Андрей Анисимов - Призрак с Вороньего холма. Дружба бандита Страница 13

Степан пересел на корму, дернул шнурок мотора, и они понеслись в ночь. Хорьков родился и вырос в Лазоревске. До армии плавал здесь с рыбаками и прекрасно изучил прибрежный фарватер. Ветер совсем стих, невысокие волны приятно покачивали, и Олег задремал. Проснулся, когда они миновали Сочи. С моря большой город светился заревом электрических огней. Они обогнули сочинский порт и поплыли дальше к Абхазии. Город остался позади, и небо снова потемнело. До Сухумской бухты на берегу мерцали лишь редкие огоньки прибрежного жилья да светились окна пансионатов. Над столицей Абхазии так же полыхала корона света, но меньше, чем над Сочи. Теперь уже оставалось плыть недолго. Пройдя сухумский маяк, Хорьков заглушил мотор и снова пересел на весла.

– Вон его логово. – Степан указал на резкие очертания замка, венчавшие вершину скалы.

Метров за пятьдесят до берега Степан перестал грести, и бросил якорь. Они оба разделись до плавок. Хорьков примотал к спине Олега целлофановый пакет. Точно такой же пакет, только меньшего размера, у него уже был примотан к груди. Олег спросил:

– Ты уверен, что не ошибаешься?

– Уверен. Гоги врать не будет.

– А он откуда знает?

– Он строил дом Жвания.

Больше вопросов Олег не задавал. Гоги Мдишвили работал на стройке в детском доме. Недавно Голенев сам назначил его бригадиром.

Они тихо спустились с лодки и поплыли. К их удовольствию, луна сегодня не вышла. Плыли долго. От лодки до скалы казалось рукой подать, а пловцы провели в воде уже минут двадцать, а к месту почти не приблизились. Время остановилось. Они уже начинали уставать, когда темная махина закрыла звезды над их головой. Зацепившись за выступ камня, оба вздохнули с облегчением и некоторое время отдыхали. Затем снова поплыли вдоль скалы, исследуя каждый ее метр.

– Есть, – шепотом сообщил Хорьков. Олег мощным броском догнал его и увидел пещеру. С моря ее заметить было почти невозможно, поскольку нависшие камни оставляли очень узкий канал. Внутри все оказалось гораздо объемнее. Здесь своды поднимались, образуя просторный грот. Он вмещал великолепный шестиместный катер с мотором. А перед ним гладкую каменную площадку, создающую удобный естественный причал. Пловцы выбрались на эту площадку и увидели ступеньки. Ступеньки вели наверх и упирались в дубовую дверь. Хорьков снял с груди целлофановый пакет, извлек из него два финских ножа, набор отмычек и две гранаты. Гранаты и финки отдал Олегу, а сам принялся за замок. Через полчаса упорных усилий замок открылся.

Вано Жвания решил действовать. Не получив результата от акций запугивания упрямого кооператора, он сделал резонный вывод, что за свою жизнь тот не слишком опасается. Репутация Голенева как поборника справедливости подтверждала этот тезис. Расправа с Турком также говорила о том, что бывший афганец идеалист и правдоискатель. Любой другой на его месте с удовольствием воспользовался бы гибелью компаньона, чтобы прихватить его долю. Вано имел информацию, что афганец явился в Лазоревск без гроша в кармане. Значит, и деньги дал ему компаньон. А нет компаньона, нет и долга. Но вместо того чтобы обрадоваться и начать квасить бабки, этот тип проводит отчаянную акцию мести. Подбить большую компанию желающих выступить против Турка он не мог. Турка в округе боялись, и сил, способных ему противостоять, в Лазоревске Голенев бы не нашел. Выходит, полез мстить в одиночку, а это уже фанатизм. Фанатики за свою жизнь не боятся.

Поэтому Вано подумывал начать с детского дома. Он почему-то чувствовал, что Лазоревский приют – ахиллесова пята Голенева. К ночи он собрал своих шестерок. Вано любил ночные бдения. Бандиты расселись за круглым деревянным столом. Здесь все было круглым: сама комната, окошки на манер иллюминаторов корабля, стулья– бочки, даже дверь, ведущая к винтовой лестнице. На столе лежали зелень, сыр и стояли кувшины с красным вином. Но прикасаться к угощению, кроме хозяина, никто не смел. Шестерки сидели молча, поедая глазами босса. Одноглазый Илико из Зугдиди мог убить, не раздумывая, родного брата, если бы ему за это заплатили. Леван Зелава брата бы не убил, но ограбить мог вполне. А прирезать незнакомца для него являлось удовольствием. Рудик Погосян брата бы точно не убил, да и чужака без надобности резать бы не стал, но кого-нибудь облапошить – его хлебом ни корми. Зато Зураб Чакошвили, обладавший одной мозговой извилиной, готов был по первому слову Вано взорвать стадион, полный болельщиков, даже если бы в это время на поле сражалось его любимое Тбилисское Динамо. Право открывать рот в этой компании имел только Вахтанг Самонидзе, ближайший помощник и телохранитель бандита.

