Андрей Анисимов - Исповедь шлюхи Страница 13

Беседа молодых людей, где между матерными конструкциями иногда возникало понятное русское слово, Вячеслава Антоновича не увлекла. Он глупо улыбался, кивал головой и что-то отвечал невпопад, но еду сразу оценил по достоинству. Светлана вернулась за стойку бара и с интересом наблюдала за их столиком. Потом исчезла.

Через полчаса в кафе появилась Мака. Светлана указала ей на Стеколкина. Мака подошла к компании. Уголовники сразу притихли.

— Мальчики, вы уже тепленькие, расплатитесь и быстренько делайте ноги. — Обратилась она к новым друзьям чиновника.

Те не спорили. Визг подняли дивы.

Мака вывернулась куда-то назад и громко скомандовала:

— Кошелок быстро отсюда.

Двое крепких парней с резиновыми дубинками вынырнули из темноты и нависли над гостями.

— Не надо, мы сами разберемся. — Примирительно сообщил бритоголовый Митяша. Друзья прихватили своих девиц под руки и потащили из зала. Хлопнула дверь, женский визг затих, в наступившей тишине стало слышно, как на кухне звенят посудой. Мака уселась напротив Стеколкина и вонзила в него свой немигающий змеиный взгляд:

— Зачем приперся?

— Поужинать.

Мака скривила губы:

— Есть такая птичка Непизди. Слыхал?

На Стеколкина что-то нашло. То ли от мужского начала перед этой странной девицей, то ли от напряжения возложенной задачи, но его вдруг прорвало:

— Тебе надо знать про эту птичку.

— При чем тут я?

— Почему мы должны тебе верить, что Кащея нет?

Мака усмехнулась:

— Не здесь.

— А где?

— Пойдем.

Стеколкин побледнел:

— Куда?

— Не далеко. Обделаться не успеешь. — Успокоила Мака.

Стеколкин поднялся и понял, что его ноги дрожат.

— Трофим, помоги мужику, и заодно проверь на предмет пушки или перышка. Вдруг фанатик? — Мака повернулась и, постукивая высокими каблучками, зашагала к выходу.

Трофим неслышно возник за спиной Стеколкина, прощупал его карманы, поставил на ноги и повел за ней.

Они вошли в ее коттедж. Хозяйка проследовала в спальню.

— Посади его в кресло, и свободен.

Трофим выполнил ее просьбу. Молча усадил побледневшего чиновника в кресло, так же молча удалился. Мака скинула туфли, сбросила куртку и улеглась на кровать:

— Я знаю, зачем ты приперся.

— Выяснить, что с Кащеем.

— Врешь. Хочешь удостовериться, есть ли у меня ваша бумага?

— И это тоже…

Мака начала хохотать, и хохотала долго. Ей понадобилось время, чтобы обдумать следующий ход. Внезапно замолчала, взяла с тумбочки пачку «Мальборо», закурила и поднялась. Стеколкин настороженно следил за каждым ее движением. Девушка босиком направилась к сейфу, присев на корточки, отомкнула стальную дверцу и достала конверт. Вячеслав Анатольевич непроизвольно приподнялся.

— Сидеть! — Приказала Мака и позвала Трофима.

— Есть проблемы? — Спросил телохранитель.

— Подержи гостя. Сейчас я ему покажу один документ, не хочу, чтобы он его схватил своими лапами.

Трофим моментально приподнял Стеколкина и вывернул ему руки назад.

— Больно! — Взвизгнул чиновник.

— Потерпишь. — Ответила Мака и поднесла развернутый листок к его носу. Вячеслав Анатольевич тут же узнал документ. В левом углу стоял герб России, ниже текст, а под текстом их подписи.

— Отпусти, вижу.

Но Трофим держал его руки до тех пор, пока хозяйка не убрала бумагу в сейф и не заперла стальную дверцу.

Знаком удалив телохранителя, она вернулась на постель и нарочито нежно обратилась к Стеколкину:

— Так, что, Славочка, надеяться вам не на что. Придется убирать Постного.

— Сначала мы хотим удостовериться, что Кащеев действительно мертв.

— Какие вас устроят доказательства? Его голова? Ухо?

— Его перстень с черным бриллиантом.

— Перстень тянет не меньше десяти штук зеленых…

— Хорошо, мы его у тебя купим.

— Сто штук зеленых.

— Ты же только что сказала десять.

— Десять перстень. Девяносто за мое хорошее к вам отношение. Не забыл про бумажку с тремя подписями? Она того стоит.

— У нас нет столько денег.

— Я согласна на бережок.

— Какой бережок?

— Двенадцать участков от Щеглов до Глухова, что ты зацепил под дачки для себя и вашей своры.

— Откуда ты знаешь?

— От Кащеева.

— Он погиб в Америке?

Мака снова расхохоталась:

— Он никуда не уезжал.

Чиновник побледнел и почувствовал, как его левая штанина становится влажной и теплой.

Мака брезгливо поморщилась:

— Все-таки обделался?

