Георгий Тушкан - Друзья и враги Анатолия Русакова Страница 13

Анатолий нервничал, плохо соображал, о чем ему говорят. «Сейчас же надо ехать домой, ведь мать ручалась, ее могут арестовать», — твердил он. Хозяин отговаривал, «адвокат» ворчал: «Собьют его дома, всю картину испортят…» А потом сказал Хозяину, в расчете на то, что Анатолий услышит: «Если твоему Русакову так уж хочется скорее сесть за решетку, тогда, пожалуйста, веди его домой…»

Открылась дверь, вошел один из парней и сказал:

— Хозяин, дело табак, выследили нас…

Хозяин заторопился. Он выпустил Анатолия через кухонное окно на задний дворик, заставленный сарайчиками, и вылез вслед за ним. Через пролом в заборе они вышли на территорию какого-то строительства, а затем на незнакомую улицу. Хозяин повел Анатолия домой.

И снова, в который уже раз, он поучал его, как держаться, что говорить адвокату-защитнику, которого обязательно подсунут, а тому лишь бы монету получить.

— Обвинительное заключение дадут — нам покажешь. Главное— стой на своем: «Дрались с гражданином двое неизвестных, а я из любопытства подошел». Мать предложит тебе до суда переехать на дачу к дяде. Соглашайся. Я тоже там буду, по соседству. Приедешь — выйди гулять, я встречу.

Всю дорогу он слезно умолял Анатолия держаться «железно», не изменять слову, «не продавать друга».

— Пойми ты, — убеждал Хозяин, — если на суде и не поверят в неизвестных, то тебе, как несовершеннолетнему, дадут самую малость. А мы тебя не забудем ни в тюрьме, ни на воле, когда выйдешь. Героем станешь!

Мать, как только Анатолий появился, тотчас же увезла его на дачу дяди. Анатолий подивился предвидению Хозяина. Анатолий, конечно, не знал, что этот шаг обсуждался не только на кухне, но и во дворе.

Вскоре он увиделся с адвокатом, своим будущим защитником, молодой женщиной. Он встретил ее угрюмо, недоверчиво. Взглянув на замкнутое лицо подростка, она вначале смутилась, а потом стала говорить какими-то нарочито юридическими, «бумажными» словами. Видимо, старалась произвести впечатление солидного юриста…

— Мне нужно защищать вас, и если вы не поможете Мне установить обстоятельства дела и истинных виновников преступного деяния, то как же я смогу вести защиту? Одним из смягчающих вашу вину обстоятельств могло быть принуждение к пособничеству в совершении группового нападения. Вы могли явиться объектом принуждения, а в этом факте наше уголовное законодательство видит смягчающее вину обстоятельство. Ваша мать указывала на Григория Санькина, по кличке «Хозяин», как на субъекта, дурно влияющего на вас. Разоблачением социально опасного элемента Санькина вы облегчите свою участь и поможете советскому суду…

Анатолий угрюмо молчал, выводя пальцем замысловатые кренделя по клеенке обеденного стола. Нет, не нашла молодая юристка пути к его сердцу.

За несколько дней до суда Анатолию вручили обвинительное заключение. Он сейчас же показал его Хозяину и «адвокату». Тот, по странной своей привычке, молча пошевелил двумя пальцами правой руки в воздухе, хмыкнул, многозначительно посмотрел на Хозяина, а потом снова объяснил Анатолию, как держаться на суде.

Анатолию было с ним легко. К тому же этот «адвокат» рассказывал удивительные истории, правда из жизни воров, о том, как ловко и остроумно они запутывали суд, в каких дураках оставляли самых злющих «зубатых» прокуроров и следователей. Слушал все это Анатолий, и не такими уж страшными казались ему и предстоящий суд, и собственное положение, в котором он очутился. В обществе Хозяина и «спеца по юридической части» он начинал чувствовать себя чуть ли не героем, от которого в предстоящей битве ждут славных подвигов. А какой мальчишка не жаждет битв, не мечтает о подвигах?

Все смешалось в возбужденной, сбитой с толку душе подростка. Все представления — где враги, где друзья — страшно исказились.

Мать вела с Анатолием невыносимо мучительные, полные однообразных упреков и попреков разговоры, после которых мальчик еще больше ожесточался, почти впадал в истерику.

— А ты пригрози, — поучал Хозяин. — «Будете душу теребить — сбегу совсем…» Хорошо, что Корсакова угнали в командировку. Жена его говорила женщинам во дворе, что месяцев на восемь уехал куда-то на Украину. А будь он здесь, нам с тобой, Мамона, труба была бы! Он уж постарался бы… А на суде держись! Не пугайся, тебе, несовершеннолетнему, лафа! А вот мне трудно было бы словчить… У меня, друг, судимости были. Впаяли бы мне на всю катушку, припухал бы я в тюряге не один год, а я ведь больной… Смотри, Мамона, как спелись мы, так и держись. Хуже подлюги тот, кто друга продаст, — снова и снова напоминал Хозяин.

