Леопольд Тирманд - Злой Страница 13

Колянко поклонился и пошёл по улице Нови Свят. Дзярский сделал несколько шагов и свернул к порталу отеля «Бристоль», где остановился за углом. Из кафе вышел невысокий человек в котелке, с зонтиком. Котелок покружил в разных направлениях и немного задержался, поскольку его владелец увидел, видимо, широкую спину Колянко, который как раз в этот момент подходил к улице Крулевской. Наконец неизвестный пан двинулся, слегка постукивая зонтиком, в ту же сторону. Поручик Михал Дзярский тихо свистнул, усмехнулся и, заложив руки в карманы пальто, небрежной походкой направился в Главную команду милиции.

3

Большая, чистая, полная света комната. Ничем не отличалась бы она от сотен других служебных комнат, если бы не произведения искусства в самых неожиданных местах: гипсовые античные торсы стояли возле корзинки для мусора, голова Горгоны закрывала вешалку, бородатый Зевс задумчиво всматривался в раскалённую электроплитку. На стенах висело множество картин самых различных школ, стилей, размеров и содержания. Рядом с плакатами о нормах ГТО можно было увидеть «Даму в лиловом платье» Шахорского, из-под инвентарного списка приветливо смотрел «Сапожник» Тадеуша Маковского.

На письменном столе зазвонил телефон. Некрасивая девушка в очках, сидевшая напротив Марты, сняла трубку.

— Алло! — крикнула она, потом равнодушно сказала:

— Это тебя, Марта.

Марта взяла трубку.

— Маевская. Слушаю.

— Это Гальский. Добрый день.

— Добрый день, — ответила Марта. «Сапожник» явно усмехнулся с оттенком лукавства. В комнате стало светлее.

— Панна Марта, беда! Я так радовался, ожидая сегодняшнего свидания. После стольких, стольких дней наконец. Наконец вы согласились и…

— Ну, конечно… другое свидание, да? Ах вы, скверные ребята! — Марта говорила легко, стараясь придать своему голосу насмешливый оттенок. «Сапожник» нахмурился, помрачнел и одновременно зажмурил глаз, словно выговаривая: «Зачем ты прикидываешься, что тебе безразлично?»

— Как вы можете так говорить, коварная женщина! Дежурство. Срочное дежурство, которое нельзя передвинуть. Большинство моих коллег болеют гриппом.

— Это ничего. Встретимся в другой раз.

— Когда?

— Позвоните мне. Вы же хорошо знаете номер.

«Сапожник» почти поднялся со скамьи. «Глупая! — укорял его единственный глаз. — Сама будешь жалеть, что вела себя так неразумно, холодно и сдержанно. Потом, через час, самое большее — завтра.»

— Почему мы не можем сразу договориться, Марта? Предложите что-нибудь. Я согласен на любое число, время и час во второй половине недели. Сегодня это было совсем неожиданно, я ужасно огорчён, но, к сожалению, не могу иначе. Поймите меня…

— Позвоните мне, пан доктор, хорошо? Мне трудно сейчас же… — в голосе Марты было колебание.

Глаз старого «Сапожника» сверкнул злорадным пренебрежением. «Хе-хе-хе, — говорил этот глаз, — легкомыслие и глупая амбиция погубили уже не одну красоту. А тебе, девочка, далеко до красоты».

— Прекрасно, — ответил Гальский, — я позвоню завтра. Как себя чувствует мама?

— Спасибо. Неплохо.

— Ну… я очень рад. Значит, новейшие достижения медицины в области болезней печени не понадобятся, ничего не поделаешь. Ой, нет, я очень рад…

— Очень благодарна, что вспомнили, пан доктор… и жду звонка.

«Сапожник», казалось, даже вздохнул с облегчением. «Это уже немного лучше», — кивнул он Марте.

Марта положила трубку и показала «Сапожнику» язык. «Теперь ты доволен?» — спросила она, как ребёнок, который, сперва заупрямившись, внезапно уступает. Марта была зла на всё и всех, а больше всего на себя. «Сапожнику» она не могла простить, что он знает, как волновал её сегодняшний вечер, как сильно, наперекор собственному желанию, радовалась она этому свиданию.

Приближались четыре часа. Марта вымыла руки, подкрасила губы и поправила волосы, потом вынула из пальто сетку для покупок.

— Ну что, ничего не вышло? — спросила некрасивая девушка в очках; в её голосе было старательно скрытое злорадство.

— Наоборот, всё чудесно складывается, — ответила Марта. — Я сегодня страшно занята, а отказать было неудобно. Этот молодой врач говорил со мной очень вежливо.

На улице было холодно, пасмурно, неприятно. У входа в музей сидел на каменной балюстраде Зенон.

— Знаешь, Майка, я был в городе по делам секции, — сказал он, целуя её руку. — Решил подождать тебя.

— Прекрасная мысль, — улыбнулась Марта. — Я сама думала: что с тобой такое?

— У тебя какие-то дела во второй половине дня? Потому что, знаешь, я бы не хотел тебе мешать, мы же не договаривались.

— Что ты, — возразила Марта. — Я рада, что ты пришёл. Останешься у нас на ужин, ладно?

— Хорошо! — обрадовался Зенон. — Мне казалось, что ты сегодня будешь занята.

— Почему это пришло тебе в голову?

— Сам не знаю. Так мне показалось.

— Что-то не всё в порядке с твоими предчувствиями, Зен. Плохо работают. Я рада, что ты пришёл. Проведём вечер вместе, хорошо? Собственно, я тебя ждала.

— Правда? — облегчённо вздохнул Зенон. — Не знаю, почему мне так казалось. Знаешь, столько дел в клубе, в секции, в Академии. Но теперь всё в порядке, я не поеду в Беляны. Чудесно!

Он крепко и нежно взял её под руку. «Конец, — подумала Марта. — Надо это как-то уладить. Только я в самом деле не знаю, как. Всё так сложно. И чего я, собственно, хочу?»

Ещё не родился архитектор или декоратор, который, проектируя, а потом строя кафе, мог бы заранее сказать: «В этом заведении будет такая-то публика, такое-то настроение. Всё должно соответствовать тому, что мы запланировали». Кафе уже построено, приведено в порядок, меблировано, в него заходят первые посетители, и некоторое время спустя оказывается, что его атмосфера не имеет ничего общего с тем, что планировали создатели. Предназначенное для общественного пользования, кафе начинает свою собственную, не предвиденную заранее жизнь. Именно по этой причине кафе-бар «Под курантами», в районе Маршалковской, переживало с момента своего возникновения определённый конфликт между формой и содержанием.

В первые годы восстановления варшавские кафе появились сами собой, стихийно, согласно антинаучной теории самозарождения, в каких-то одноэтажных, наскоро, кое-как отремонтированных помещениях, в разбитых бомбами домах, где развалины каменных строений часто служили декорациями. Это были прокуренные кафе чисто потребительского характера, тесные, переполненные, где, увидев свободный столик далеко от входа, мечтали о геликоптере. Уже на протяжении двух веков в Варшаве придают большое значение кафе, поэтому те, кто планировал гигантское восстановление города, не могли забыть о традициях. Одним из первых спроектированных кафе в Варшаве стало кафе-бар «Под курантами». Заведение было действительно очень хорошим: красивые портьеры, солидные панели, фаянс и дорогие тарелки, тяжёлая стильная мебель, окованные медью двери, старинные дорогие часы над верхом, дубовая внутренняя лестница, потолок, выложенный массивными балками, — одним словом, стиль солидного ренессанса. Невольно возникала мысль, что в этих креслах, за этими столиками будут сидеть люди серьёзные, которые в свободные минуты станут сосредоточенно обсуждать проблемы повышения производительности труда на вверенных им предприятиях и в учреждениях либо, по меньшей мере, повторять солидные осторожные сплетни о семейных неприятностях профессоров политехнического института. Между тем вышло иначе; на антресолях поставили пианино, за него сел юноша с явной склонностью к синкопированной музыке; за столиками появились представители варшавской богемы, в дверях всё чаще стали маячить силуэты юношей в очень узких брюках, коротких пальто и обуви на высокой резиновой подошве, а также девушек в широких пальто с огромными воротниками, похожими на повёрнутые назад детские слюнявчики. За ними пришли люди с очень неясными и непонятными источниками доходов. Солидные стены в стиле ренессанса заполнились разговорами, которые имели очень мало общего со сферой интересов старинных солидных патрициев. Таким образом, кафе-бар «Под курантами» стало излюбленным местом встреч варшавской рано созревшей молодёжи.

Гальский бывал тут редко. Он хорошо знал, но не очень любил это кафе. Увидев пана, который уже расплачивался с официантом, доктор быстро и ловко нацелился на свободное место и вскоре удовлетворённо вытянул длинные ноги, закурил сигарету и заказал кофе.

«Смешно, — подумал он, — я готовлюсь к этому свиданию, будто мне восемнадцать лет. А ведь уже стал забывать, что возможно такое настроение».

Гальский чувствовал себя сейчас, как после первого выигранного сражения: при одной только мысли, что Марта могла прийти, когда у него ещё не было столика, его охватила тревога и исчезла свойственная ему мягкая ирония. «Это серьёзно, — неохотно отметил он, — это в самом деле становится безрассудно серьёзным если меня волнуют такие мелочи».