Сергей Зверев - Обряд на крови Страница 13

Подходил к облюбованной птицами елке, пригнувшись, крадучись, ставя ногу на носок. Может и не стоило так сильно, чересчур, осторожничать, но уж очень не хотелось ему упустить такую редкую удачу.

На нижней ветке притаился петушок. Черно-бурый, с ярко-красными надбровьями и разбросанными по всему оперенью белыми, рыжеватыми и бледно-охристыми пестринами. Увидев подошедшего к дереву человека, он недовольно фыркнул, передернул головкой, втянул ее, нахохлился и замер, бесстрашно буравя недруга темными бусинками блестящих любопытных глаз.

Зная по опыту, что долго испытывать терпение птицы все же нежелательно, Айкин еще с подхода, аккуратно завел и накинул петушку на шею веревочную петельку и, качнувшись вперед, резким рывком палки затянув ее, ловко сдернул пойманную дикушу с ветки. Вытащив из петли, быстренько прикусил петушку головку и сунул его, еще не обмякшего, еще продолжающего возмущенно трепыхаться, за пазуху, между расстегнутыми пуговицами заправленной в штаны рубашки.

Блеклые, окрашенные не так броско, как самец, светло-пегие самочки все-таки не усидели на месте при виде жуткой расправы над главой семейства, благоразумно перебрались поближе к середине елки и только там затихарились вновь. Но, как только Айкин, подпрыгнув, зацепился за толстую ветку, намереваясь вскарабкаться за ними вверх по стволу, дружно снялись с места и упорхнули, напуганные неожиданно пролетевшим поблизости от дерева канюком[34].

Айкин спрыгнул на землю, немножко, для порядка, поругался на ястреба, зловредно, из чистой зависти, по его глубокому убеждению, испортившего чужую удачливую охоту. Достал из-за пазухи убитого петушка, немного подержал его на ладони, любуясь красивой птичкой, а потом, примерившись, вонзил ему зубы чуть пониже шейки. Выплюнул попавшие в рот перья и, снова укусив, присосался, чувствуя, как вкусной теплой кровью начинает приятно обдавать гортань. Можно было зажарить птицу на костре, но оставшиеся в коробке считаные спички надо было поберечь. Конечно, он и без них, при помощи лучка и вставленной в сухое трухлявое полено палочки всегда себе огонь добудет (Пудя[35] добрый, в беде не оставит), но не хотелось ему пока долго с этим возиться. Да и сырое мясо посытнее будет. Дикуша-то совсем маленькая. Очень трудно такой малостью серьезный голод утолить.

Напившись крови, Айкин быстро, в несколько движений, ободрал тушку. Подрезав шкурку на голяшках, стащил ее чулком прямо с перьями. Разрывая нежное расползающееся под пальцами слегка отдающее хвоей мясо, аккуратно по кусочку переправил его в рот. Умял дикушу с большим аппетитом, даже мелкие косточки зубами перемолол, оставив только две толстые трубчатые.

Управившись с петушком, облизал пальцы. Звучно отрыгнул, удовлетворенно погладил живот и, не разгребая снега, бухнулся боком в сугроб. Поворочался, словно зверь на новой лежке. Уселся на корточки, пристроив локти на широко расставленные колени. Зажмурился, уронил голову, крепко обхватил ее руками, покачнулся, всхлипнул и тихонечко по-бабьи заскулил.

Славкин

Это мудрое толковое решение давно напрашивалось на ум. Да что там — напрашивалось. Бродило в голове долго и муторно. Но окончательно вызрело только накануне начала «работы» по прииску: «На этом все. Баста. Последний дембельский аккорд — и сваливаю в сторону». Нутром почуял — обстановка в верхах реально накаляется, становится неадекватной, непредсказуемой. Слишком уж много в последнее время стали спускать оттуда каких-то размазанных, двусмысленных, двояко читаемых приказов. В «конторе», похоже, грядет какая-то очередная паскудная рокировка, а может, и новое сокращение. Опять будут резать, кромсать по живому, невзирая на лица. А это значит у пешек на «земле» — все больше шансов слететь с доски независимо от КПД и результатов «труда». А то и хуже — попасть в разряд козлов отпущения. Пешкой жертвуют без раздумий. Незаменимых, как известно, нет. Да будь ты хоть суперпрофи, хоть супер-мупер. У каждого — свой строго ограниченный временной ресурс. Своя персональная программа отработки. Отбарабанил, и списали. Однозначно. Без альтернативы. Такова «селяви». Тем более теперь, когда «контора» давно перестала блюсти сугубо государственные интересы. Такая же частная лавочка, как и все остальные. А то, что ты под завязку набит чужими секретами и давно в деталях знаешь многое из того, что тебе по рангу вроде бы и знать-то не положено — вовсе не преимущество, а только отягчающее «вину» обстоятельство. И никак не иначе. А потому вариант один-единственный — соскочить заранее, не дожидаясь вывода на «пенсию» без «времени дожития». Исчезнуть со всех радаров, обрубить хвосты и раствориться. Упустишь нужный момент — и тупо жди «заупокойную». Это, как в казино у рулетки: не сумел, не успел остановиться — проигрался в прах. Не был бы идиотом — отвалил от стола еще при фишках.

