка на размотке, пятерик остался — вон, как Тюленю. Чего бежал-то? Досидел бы спокойно — и занимайся своими делами.

— Не могу уже сидеть, — отозвался Вадим. — Насиделся. Через «не могу» — и то не могу…

— Ба… — прозрел Кот. Он был по жизни неплохим психологом. — Да ты у нас, по ходу, великий мститель, парень. В натуре, ты же добраться до этой компании решил. Думаешь, живы еще эти спринтеры? Где же ты их искать-то собрался? Ну-ка, напомни — Череп, Лютый, кто там еще… Не знаю таких, — пожал он плечами. — Ходовые погремухи. На каждой зоне, будет тебе известно, имеются свои Лютые, Черепа, Кирпичи… — он не дождался внятного ответа, оскалился. — А ведь тебе, бродяга, что-то про них известно, верно? По глазам вижу, что не пустая у тебя башка, не испытываешь ты… этого… информационного голода. Наши зоны наполнили информацией, тот же Интернет, верно? Всегда можно что-то узнать, если есть к тому расположение. Не напрасно ты, похоже, свой чирик провел, успел пообщаться с нужными людьми.

Вадим молчал. Это уже не их собачье дело. Кот не стал настаивать, пожал плечами.

— Кривую ты дорожку выбрал, парень. Держу пари, что ничего у тебя не выйдет. Впрочем, сам решай… Эй, народ, поднялись и пошли, чего вы тут сплющились?

Зэки уходили в глубь тайги — голодные, уставшие. Одна отрада — засекли под скалой веселый ручеек, напились до отвала, освежились. Полосатый, ведомый чувством голода, чуть не подстрелил какого-то хорька, да Кот вовремя вырвал у него автомат, а потом подверг действия «подчиненного» уничижительной критике, мол, нельзя стрелять, день еще не кончился, облаву никто не отменял. Не такие уж они голодные, потерпят! И снова компания тащилась на запад по необитаемой земле. Вязли в липкой уснее — причудливом таежном мху, сдирали с себя паутину. Килька провалился в нору — ее хозяин чуть не откусил ему лодыжку, а Полосатый злобно подтрунивал: это, мол, фигня, главное, что задница осталась целой. День клонился к вечеру, солнце еще не село, но уже опускалось над тайгой, временами оно выбегало из-за туч и мелькало в прорехах листвы и хвои. Двигались черепашьей рысью, неустанно воюя с буреломом и ворохом ветвей, и на втором километре окончательно скисли.

— Цирики тоже не пройдут. Мелочь, а приятно… — пробормотал на оптимистической ноте Тюлень и свалился замертво.

Остальные тоже упали без сил, обняли автоматы и заснули. Проспали не меньше часа, стали ворочаться, когда холод от земли начал потряхивать организмы.

— Ну, в натуре, начало ледникового периода… — хрипел Тюлень, садясь на колени и обозревая стонущие тела. — Хреново я что-то спал…

— Совесть грехи выискивала? — заржал продирающий глаза Полосатый. — Да ты, Тюлень, по сравнению с нами просто дева Мария непорочная.

— Кого-то нет, — обнаружил Тюлень и принялся заново пересчитывать разлегшихся в живописных позах «странников».

— Бога? — не въехал Полосатый.

— Ну, бога-то, понятно… Эй, подъем, заспанцы! — заволновался Тюлень. — Килька, мать его, сбежал!