Борис Акунин - Чёрный город Страница 14

— Жду с сегодняшним пароходом. С этой проклятой забастовкой многие рейсы отменены. Но была телеграмма из Астрахани: отплыли, будут.

— Забастовка, забастовка! Невозможно работать! — топнул ногой режиссер. — Что за сераль без мавров? Неужто съемка опять сорвется? Любая другая группа уже разорилась бы из-за этих простоев!

— С вашим дядюшкой нам это не грозит, — сладко молвил Симон.

В дверь заглянул Маса, которому, видно, наскучило торчать в вестибюле.

— Хоть киргиза доставили! — обрадовался Лион. — Почему не переодет? Сделайте его монгольским евнухом. Переснимем сцену в гареме.

Маса заинтересованно спросил у Фандорина по-японски:

— Что такое ебнух?

Было видно, что сняться в кино он совсем не против.

Эраст Петрович перевел:

— Канган.

— Нет, ебнух не сограсен. Другая рорь есчь?

— Может быть, вашей милости угодно сыграть калифа багдадского? — саркастически осведомился Арт и протянул свою украшенную разноцветными стекляшками чалму Масе.

— Что такое карифу, господин?

— Арабский сёгун.

Японец остался доволен.

— Хоросё. Карифу мозьно.

И стал пристраивать чалму себе на голову.

— Черт знает что! — Режиссер беспомощно оглянулся на ассистентов и актеров, толпой входивших в павильон. — У меня нервы на пределе, а мне подсовывают полоумного киргиза! Отберите у него мой тюрбан!

— Маса, милый, как я вам рада! — сказала, приблизившись, Клара.

Лицо японца будто окаменело. Он церемонно поклонился.

— Курара-сан…

Актриса горестно вздохнула. Она знала, что давно утратила власть над слугой своего супруга, но время от времени предпринимала попытки растопить лед — увы, неудачные. Наклонившись, что-то вполголоса объяснила Леону.

Тот смутился.

— Ах, простите, сударь… Я принял вас… Мне должны были доставить настоящих киргизов из Красноводска, чтобы… Впрочем, неважно. — Он откашлялся. — Я слышал о ваших театральных успехах. Клара, то есть госпожа Лунная рассказывала… Но кино — совсем другое. Эпизод предлагать такому таланту я не осмелюсь, а большую роль… Видите ли, теперь мода на крупные планы, особенно в профиль. Если анфас у вас очень интересное лицо, то профиль… Профиля у вас маловато.

Оскорбленный до глубины души, Маса отвернулся и сказал Фандорину:

— Зато у него слишком много профиля! Нос, как у каппы!

А Эраста Петровича утягивала в сторону супруга.

— Мой дорогой-предорогой, как же я рада вас видеть, — тихо и проникновенно говорила она, робко улыбаясь. — Приходите вечером. Мы сядем и будем говорить, говорить. За окном будет ночь, будет дуть ветер, а мы будем вдвоем и наговоримся от души. Меня мучает, что мы так отдалились друг от друга. Всё не так, всё глупо, глупо. Я знаю, я слишком актриса, и жена из меня скверная, никуда не годная. Но поверьте, вы дороги мне, и прошлое, когда мы были счастливы, для меня не пустой звук. Право, приходите. Я буду ждать…

«Пьеса «Чайка». Диалог Заречной и Тригорина из четвертого акта. А на самом деле ей просто что-то от меня нужно. Войдет в роль жены, встречающей мужа после долгой разлуки, заиграется, и закончится это известно чем. Нет, только не всё сначала…»

— Не смогу. Занят. У меня вечером встреча в г-градоначальстве.

— О, я не хочу нарушать ваших планов. Мы встретимся там, где вам удобно. — Клара в секунду переключилась на роль безропотной жертвы. Откуда это? Кажется, из «Последней жертвы» Островского? — Вечером у нас с девяти съемка в Старом городе, это совсем близко от градоначальства. Умоляю вас, всего несколько минут!

Такая кроткая, молящая о сущей малости. Ну, если на улице и всего несколько минут — это еще ладно.

— Хорошо. П-приду.

— Яков Залманович, золотой мой, сделайте милость, запишите моему мужу адрес сегодняшней вечерней локации! — громко обратилась Клара к ассистенту.

И Фандорин, на которого еще минуту назад никто не смотрел, вдруг оказался в центре всеобщего внимания.

Мамелюки и арапы, наложницы и прислужницы, киносъемщики и электрики с любопытством уставились на мужа Клары Лунной. Кто-то довольно громко прогудел: «Ого! Как в водевиле: те же и грозный муж». В ответ послышалось хихиканье.