Но и тут ведь тоже свои тонкости. Уходить ведь тоже надо правильно, по уму, при полном окончательном расчете. Так, чтобы никого из своего непосредственного начальства при этом ненароком не подставить. Чтобы не осталось у тебя перед ним никаких серьезных должков. Никаких неоконченных дел, не до конца исполненных задач за тобой не числилось. Тогда и никаких существенных претензий у него, родимого, к тебе не останется. А потому и с меньшим рвением, по крайней мере без жгучей личной заинтересованности, без личной обиды за твои поиски возьмется. А это уже — немалый плюс. Тогда уже не пятьдесят на пятьдесят — вероятность того, что выживешь, а все шестьдесят, а то и семьдесят на тридцать. А это уже вполне приличный процент. Вполне приличный. При таком проценте грех не рискнуть. Да просто грешно не попробовать.

Непогоду вполне комфортно переждал в дупле векового ильма, издалека проверив его портативным ручным тепловизором. «Квартирка» оказалась незанятой. По какой-то неведомой причине привереда белогрудка от нее отказался. Что его конкретно не устроило, было непонятно: достаточно широкое — больше метра в поперечнике, глубокое и сухое. Поэтому отключился легко. Провалился в сон буквально сразу, моментально по давно отработанной методике убрав из сенсорного восприятия все внешние раздражители.

Убежище покинул с рассветом — бодрый, отдохнувший, готовый к действию. Умылся свежим снежком. Выудил из внутреннего кармана куртки тонкий компактный планшетник. Включил его. Полистал. Отыскал нужную страницу и, приглядевшись, удовлетворенно хмыкнул — «маячки» опять пришли в движение: «И это правильно, Андрюха. Это правильно. Нашел, помацал и вернул на место. Какие заморочки раньше времени?»

Двигаться решил на минимально допустимом удалении от объекта наблюдения, оставляя себе возможность вовремя среагировать на любую возникшую вокруг него нештатную ситуацию. И она не заставила себя долго ждать. Время подходило к полудню, когда при очередном включении тепловизора на экране неожиданно появились две новых «цели». Быстро выдвинулся вперед. Залег на господствующей над местностью высотке. Приник к монокуляру.

Затянувшийся «базар» Андрюхи с егерями заставил мал-мал понервничать: «Неужели посвятит посторонних в свои проблемы? Невелика беда, конечно. Где два, там — и четыре, и пять и шесть, но лучше бы лишние бараны под ногами не путались. Их и так на неурочный «курбан-байрам» — уже с избытком набралось». Но опасения оказались напрасными — конфликтная ситуация разрешилась вполне благопристойно и даже благоприятно: Андрюха рванул обратно к деду, а «опущенные» им ретивые служаки остались на месте. Теперь необходимо было отследить, как они поведут себя в дальнейшем. Не рванут ли сгоряча за Мостовым вдогонку, отважившись на «благородную вендетту». Но и тут повезло: пока, по крайней мере, не отважились. Потоптались еще с десяток минут на месте разборки и понуро поплелись в противоположную сторону от той, куда направился их обидчик. А потому появилась возможность перекусить и даже какое-то время слегка покемарить.

Славкин отполз за гребень сопки. Поднялся на ноги и, присмотрев удобный закуток в заветрии, спустился еще на десяток метров вниз по склону. Расположился на широком плоском валуне, предварительно очистив его от снега. Достал из рюкзака спиртовку, квадратную из мягкой фольги коробушку гречки с мясом из армейского сухого пайка. Согрел ее и принялся за еду. Неторопливо перемалывал пресную безвкусную кашу крепкими челюстями, волевым усилием отгоняя от себя тут же возникшее раздражение: «Вот сучки хитрозадые! Тушняка уже вообще с гулькин хрен кладут! Да от такой кормежки боец и болт в руках не удержит». Но все-таки, пересилив себя, добил открытую банку до конца, выбрав ложкой все до последней крупинки. Аккуратно сплющил контейнер в ладони в тугой комок, засунул поглубже в снег. Появилось страстное желание открыть еще одну банчонку с чем-нибудь более существенным, с языком или колбасным фаршем, но, взвесив все «за» и «против», передумал. Отхлебнув из двухсотграммовой карманной фляжки глоток коньяка, протолкнул в горло беспонтовую пайку. Закурил: «Надо будет с темнотой какую-нибудь дичинку подстрелить. Отойду подальше и вальну. Консервы желательно попридержать. Их использовать буду только в крайнем случае. Неизвестно еще, сколько придется за ними по тайге таскаться… Да уж быстрее бы закончить всю эту тягомотину, — подумал, но тут же поправился, съязвив по поводу своего неожиданно возникшего мальчишеского нетерпения: — Расслабься, паря. Не пыли. Ну, чем тебе не отпуск перед дембелем?»