Кирилл Казанцев - Последний удар сердца Страница 14

— Ты же дозу обещал, — в глазах худощавой загорелись нездоровые огоньки. — Сколько терпеть можно? Сдохну.

— Обещал — получите, — Панкратов приподнял со стола пакетик, в котором просматривались две ампулы и одноразовые шприцы. — Но только после. Ты, когда ширнешься, бревно бревном становишься. А с бревном трахаться неинтересно.

— Брысь отсюда, — осклабился Топор, показав желтые фиксы.

Мелькнув голой задницей, девица вышла и плотно закрыла за собой дверь.

— И то правда. Засиделись мы с тобой, — вздохнул Топор, разливая остатки вискаря. — Просто так это дело оставлять нельзя, само не рассосется. Голубинского кончать надо. Иначе не получится. И человек для этого у меня надежный имеется. В стирки мне проигрался, а карточный долг дело святое.

Панкратов нервно задергал веком.

— Ты, Топор, не думай, я не сомневаюсь, что это Голубь с «герчиком» нам воздух перекрыл. Но все же это лишнее, если генералов ФСИН одного за другим грохнут. Нехорошая тенденция получается.

— Сдрейфил? — ухмыльнулся Топор. — Такой шанс упускать нельзя. На себя все замкнем. А с тенденцией ты прав. Только она нам благоприятствует. Я все продумал. Найдут Голубинского, задушенного гитарной струной. Вот тебе и тенденция. Все один к одному. А мы сбоку. На того, кто Шпалу вальнул, и Голубя спишут. Семь бед — один ответ.

У Панкратова просветлело лицо.

— Все дело в «волшебных пузырьках», то есть в струнах. А ты прав.

— Как всегда, — Топор протянул над столом ладонь.

Полковник ФСИН ударил по ней своей, подтвердив договоренность.

— Решено. Действуй, даю добро. Только потом этого твоего надежного человека надо того… Ну, сам понимаешь. С концами.

— И тела не найдут, — пообещал Топор.

Чокнувшись, выпили и подались на улицу. Девицы тут же оживились. В лучах мощных инфракрасных ламп они принялись нетерпеливо изгибаться на бортике бассейна. Панкратов хищно улыбнулся, звонко шлепнул по голому заду пухленькую и развернул ее к себе спиной.

— А две дозы можно будет? — проворковала она, оглядываясь через плечо.

— Если ты, сучка, спешить начнешь, то и одной дозы не получишь, — ответил полковник. — Я этого не люблю.

Топор тоже не скучал, сложив руки. Худощавая разогревала его, стоя на коленях. И тут со стороны мостков, выходивших на озерную гладь, полыхнуло. Панкратов дернулся и схватился за простреленный зад, из-под пальцев тут же густо потекла кровь.

Худощавая от испуга сжала зубы. Топор взвыл от боли и ударил ее ладонями по ушам. Второй выстрел прозвучал через секунду после первого. Пуля угодила Топору в ногу, раздробив коленную чашечку. Уголовник рухнул и пополз, оставляя на светлой керамической плитке смазанный кровавый след.

— Волына… в бане, — прохрипел он, обращаясь то ли к Панкратову, то ли к девицам.

Но телки-наркоманки уже с визгом мчались к дому. Их белые тела мелькали среди декоративных кустов. Полковник ФСИН, морщась от боли, то и дело отрывая ладонь от простреленного зада, смотрел на собственную кровь, липко обволакивающую пальцы, и ковылял к бане.

Над мостками показались голова и широкие плечи. Гигант в глубоко натянутой лыжной шапке взобрался на помост и побежал к бассейну. Панкратов не успел добраться до двери, он только выставил перед собой руки, но тут же получил по ним удар прикладом снайперской спортивной винтовки, хрустнула кость.

Человек в лыжной шапке набросил Панкратову на шею удавку из гитарной струны и резко потянул. Силы не рассчитал, струна рассекла кожу, фонтаном брызнула кровь. Киллер толкнул полковника в спину, тот рухнул в бассейн, подняв фонтан брызг. В подсвеченной воде протуберанцами стало расходиться кровавое облако.

Топор упрямо полз, затравленно озираясь на человека, который неторопливо шел вслед за ним, старательно обходя кровавый след.

— Ты кто такой? — прохрипел авторитет.

— Какая тебе разница? — Мужчина ударил прикладом в плечо, мгновенно обездвижив правую руку, и прижал левую подошвой к плитке. — Ты сам знаешь, за что, — это были последние слова, услышанные Топором.

Удавка из гитарной струны сдавила ему горло. Киллер выждал и отпустил натянутую струну.

…На озере затихал, отдаляясь, гул лодочного мотора. Девицы, стараясь держаться поближе друг к другу, выбрались из-за угла бревенчатого дома.

— Бежим на хрен, — бескровными губами проговорила упитанная.