Своих головорезов Жвания собрал не случайно. Замысел у него созрел, оставалось поставить конкретные задачи исполнителям. Вано прошелся вокруг стола, выпил немного вина, пожевал кусочек сыра, и заговорил тихим усталым голосом:

– Завтра вы все тянетесь в Лазоревск. Два дня крутитесь возле детского дома, выясняя все о строительстве нового корпуса. Там, вместе с взрослыми мужиками, работают малолетки из приюта. Ваша задача выяснить, когда их на стройплощадке скапливается больше всего. Зураб подкладывает взрывчатку под оду из стен, с учетом, что вся эта бодяга завалится от одного взрыва. Со стороны все должно выглядеть несчастным случаем на стройке. Рудик заранее напишет письмо в редакцию, где расскажет, как Голенев из жадности заставлял таскать кирпичи малолетних сирот и малютки погибли! Добавит жалостные слова, вроде: «общественность возмущена фактом жестокости. Ведь своих детей у Голенева нет, вот он и не жалеет бедных сирот». Сроку вам три дня. Дело сделаете, сразу врассыпную. Меня не ищите. Сам вас найду. Все свободны, Вахтанг останется.

Дождавшись, когда шестерки уберутся, Вано налил своему телохранителю вина и сел рядом:

– Вот, что Вахтанг, я завтра утром улечу в Москву. Ты здесь останешься за хозяина. Когда они завалят стройку, меня быть близко не должно. Я остановлюсь, как всегда, в Интуристе, телефон знаешь. Будешь звонить, расскажешь, как ребята сработали.

– Батоно, по телефону!?

– Идиот, конечно, по телефону. Но говорить надо, будто сообщаешь мне жуткую новость. Например, так – Вано, какой ужас! Дети погибли. Я отвечу – какой кошмар! Где? Ты скажешь – На стройке в детдоме. Я спрошу – сколько невинных жертв? Ты ответишь. И так далее…

– Умный ты, батоно Вано.

– Хватит, не люблю.

– У меня вырвалось…

– Ладно, пойду отдохну. Завтра первый рейс в шесть утра. Нужно выспаться перед дорогой. – Жвания влил в себя остаток вина из стакана, взял веточку кинзы, положил в рот и, не торопясь, спустился по винтовой лестнице. Его спальня находилась на втором этаже, в правом крыле дома. Из окна открывался потрясающий вид на море, и имелся балкон.

Ванная с огромной мраморной чашей находилась рядом. Бандит не спеша разделся, достал из шкафа свой любимый белый халат, перед тем как отправиться в ванную, откинул шелковое покрывало на кровати и едва не лишился чувств.

На подушке лежала детская рулетка, которую он вчера передал Голеневу. Но не это заставило его побледнеть, напугавшись до смерти. Рядом с игрушкой он увидел боевую гранату. Вано медленно попятился назад, выскочил из спальни и заорал страшным голосом. К нему бросился охранник, что дежурил в холле. За ним вбежал Вахтанг.

– Что случилось, батоно?

Говорить Жвания не мог. Он дрожащей рукой указал на дверь спальни и без сил повис на перилах. Телохранитель подхватил босса под мышки и помог добраться до гостиной. Усадив Вано в кресло, он помчался назад. Прошло минут десять. Вахтанг вернулся с гранатой в руках.

– Не, волнуйся, батоно Вано. Она пустая.

– Как пустая?

– Заряда нет. Только это. – Вахтанг протянул ему шарик с изображением черепа. Бандит узнал тот самый шарик, который своими руками вложил в игрушечную рулетку.

– Как это все оказалось у меня в спальне? Ты снял охрану?

– Нет, батоно, как всегда. Пять людей снаружи, трое в доме…

Вано некоторое время сидел молча. Затем вскочил на ноги и закричал на своего телохранителя:

– Сейчас же верни назад этих болванов. Взрыв в детдоме отменяется. Я завтра никуда не лечу.

Пожалуй, июнь в городах черноморского побережья еще можно пережить, хоть к ночи отходя от дневного зноя, но июль становится серьезным испытанием для человеческого естества. Если даже курортники, имеющие возможность не вылезать из моря, часто получают ожоги и заканчивают отпуск в больницах, что же говорить о тех, кто вынужден в этом пекле работать.

Но Олег Голенев роптать права не имел. Именно жара становилась главным союзником в его бизнесе. Если в мае среднестатистический отдыхающий выпивал два стакана газированной воды в день, то в июле это число увеличивалось минимум в пять раз. Прибыль кооператора приближалась к сотне тысяч рублей в сутки. К середине июля он уже был уверен, что на цементный завод в Глухове заработает. Но и силы его начинали иссякать. Семен Андреевич Трофимов, хирург, с которым Олег после своего неудачного приземления на балкон Иры, немного подружился, как-то встретив его на улице, сказал: