Андрей Константинов - Выдумщик Страница 12

А с другой стороны – стоит ли ее вообще открывать, пасть эту? Ну что он, Назаров, мальчик? Что он, не догадывался, какими делишками занимаются порой ребята из «ТКК»? Догадывался… И тем не менее все-таки хотел туда после выхода на пенсию устроиться. Так что – какая уж теперь разница…

Нет, все же есть разница: одно дело догадываться, а другое – знать наверняка… Одно дело пенсионером заслуженным в блудни вписываться, другое дело – должностным лицом, действующим сотрудником, государственным человеком… Но назад-то дороги все равно нет… И деньги уже, те, что Бурцев дал, почти все потрачены… И увольнение не за горами, а других мест, кроме как «ТКК», на примете нет… Так стоит ли кипеж поднимать, целку из себя разыгрывать? Грустно, конечно, хотелось на пенсию-то с чистой совестью уйти…

Муторно было на душе у Аркадия Сергеевича, грызла его тоска изнутри. За три апрельских недели он даже осунулся и постарел от переживаний… Бурцев же, словно понимая, что с майором творится, обхаживал его, как больного, вернее, как выздоравливавшего: все время выпить предлагал, разговоры о будущей совместной работе вел… Вроде как утешал… А Назаров – он умом сделал выбор (однозначный при таком раскладе), да сердце почему-то все никак не могло с этим выбором согласиться…

Заканчивался апрель 1994 года – до майских праздников оставалось всего пять дней. Старший оперуполномоченный майор Назаров прогуливался под теплым весенним солнышком по «поднадзорной территории», хмуро кивал встречным работникам порта и снова, как в молодости, терзался интеллигентским вопросом: «Что делать?»

«А ничего не делать! – решительно ответил сам себе Аркадий Сергеевич. – Все уже сделано… Все, хватит соплей, выбора нет!..»

До прихода в порт основной партии контейнеров с «Абсолютом» остался всего один день.

«Ничего, Бог даст – проскочу как-нибудь, дотяну до пенсии, а там… Все будет нормально».

Назаров пытался как-то успокоить себя, расслабиться, но сердце почему-то сдавливала холодная тоска…

Аркадий Сергеевич резко развернулся и быстрым шагом пошел к зданию, в котором располагался его кабинет.

Как раз в то самое мгновение, когда Аркадий Сергеевич Назаров входил в свой кабинет, молодцеватый сержант-гаишник взмахом полосатого жезла остановил черный «БМВ», мчавшийся по Большому проспекту Васильевского острова в сторону Морвокзала. Автомобиль, взвизгнув покрышками, послушно замер у обочины, и из него выскочил мужичок лет пятидесяти – лысенький, очкастый, в старомодном однобортном костюме. Сержант, привыкший, что в «бээмвухах» ездят люди с совсем другой внешностью, даже головой дернул от удивления: «Ишь ты – интеллигент задроченный… Интересно, откуда у него такая тачка?»

«Интеллигент» между тем торопливо досеменил до сержанта и, искательно заглядывая хозяину дороги в глаза, спросил:

– А что случилось? Я что-нибудь нарушил?

– Ваши документы, – сурово проигнорировал вопрос очкарика гаишник. – Водительские права, техпаспорт…

– Да, да, конечно, – засуетился лысый и полез в карман за бумажником.

Сержант повертел в руках два заламинированных в плотный прозрачный пластик документа:

– Григорий Анатольевич Некрасов… Нарушаете, Григорий Анатольевич… Нехорошо это… Такой солидный человек, и фамилия звучная – а нарушаете…

– Извините, – беспомощно развел руками очкарик. – А что я нарушил?

– Ну как что? – усмехнулся гаишник. – А ремень безопасности почему не пристегнули? Я уж не говорю про скорость – она у вас явно была больше шестидесяти. Ваше счастье, что у меня техники с собой нет… Нарушаете…

– Ой, – вздохнул тяжело «интеллигент». – Действительно, забыл пристегнуться. Все время пристегнутым ехал, а тут остановился у ларька сигарет купить, сел потом, а пристегнуться забыл… Я на Морвокзал опаздываю.

Сержант непередаваемо дернул бровями и протянул безразличным тоном:

– Все опаздывают, которые разбиваются потом… Ремни, между прочим, для вашей же безопасности придуманы.

– Да-да, вы правы, – закивал лысый. – Я виноват… Прямо не знаю, как такое получилось…

Очкарик сунул руку в карман и вытащил оттуда пачку «Мальборо»:

– Угощайтесь, пожалуйста, вы же тут, наверное, целый день стоите…

Гаишник посмотрел на пачку и удовлетворенно хмыкнул – между прозрачной пленкой и картоном была засунута сложенная вчетверо десятидолларовая бумажка. Одним красивым движением кисти сержант умудрился и сигарету из пачки вытащить, и завладеть купюрой.

