Юрий Кузнецов - Холодная сталь Страница 13

Это была моя привычка – так выпячивать нижнюю губу, когда кого-то сильно презираешь! Я словно видел свою молодую копию. Но упоминание о неплательщике алиментов здорово меня задело. Так вот за кого они меня принимали все эти годы! И неужели Надежда способна была поверить, что я мог разлюбить ее и бросить? Хотя, как иначе она могла объяснить мое внезапное исчезновение?..

– Боря, ты крупно ошибаешься, – старался я говорить как можно мягче, хотя внутри у меня все кипело. – Прежде всего, давай условимся, что я все-таки не твой отец…

– Черта с два!

– …И потом, ты уже сказал маме о своих подозрениях?

– Никогда! – взорвался Борис. – Никогда не скажу. Я для того и пожаловал к тебе, чтобы предупредить – не смей показываться на глаза моей матери! Она считает, что ты погиб в перестрелке с бандитами. Ходит на твою могилу и носит туда свежие цветы. Не пойму, как ты, будучи живым, умудрился организовать собственные похороны?

– Мне кажется, что именно могила Владимира Печегина и должна убедить тебя в том, что твой отец мертв, – осторожно заметил я.

– Мой бывший отец передо мной! – крикнул Борис. – И он сволочь, негодяй и подлец! Думаешь, отчего я такой смелый? Оттого, что прежде, чем отправиться к тебе, принял сто граммов для храбрости…

– Понятное дело, – прервал я Бориса. – Там, где сто граммов, неизбежно последуют и двести для большей храбрости, а затем – еще триста, чтобы почувствовать себя полным героем. Алкоголик ты несовершеннолетний…

– Не смей меня укорять! – топнул ногой Борис.

– А ты говорил еще кому-нибудь о своих подозрениях, герой?

– Никому, – твердо ответил сын. – Это должно остаться нашим личным делом.

Борис даже не мог представить, как у меня полегчало на сердце после его слов!

– Мой тебе совет – сматывайся отсюда да поживее, – угрожающе продолжал сын. – Городок наш очень мафиозный. И такому петуху, как ты, здесь быстро ощиплют перышки. И еще запомни – если посмеешь показаться моей матери на глаза, я тебе башку сверну…

«Ах, как мне страшно!» – едва не рассмеялся я. Если б сын мог знать, что свернуть мне голову пытались профессионалы высшего класса, он, пожалуй, не держал бы себя так самоуверенно!

– А ты по-прежнему носишь фамилию Печегин? – спросил я у Бориса.

– К сожалению, – дернул тот плечами. – Мама отказалась сменить ее на девичью. Она тебя, подлеца, любит непонятно за что. Я тоже, пока думал, что ты мертв, гордился тобой. Но после нашей встречи и после того, как я понял, кто ты есть на самом деле, я тебя ненавижу и презираю.

– Не хотел бы я, чтобы ты узнал, кто я есть на самом деле, – непроизвольно вырвалось у меня.

– И запомни, мама ничего не должна знать, – тупо повторил Борис, – не обратив внимания на эти мои слова. – Если бы не она, то я…

Сын не успел договорить фразу до конца. Неожиданно он сильно побледнел и осунулся. Его молодой не окрепший организм еще не был готов к такой дозе сильного алкоголя, которую он недавно принял.

Я сразу это понял. Схватив Бориса под мышки, я быстро поволок его обмякшее тело в ванную комнату. Включив холодную воду, раздел сына и осторожно положил его в ванну. Это должно было помочь ему. Когда ванна до половины наполнилась, я выключил кран и начал интенсивно массировать грудь Бориса. Сквозь пьяное забытье он простонал.

Мне так стало жаль его, что я поцеловал сына в лоб!

«Будь ты проклят, гад! – обратился я мысленно к тому предателю, из-за которого оказался разлученным с семьей на пять лет. – Если ты только попадешься мне в руки, то пожалеешь, что тебя не удавили еще в колыбели!..»

Борис вновь застонал. Его закрытые ресницы задергались. Я совершенно не представлял, что мне делать дальше, и, главное, что сказать, когда он очнется.

В эту минуту в дверь гостиничного номера требовательно забарабанили. Я стремительно вышел из ванной, прикрыв дверь, достал из кармана пистолет и сунул его под ковер. Я сразу узнал эту манеру стучать – так ломятся в дверь следователи, когда имеют в кармане ордер на обыск или арест.

– Войдите, – сказал я.

Дверь распахнулась и вошли три человека – два милиционера и один в штатском.

– Владимир Пегин? – обратился ко мне тот, который был в штатском.

– А вы рассчитывали застать тут кого-то другого? – пожал я плечами.

– Нет, именно вас. Следователь прокуратуры Кодаков, – представился штатский. – Вы должны проехать с нами.

– Могу я ознакомиться с ордером на мой арест? – начал я «качать права».