Губы гостя задрожали:

— Он здесь?

— Не трясись, в доме его нет. — И она снова окликнула телохранителя: — Трофим, выведи мужика, усади в такси и заплати шоферу. Вернешься, примешь душ.

Вячеслав Антонович ехал домой, и в его виске бились вместе с пульсом одно слово «ОБОШЛОСЬ!» Он не помнил, как вышел из машины, как поднялся на второй этаж, как вошел в дверь. Три болонки заливистым лаем встретили хозяина. Мадам Стеколкина, флегматичная крупная дама, безразлично оглядела мужа:

— Опять пьяный?

— Почти трезвый, только описался. Дай мне переодеться и оставь в покое.

— Скотина. — Беззлобно бросила женщина и уплыла за пижамой. Вячеслав Антонович задержался в прихожей, поднял собачек на руки, поцеловал их мокрые холодные носы, тихо сообщил зверюшкам:

— Мои дорогие собачки, ваш хозяин пока жив, а вот жив ли другой дядя, или его усыпили, еще предстоит выяснить. — И засеменил в ванную.

Они лежали на своем супружеском ложе, и обоим не верилось, что все позади. Таня смотрела в потолок и чему-то улыбалась. Внезапно улыбаться перестала и повела носом:

— Курил сегодня?

— Нет, что ты.

— Врешь. От тебя пахнет.

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Потому что ты обещал.

— Сама знаешь, что пришлось пережить…

Они снова долго лежали молча.

— Ты счастлив? — Татьяна погладила мужа по волосам и погасила свет.

— Не знаю, Танечка. Почему-то пусто внутри. И особой радости, так сказать, нет. — Ответил Постников, взял руку жены в свои руки и поцеловал: — Спасибо тебе за все.

— Ты сам все сделал.

— Нет. Без тебя, мамы Руфы и Олега я бы не выдержал.

— Друзья у тебя настоящие. А радости нет, потому что устал. Слишком много нервов потратил. Спи.

— Не могу. Еще не отошел.

— Тогда давай поговорим. Что тебя беспокоит?

— Обидно, что работа стоит. Неделя потрачена, так сказать, впустую….

— Не кокетничай, Тихон. Эта неделя показала, что люди одобряют твою деятельность и доверяют тебе. А это дорогого стоит. Я горжусь тобой.

— Танюш, я хочу с тобой посоветоваться.

— О чем, милый?

— Я тебе рассказывал про девушку, которая остановила в Москве танк?

— Да, рассказывал. Твоя героиня — подружка самого страшного человека в нашем городе.

— Это так. Но она же совершила подвиг.

— И что теперь?

— Я думал как-нибудь отметить ее мужество.

— Отметь. Теперь ты законно избранный мэр. Кто может тебе помешать?

— Я не знаю как? Выдать ей денежную премию, так сказать, смешно. Вряд ли она нуждается в деньгах.

— Выдай лучше мне премию. Я куплю тебе пару новых рубашек. Пока ты представительствовал, свои две белые сорочки превратил в ветошь. Мне их уже не отстирать…

— Танюш, я же серьезно.

— Я тоже.

— Давай о нас потом. Посоветуй, как мне ее отметить.

— Попроси Прудкина, пусть выдаст статью о твоей героине. А что еще можно? Хочешь, напиши в Кремль, представь ее к награде или сделай почетным гражданином города.

— Это идея! У нас пока подобной формы поощрения нет, но можно начать с Маки.

— Ее зовут Мака?

— Да.

— Странное имя. Скорее подходит обезьяне.

— Странных имен много. Важно не само имя, а человек, который, так сказать, его носит.

— Не умничай Тиша. Я и так знаю, что ты умный.

— Прости, больше не буду.

— Вот и молодец…

— Да, пусть Мака станет почетной гражданкой Глухова.

— Ты доволен?

— Доволен. Я бы сам не додумался. В торжественных институтах твой муж слабак. — Тихон обнял жену и поцеловал в губы.

Татьяна нежно, но решительно отстранилась:

— Не надо сегодня, Тиша. Ты устал, да и думаешь о другом. — Она хотела сказать «о другой», но вовремя себя поправила: — Ты не обиделся?

Вместо ответа услышала ровное дыхание мужа. Постников умел засыпать мгновенно.

Под шелест волн на горящих углях дозревала баранина. Степан Хорьков внимательно следил, чтобы от капель жира не поднималось пламя, и тут же гасил его водой из пластиковой бутылки. Сергей кривым афганским ножом кромсал томаты в салат. Природа встречу друзей не омрачала. На небе ни облачка. Ветерок едва шелестел в листьях акаций. Мягкое осеннее солнце повернуло на закат, и ярким пламенем отражалось в окне дачного домика. Дачка стояла на скале, внизу плескалась море. Это был тот самый рыбацкий домик с банькой, где Голенев с друзьями-афганцами допрашивал бандита Чирика. Они вспомнили, как поджарили бандиту задницу в бане и как тот раскололся.