Галия Мавлютова - Опер любит розы и одиночество Страница 13

На кухне я не обнаружила ничего подходящего для завтрака. Кофе выпит ночью, остатки колбасы угрожали кишечным отравлением, и я выбросила их в мусорную корзину. Бросив в рот два сухарика, я быстро собралась и раньше обычного отправилась в управление.

Уж сегодня-то я приеду раньше Юрия Григорьевича, чему он весьма удивится. И, вполне возможно, похвалит!

На столе Юрия Григорьевича уютно светилась лампа под широким зеленым абажуром. Он всегда включает эту лампу ранним утром, что означает — он уже в управлении. Включенная лампа, стол с разбросанными документами — все ясно, в ГУВД аврал.

Если на столе Юрия Григорьевича валяются бумаги с чернильными пометками, значит, покоя сегодня никому не будет. Все будут носиться как угорелые, с полусумасшедшими глазами, отдавая бесчисленные указания направо и налево.

Я спокойно открыла сейф и угрюмо пошевелила находившимися там предметами. Первым делом я осмотрела пистолет, свежесмазанный, чистенький, он сразу пошел мне в руки, как котенок.

Наверное, чувствует, что скоро мне понадобится.

Затем я вытащила записку Гриши Сухинина и, положив на стол вместе с журналом, приготовилась к разгадыванию кроссворда.

Совершенно ясно, что «топ», не топ-модель, а топаз, «руб», не рубль, а рубин, «изум» не изюм, а изумруд, «Кл. М.Н.» — Клавдия Михайловна Николаева, а вот что такое «0,005 г калиф» — я так и не отгадала. Просто мне не дали возможности отгадать, мой мозг — организм животрепещущий, ему нужно сосредоточиться. А как тут сосредоточишься, если в кабинет влетает достаточно крупный мужчина пятидесяти лет и басом кричит.

— Гюзель Аркадьевна, вы опять опоздали!

— Какая наглость! — невольно вырвалось у меня.

Вольно или невольно, но свою честь надо отстаивать. Принцип — он дорогого стоит!

— Почему вы не прибыли по «тревоге»? — полковник не обратил внимания на мой защитный выпад и продолжал орать, швырнув на стол очередную порцию документов.

Я проследила взглядом за полетом «порции», и у меня сразу заболели зубы.

— А что — «тревога» была? — пришлось напрячь память и вспомнить, что вчера я отключила телефон, чтобы спокойно поразмышлять. Нам категорически запрещено отключать телефоны, по рангу не положено, ты — сотрудник милиции, находящийся на государственной службе, будь добр, подчиняй свою жизнь интересам государства.

— «Тревога» не была! «Тревога» и сейчас в действии! Ее никто не отменил! — все возгласы на повышенных тонах, с нервом. — Почему вы опоздали?

— Телефон вечером отключила, а включить забыла. — Вот почему меня мучили кошмары! Потому что я изолировала себя от внешнего мира.

Теперь приходится оправдываться, а ведь на работу летела на всех парах, думала, что мне и моим находкам обрадуются, а здесь сплошное «молотилово».

Мне пришлось презрительно фыркнуть и быстренько усесться за объяснительную записку. Пока не прошлись по моей сухощавой спине граблями, надо изобразить мученицу и страдалицу. Дескать, память девичья, бывает, что телефон забываю включить.

Образ страдалицы мне понравился, и я, скорбно поджав губы, протянула полковнику изготовленную на скорую руку объяснительную записку.

Берите, ешьте, хоть масло пахтайте, но совесть моя чиста!

— Положите на стол, — сказал Юрий Григорьевич.

По его бурчанью я поняла, что нет мне прощения во веки веков.

Ему попало от генерала за мое опоздание, вот ведь как бывает, человек спешит на службу, а в его отсутствие косточки несчастного сотрудника нещадно перемывают, раздирая на клочья его честную фамилию.

Представив, как полковник отстаивал мою честь, дескать, была в командировке, задерживается, сейчас прибудет, я поморщилась. Оправдывающийся полковник не внушает уважения, но, с другой стороны, он заступался за меня, значит, сегодня — я сама покорность. Ни слова поперек, только вдоль, и главное — надо доложить Юрию Григорьевичу результаты моего ночного бдения.

— Товарищ полковник, — подлизываюсь я, — вчера я посетила выставку «Петербург — салон роскоши». Там выиграла каталог выставки «Российские рубины».

— Плачет по вашу душу дисциплинарное взыскание, — проворчал Юрий Григорьевич оттаявшим голосом, — мало того что по «тревоге» не прибыли вовремя, так вы в рабочее время по выставкам ползаете.

Если не обращать внимания на различные инсинуации, вроде «ползаете», тогда наши отношения смогут войти в прежнее русло.