Назад в «Националь» Эраст Петрович шел огромными шагами. Подвернувшуюся под ноги пустую бутылку с размаху отшвырнул ударом трости. Одно дело — мечтать об избавлении от постылой жены, и совсем другое — когда тебя считают рогоносцем. Однако второе логически проистекало из первого, с этим надо было как-то примириться.

— Рэнсю! — рявкнул Фандорин едва поспевавшему за ним слуге.

— Какое рэнсю, господин?

— Бег по потолку.

— Хэ, — удивился Маса. — Всё так серьезно?

Настоящий экшн

«Бегом по потолку» называлось упражнение, предписывавшее с разгона как можно выше взбежать по стене, оттолкнуться и, сделав сальто, приземлиться на ноги. Чтобы избавиться от раздражения, Эрасту Петровичу пришлось исполнить этот непростой трюк трижды — лишь после этого душевная гармония начала восстанавливаться. Еще четверть часа он попрактиковался в бесшумном ползании по темному гостиничному коридору. Мимо три раза прошли постояльцы, дважды горничные — и не заметили змеящуюся по полу черную фигуру. Такая тренировка — в условиях, приближенных к боевым, — еще и закаляла нервы: если б Фандорина обнаружили, произошел бы конфуз и скандал, а для благородного мужа нет ничего страшнее, чем оказаться в жалком положении.

Несколько освеженный двойным рэнсю, Эраст Петрович вновь отправился в градоначальство. Маса нес под мышкой кинжал с черным крестом на рукоятке, завернув вещественное доказательство в гостиничное полотенце. Если подполковник Шубин окажется достоин откровенного разговора, надо будет показать ему этот трофей.

Однако на Садовой изгнанное было раздражение накатило с новой силой.

Шубина на месте опять не оказалось. Дежурный посоветовал поискать господина подполковника в казино, «потому что нынче ведь понедельник, и дело уже к вечеру».

«Ничего себе «дельный». То он в «Локанте», то в казино. И все же поговорить с Шубиным необходимо. Однако не над рулеточным же столом?»

— П-придется, видимо, отложить встречу на завтра. Когда подполковник приходит на службу?

— Что вы, — удивился чиновник. — Завтра никого из начальников не будет. Ведь у Месропа Карапетовича в Мардакянах банкет.

Сказано было таким тоном, будто всё человечество, включая людей, впервые приехавших в Баку, должны понимать смысл абракадабры «умесропакарапетовичавмардакянах».

Эраст Петрович скрипнул зубами. Первый день бакинского расследования определенно не задался.

Сдержавшись, вежливо спросил, далеко ли отсюда мечеть Мухаммеда, что на улице Кичик-кала в Старом Городе. Предстояло еще выдержать разговор с женой.

Клара не обманула — идти было не более десяти минут.

У старинных ворот, пробитых в глухой крепостной стене, Фандорин на миг замер. Навстречу пахнуло чем-то пряным, сладким, мускусным, но в то же время с отчетливым привкусом гнили, затхлости, слежавшейся пыли. Запах был знакомый — как в старых кварталах Константинополя. Аромат Востока — вот что это такое. Откуда он взялся в нуворишеском, космополитичном Баку?

Но за стеной прятался совсем другой город. Плотно сбившиеся невысокие дома с плоскими крышами, темные щели переулков, желтые каменные мостовые — и толпа, в которой совсем не было людей в европейском платье, а в разноголосом гомоне не звучало ни одного русского слова.

С внутренней стороны к стене лепились навесы, под которыми шла бойкая торговля: там продавали узорчатые ткани, глиняную и медную посуду, фрукты и орехи, сладости, табак, платки, халаты, специи.

Следуя указаниям чиновника, Фандорин свернул в среднюю из расходящихся улочек. Стены домов сдвинулись еще теснее, неба стало не видно, потому что на вторых этажах повсюду торчали деревянные застекленные терраски, а на протянутых между ними веревках сушилось тряпье.

— Третий п-поворот налево, затем второй направо, — бормотал Эраст Петрович. — Маса, не отставай. Потеряешься.

— Не может быть, чтобы здесь жили исключительно умные некрасивые женщины, — сказал японец, провожая взглядом каждую фигуру в парандже (женщин с открытыми лицами здесь не было, ни одной). — В природе такое невозможно. Нужно проверить.

Как странно, думал Фандорин. Восточный город, спрятанный внутри европейского. Будто идешь по закоулкам константинопольского Беязита. Ведь это Российская империя, это двадцатый век, а словно другой мир и другая эпоха. Возможно ли, чтобы Кузнецкий Мост и эта сказка Шахерезады существовали в пределах одного государства? И сам усмехнулся: что брать Кузнецкий Мост? Европа находилась гораздо ближе, в двухстах метрах отсюда — и ничего, как-то всё это уживается вместе.