– Только с предписанием на задержание, – извлек из внутреннего кармана пиджака сложенную вчетверо бумагу Кодаков. – У нас нет доказательств относительно вашей принадлежности к организованной преступности. Есть лишь подозрения. Надеюсь, вы поможете нам их развеять.

– А что вы можете мне инкриминировать? – напряженно прищурившись, спросил я.

– Обо всем узнаете в прокуратуре.

Тяжело вздохнув, я достал из гардероба и натянул нейлоновую куртку. Мне понравилось лицо этого следователя Кодакова – он производил впечатление честного человека. Видимо, подозрения относительно моей персоны носили косвенный характер.

«Одно из двух – либо этот Кодаков лишь игрушка в чьих-то умелых руках, либо действует на свой страх и риск», – анализировал я новый поворот ситуации. Если верно второе, то я сумею использовать это обстоятельство в своих интересах, если же – первое, то мне придется очень туго!

Выходя из гостиничного номера, я выключил свет. Шедший за мной милиционер закрыл ключом дверь комнаты. Я порадовался, что они не заметили Бориса. Именно его в эту историю не следует впутывать! Иначе мы снова можем расстаться на очень длительный срок. Мне казалось, что я только-только начинаю вновь обретать свою семью.

Я догадывался, почему сын говорил мне такие гадкие слова. Он пытался убедить в ненависти не столько меня, сколько себя самого. Но в глубине души, я не сомневался, Борис очень любит меня.

Однако сейчас, шагая по гостиничному коридору вслед за следователем прокуратуры, я заставлял себя думать о другом – о том, как отразится этот визит ко мне «легавых» на моем внедрении в «Азию»…»

В тот момент, когда в дверь гостиничного номера постучали милиционеры, сознание вернулось к Борису. Сквозь щель в неплотно прикрытой двери он слышал весь разговор человека, которого считал своим отцом, со следователем Кодаковым. Он был настолько поражен услышанным, что на некоторое время впал в оцепенение.

И уже после того, как номер опустел и в нем выключили свет, Борис еще чуток посидел неподвижно в холодной воде. Он думал о том, что все оказалось гораздо хуже, нежели можно было предполагать…

Когда Борис направлялся сюда, то далеко не был уверен в том, что этот человек – его родной отец. У молодого человека были только сильные подозрения, которые основывались на внешнем сходстве. Однако никаких доказательств того, что Владимир Печегин и Владимир Пегин – одно и то же лицо, у Бориса не было.

Чтобы скрыть свою неуверенность, Борис и напился перед тем, как явиться сюда. Но он явно переоценил стойкость своего организма и недооценил мощь алкогольной дозы. Теперь он расплачивался за это невероятной головной болью и отвратительной тошнотой, которая то подступала к горлу, то на время исчезала…

Наконец, холод дал о себе знать. Борис поднялся из ванны и, чертыхаясь, включил свет. Затем насухо вытерся полотенцем и оделся.

Он надеялся, что во время разговора вынудит этого Пегина признаться в том, что тот – его родной отец. Тогда у Бориса были бы все основания презирать грязного подонка, бросившего жену и сына в то время, когда им было труднее всего. Но этот тип оказался очень хитрым и скользким – настоящий угорь!

Теперь Борис сильно сомневался в том, что беседовал с родным отцом. Но, с другой стороны, стал бы так нежно возиться с ним Пегин после всего, что Борис ему наговорил, если б это был совершенно чужой человек? Да он бы выкинул его за дверь уже через две минуты к чертовой матери!

А что, если этот Пегин не лжет? Что, если он, действительно, был когда-то близким другом отца и пытается позаботиться о них, исполняя предсмертную волю своего товарища? Но тогда почему он не заявил о себе раньше, а лишь спустя пять лет? Нет, что-то тут явно не то. Да, к тому же, портрет Высоцкого на стене…

Шлепая босыми ногами по паркетному полу комнаты, Борис подошел к висящему на стене фотопортрету и внимательно осмотрел. Бумага была потертой и шершавой – верный признак того, что его долгое время носили среди других вещей. Заглянув под шкаф, Борис обнаружил там другую картину – скверно намалеванный пейзаж с сосной и церквушкой на берегу реки.

Тогда юноше стало понятно, что Пегин снял картину со стены, чтобы взамен повесить портрет Владимира Высоцкого. Итак, в одной лжи он его уже уличил!

Но тут внимание Бориса привлек маленький бугорчик на ковре в углу комнаты. Он приподнял край ковра и увидел пистолет, на стволе которого сверкала блестящая полоса от электрического света. «Неужели этот тип скажет, что и пистолет находился в номере до его приезда?» – мысленно выругался Борис. Он не рискнул брать оружие в руки. Кто знает, может, из этого пистолета уже убили не одного человека! Может, оружие числится в розыске. Не хватало еще, чтобы на «стволе» обнаружили отпечатки пальчиков Бориса! Попробуй, докажи потом ментам, что он здесь ни при чем и в этот гостиничный номер попал, можно сказать, случайно!