— Он уже не вернется. Шмотки забрать надо.

Худощавая метнулась к бане, схватила в охапку свою одежду и одежду подружки, поискала взглядом на столе.

— Чего добру пропадать? — Она сжала в ладони пакетик с наркотиком.

12

Багряное солнце уходило за морской горизонт, золотило закатным светом стволы древних южных сосен — пиний. Волны лизали берег. Лаша с Катей сидели на вынесенном прибоем стволе дерева. Шпаликова всхлипывала.

— Лаша, теперь ты один у меня на свете остался.

— Давай Коляна твоего помянем, — Лацужба налил в металлические стаканчики чачу. — Пусть земля ему будет пухом. Слушайся меня во всем, и все будет хорошо. Слышишь, Катька?

Шпаликова выпила обжигающе крепкую чачу, прикрыла рот ладонью.

— Как же теперь дела будут идти? — продолжая всхлипывать, спросила Катя. — Я здесь. А Коли нет. Кто же с людьми встретится, товар заберет? Мне в Москву надо. Я все ждала, ждала от него весточки, чтобы деньги на счет сбросить…

— Нельзя тебе в Москву, — твердо произнес Лаша. — Сама прикинь. Коля тебе сказал лавешки придержать, пока он с поставщиками добазарится. А кто об этом уговоре знает? Ты да я. Вот и подумают поставщики, что ты с бабками сдернула. Я-то вообще не при делах. Пока все не уляжется, тебе тихо сидеть надо. Не высовываться.

И без того искаженное горем лицо Кати перекосило от страха.

— А об этом я и не подумала. Но можно же как-то все это объяснить людям.

Лаша усмехнулся кончиками губ.

— Попробовать-то можно. Но получится ли? — призадумался он.

— Давай вместе в Москву поедем, — предложила женщина, преданно заглядывая любовнику в глаза.

— Нельзя. Или ты мне не доверяешь?

— Я? Тебе?! — вырвалось у Кати. — Как ты такое говорить можешь?

— Тогда все решить можно. Не одного твоего Колю гады какие-то завалили. Еще пара важных человек из цепочки выпала. Концы связей обрублены. Их срастить надо. Могу этим заняться. Будем тогда с тобой в шоколаде.

— Коля мне строго запретил контакты кому-либо сбрасывать. Ни при каких обстоятельствах.

— Даже мне?

— Коля сказал, что и тебе нельзя.

— Раз сказал, то что поделаешь… Вот только у Коляна теперь не спросишь.

Первоначально, завязывая роман с Катькой, Лаша собирался просто завладеть одним траншем лавешек. Дальше его фантазия не шла. Ему легко удалось влюбить в себя Шпаликову, обмануть ее, заставив задержать проплату, он убедил Катю, что действует по поручению Николая. А потом попросту изолировал ее от внешнего мира. Влюбленная женщина не способна трезво смотреть не только на своего любовника, но и на весь мир.

Однако теперь Лаша стал понимать, что сможет сделать куда больше. Нужно было только выведать у Катьки «страшную военную тайну». Но дожимать ее следовало осторожно.

На дороге, идущей вдоль берега, показалась машина. Выглядела она колоритно, словно сошла с киноэкрана. Старый «Кадиллак» с открытым верхом. Выкрашенный ярко-красной лаковой краской автомобиль сверкал никелированными деталями. Начищенный латунный рожок клаксона был вынесен наружу. В кожаном салоне развалился за рулем мужчина не менее колоритный, чем средство его передвижения. Расстегнутая до пупа белоснежная рубашка, на шее повязан ковбойский платок, из-под широкополой кожаной шляпы свисал длинный хвост волос, туго стянутых шнурком. На заднем сиденье чернел футляр для гитары.

Водитель резко затормозил напротив Лаши и Кати, дал длинный гудок-трезвучие и приветственно помахал рукой.

— Кто это? — скосила глаза Катька.

Лацужба, выражая неприязненность, поджал губы:

— Приятель один.

Моложавый мужчина выбрался из-за руля и двинулся на пляж, даже не закрыв дверцу машины.

— Я же тебя просил… — начал было Лаша.

— А мне теперь как-то по хрену твои просьбы. Я дело твое в лучшем виде сделал. А ты от меня бегаешь. На звонки не отвечаешь. Полдня ищу по всей Пицунде.

— Вечером бы зашел ко мне домой. Мы все б и перетерли с тобой.

— Вечером я в ресторане играю, — «ковбой», не стесняясь, рассматривал Катю, ей даже неудобно стало. — Марат Дяпшипа, меня здесь каждая собака знает, — представился он.

Пришлось назваться и Кате Шпаликовой. Марат картинно взял ее ладонь и поцеловал руку. Прикосновение его губ оказалось холодным и влажным.

— Кстати, приглашаю послушать. Приходите сегодня, — предложил Дяпшипа.