– Спасибо, – поблагодарил его «интеллигент». – Вы уж меня, пожалуйста, не наказывайте строго…

Гаишник, затягиваясь ароматным дымом, протянул лысому его документы:

– Всего вам доброго, Григорий Анатольевич. Счастливой дороги. Постарайтесь больше не нарушать.

– Спасибо, – очкарик кивнул и засеменил обратно к своей машине…

Миновав четыре перекрестка, черный «БМВ» плавно запарковался на площади перед Морвокзалом. Водитель выключил зажигание, достал из кармана платок и промокнул им вспотевшую лысину. Его пальцы чуть заметно подрагивали, когда он доставал сигарету из пачки.

«Нет, менять надо лошадку, – подумал очкарик, нервно закуривая. – А то как у мусорков рейд какой-нибудь – на каждом перекрестке стопорят, падлы…»

Григорий Анатольевич Некрасов не любил милиционеров. Более того – он их боялся, хотя страх этот тщательно скрывал ото всех, да и от самого себя тоже… Но каждый раз, когда приходилось ему показывать красноперым свои документы, – спину Некрасова обволакивала липкая испарина… А ведь был он человеком действительно солидным и по-своему значимым. Его очень многие знали в порту, где Григорий Анатольевич представлял интересы Виктора Палыча Говорова, известного в определенных кругах под кличкой Антибиотик. У Некрасова тоже было погоняло – свои называли его Плейшнером за внешнее сходство с актером Евстигнеевым… Плейшнера в порту знали действительно почти все, в том числе и старший оперуполномоченный УФСК Аркадий Назаров. Для правоохранительных органов не было секретом, что именно Некрасов контролирует большую группировку братвы, имевшую в Морском порту очень много прибыльных «тем». Другое дело, прихватить Плейшнера практически не представлялось возможным – он формально числился гендиректором одной коммерческой фирмы и никогда ничего не делал криминального собственными руками. В свое время Аркадий Сергеевич Назаров пытался повнимательнее присмотреться к личности Некрасова – комитетчику казалось, что он неплохо изучил Плейшнера, но никаких зацепок выявить не удалось, и в конце концов майор махнул на представителя Антибиотика рукой: авось проколется когда-нибудь сам… Назаров был бы очень удивлен, если бы узнал, что этот самый Плейшнер с таким же волнением и нетерпением ждет прибытия из Швеции контейнеров с «Абсолютом», что и сам Аркадий Сергеевич… А еще больше удивился бы майор, если бы кто-то сказал ему, что когда-то, много лет назад, Некрасова-Плейшнера знали совсем под другой кличкой и фамилией.

От родного папы досталась Плейшнеру фамилия Скрипник, звали его Михаилом, а по отчеству – Игоревичем. И родился он вовсе не в Вологде (как значилось в паспорте Некрасова), а в Челябинске. Давно все это было… Прошлая жизнь – под настоящей фамилией – теперь казалась Плейшнеру каким-то полузабытым фильмом…

В том далеком прошлом, в Челябинске, дружки звали его Мишуткой, и судьба у пацаненка была самой что ни на есть обычной для рано сбежавшего из дома сына родителей-алкоголиков… Первое свое крещение, первый заход в «тюремные университеты» Мишутка получил в шестнадцать лет. Дали ему тогда три года – и это было очень много для его возраста и для совершенного им преступления… В девяносто четвертом году и автоугонщикам-то «треху» не выписывали, а Мишутка получил три года за украденный велосипед. Возможно, судей поразило то, что Михаил Сергеевич Скрипник умудрился украсть велосипед с балкона на четвертом этаже… Но, скорее всего, на жесткость их решения повлияло поведение Мишутки в суде: не обращая внимания на отчаянные взгляды адвокатессы и чувствуя моральную поддержку челябинских дружбанов, Скрипник гордо заявил во всеуслышание прямо в зале заседаний:

– Воровал, ворую и воровать буду!

Сказал – и ведь словно в воду глядел…

Садился Скрипник при Хрущеве, а на волю вышел уже при Брежневе… Впрочем, перемены в верхах мало интересовали Мишутку, занявшегося «щипанием» денег и карманов трудящихся… Да и на свободе он надолго не задержался – спалился через четыре месяца после первой отсидки и загремел за колючку вновь, теперь уже на «пятилетку». Весь свой «пятерик» Скрипник отмусолил от звонка до звонка… На свободу вышел поумневшим и работать начал по хатам – щелкал квартиры, как орехи…