— Вечером я отключила телефон и прочитала журнал, смотрите, что я нашла! — торжествующим голосом воскликнула я, подсовывая каталог под нос Юрию Григорьевичу.

— Гюзель Аркадьевна! Почему вы не написали рапорт? Где штабная культура? Забыли, как оформляется документ? С каких это пор информация в таком виде докладывается руководству? — забурлил эмоциями полковник. Наверное, он вспомнил свою боевую молодость.

Я развеселилась, поняв, что Юрий Григорьевич меня простил и у нас снова мирные, дружеские, товарищеские отношения. Каковы эти отношения в действительности, мы оба не знаем, но они и дружеские, и товарищеские, и человеческие, и, естественно, мирные. Кто как понимает слово «мир»…

Сейчас он обрадовался тому, что его предположения подтвердились. В первую очередь мы обязаны доложить важную информацию генералу. После этого наконец-то сможем начать «грамотное» расследование, естественно, известив об этом начинании Володю Королева.

Без этого не обойтись! Иначе породим внутриведомственную войну.

«Грамотное» расследование означает, что оно производится в рамках уголовного дела, все процессуальные действия санкционируются прокурором, и в итоге мы сможем найти убийцу в стоге сена.

Наш третий «сокамерник» — заместитель полковника, улыбаясь, иронически посмотрел на наше примирение. Виктор Владимирович никогда не вмешивается в наши ссоры, полагая, что мы достаточно мудры, чтобы договориться без третейского судьи. Обычно он тихо сидит в своем закутке, выглядывая оттуда в том случае, когда наши перепалки с Юрием Григорьевичем достигают апогея.

— С чего начнете расследование, Гюзель Аркадьевна? — полковник как будто прирос к моему плечу.

Он сгорает от нетерпения в ожидании, когда я закончу описания моих похождений по «Ленэкс-по» и тихвинской автобазе. А мне надо связать в одно кружево ДТП в Тихвине и убийство Клавдии Николаевой.

Полковник изготовился схватить незаконченный рапорт, чтобы помчаться к генералу. Терпеть не могу, когда кто-нибудь торчит за моей спиной. У меня сразу начинают плавиться мозги, и для того, чтобы дописать рапорт, мне надо сильно напрячься.

— С «Петромебели». Отдам вам рапорт и поеду. С вашего разрешения, товарищ полковник?

— Разрешаю, — сказал Юрий Григорьевич.

Он не сказал, он промурлыкал. Потом схватил рапорт, прочитал и снова подсунул мне под руку:

— Подписи вашей не хватает. Подпишитесь.

— Самое главное забыла, — я размашисто расписалась, не забыв указать мое высокое звание.

— Получили бальзам, Гюзель Аркадьевна? Бальзам от одиночества, — Юрий Григорьевич уже дематериализовался вместе с моим рапортом.

Рапорт о моей неявке по «тревоге» сиротливо валялся на столе, забытый и попранный.

— Бальзам для одинокой женщины, — поправил Виктор Владимирович.

— Какая разница! — воскликнула я, натягивая полушубок.

Дубленый полушубок — моя дамская гордость. В нем не холодно в суровый мороз и не жарко в оттепель. Иногда я подумываю, а не начать ли компа-нию дефиле дубленых полушубков в июльскую жару? Уж очень мне идет полушубочек-то…

Почему я решила начать с «Петромебели»? Не знаю! И никто этого не знает, даже умудренный тридцатилетним стажем Юрий Григорьевич.

Справедливости ради могу сказать, что нормальный оперативник начал бы с «Ленэкспо», ведь там работала Клавдия Михайловна Николаева, и по факту ее убийства возбуждено уголовное дело, к которому «Петромебель» ровным счетом не имеет никакого отношения. Но я выбрала «Петромебель» из-за чрезмерной дотошности. Ведь Сухинин работал в «Петромебели», и его гибель была первой в очереди убийств. Почему смерть Николаевой оказалась второй по очередности? Это я узнаю, соединив две ниточки в одну пряжу.

Для этого нужно срочно посетить мебельную корпорацию. Когда-то, на заре перестройки, корпорация умело подобрала под себя мелкие предприятия, с годами превратившись в мощный оплот капитализма, и чтобы туда проникнуть, нужны такие же мощные допуски.

Особый мандат мне может вручить только генерал, но я не могу ждать, пока Юрий Григорьевич материализуется в нашем кабинете.

«Сама пробьюсь», — нагло подумала я и заглянула в сейф.

Во мне боролось смутное желание нацепить наплечную кобуру, чтобы увереннее себя чувствовать под защитой верного «Макарова».

«А с пистолетом и дурак пробьется, ты попробуй без пистолета обойди все препятствия». Я решительно захлопнула сейф и пришлепнула кусок пластилина, опечатав его гербовой печатью. Так спокойнее будет, все мои ценности в сейфе под защитой государственной печати. Да что там ценности, в сейфе вся моя жизнь!