Умел этот растленный, сгнивший человек спекулировать на святом слове «дружба».

Глава IV

Что посеешь, то и пожнешь

Настал день суда… Этот день даже много времени спустя, стоило Анатолию закрыть глаза, заставлял его содрогаться.

Продолговатый зал весь заполнен. Анатолии волновался, но изо всех сил старался не показать этого. Он дышал прерывисто, как после бега, боялся взглянуть в лицо сразу постаревшей матери. Невыносимо было встречать любопытные, презрительные и осуждающие взгляды посторонних. Трудно было смотреть в глаза судей и народных заседателей. Особенно страшно было взглянуть в ту сторону, где он мельком заметил Нину — девочку из их класса, с которой у него началась дружба. Он стоял, вцепившись пальцами в перила, и отвечал, не поднимая головы.

После чтения обвинительного акта на вопрос: «Признает ли подсудимый свою вину?» — Анатолий хрипло сказал: «Нет, не признаю». А потом сказал, что отказывается от прежних показаний, что подписал протокол сгоряча, с испугу. Суду пришлось считаться с заявлением подсудимого, и начался допрос свидетелей.

И тогда случилось то, чему Анатолий не сразу поверил. У него зашумело в ушах, голоса зазвучали где-то далеко-далеко, кровь горячей волной подошла к горлу, мысли исчезли.

Все «друзья», начиная с Хозяина, даже не упоминали о «двух незнакомых грабителях», а свидетельствовали другое. Все они, как один, выступали против него, Анатолия Русакова, да как! «Дружки» топили его. Что же случилось? Неужели это те, те самые, что так хорошо говорили о дружбе, пили с ним за дружбу, клялись дружбой, восторгались героическими историями о дружбе и преданности? Он растерялся. Оказывается, это он, Анатолий Русаков, грабитель. Он же ударил прохожего финкой. Они шли из кино мимо и видели все. Поскольку личность этого парня им знакома — это парнишка с улицы Воровского, Русаков, — они и подошли. Были показаны билеты, они помнили содержание фильма, в кинотеатре их видели другие, и те готовы подтвердить это. А на улице они хотели задержать Русакова, но тут подоспели милиционер и летчик-лейтенант.

Анатолий молчал. Челюсти его свела судорога. В голове теснились, прыгали, мелькали клочки каких-то мыслей. Он очнулся от дважды повторенного вопроса судьи.

— Ваша? — спросил судья, показывая финку, которой был смертельно ранен ограбленный.

Это был острый нож с ручкой из разноцветных прозрачных кусочков плексигласа. Все мальчишки во дворе знали, что это финка Хозяина. Ею он отрезал хвост Ласке.

Анатолий молчал. Он все еще держался своего слова, еще сохранялись в нем остатки какой-то веры в «справедливость», о которой ему столько говорил Хозяин, он все еще надеялся.

Но все «дружки», включая Гришку Санькина, утверждали, что финку эту без чехла не раз видели у Анатолия Русакова. А в день грабежа он даже показывал им ее и при этом хвастал, как остро наточил, давал пробовать пальцем лезвие.

И вот эта грубая ложь будто расколдовала Анатолия. Он взбунтовался против предателей. Растерянность прошла, он смело обвел глазами зал. Беспощадно отчетливо он вдруг понял, что за словами Хозяина о дружбе и верности прячутся трусливое вранье и предательство. А поняв это — успокоился. «Теперь, — подумал он, — все пойдет хорошо, все объяснится так, как было на самом деле, по правде!» Если все изменили ему, значит, он больше не связан никакими дружескими обязательствами. А раз так, то надо говорить только правду! И Анатолий попросил свидетеля Григория Санькина рассказать всю правду о том, что случилось на Бутырской. Ведь, окружая прохожего, они думали, что Хозяин только отберет у знакомого свои деньги, которые тот упорно не желал возвращать… А Санькину деньги были нужны на санаторное лечение…

Хозяин, обычно наглый и грубый, держался на суде удивительно скромно. Он, конечно, понимает желание подсудимого оправдаться, но зачем же перекладывать свою вину на другого? Нечестно это! Молодой, а как ловко врет! Курорты!

— Зря вы, гражданин Русаков! Я вам зла не желаю, но и меня не впутывайте в дело. Я к нему отношения не имею. Признавайтесь. Так честнее будет.

И снова растерялся Анатолий, растерялся так, что до конца заседания сидел без сил, подавленный, плохо видя и слыша. Снова не мог он собраться с мыслями.