Андрей Константинов - Выдумщик Страница 14

Циркулем кликали как раз того самого Мишуткиного корешка, который Скрипника у себя на хате прятал… Занятно, что через недельку после знакомства Мишутки с Антибиотиком Циркуль отравился газом в своей квартирке – что же, он сам говорил, что старым стал: забыл, видно, вентиль закрыть, земля ему пухом…

Виктор Палыч слов своих на ветер не бросал – Циркуля еще и зарыть не успели, а Скрипник уже держал в руках паспорт на имя Григория Анатольевича Некрасова, несудимого, русского, беспартийного, проживающего в собственной кооперативной квартире на Ленинском проспекте… А еще через неделю по всем газетам питерским проскочила информация про то, что недалеко от Пскова, в лесу, натолкнулись охотники на останки человеческие в кострище, и по ряду признаков правоохранительным органам удалось идентифицировать покойника – некого беглого урку-рецидивиста Скрипника по кличке Мишутка…

Начал Григорий Анатольевич Некрасов к новой жизни привыкать, и постепенно старые страхи уходили, вот только по ночам иногда еще вздрагивал бывший Мишутка от случайных гулких шагов на лестнице – чудилось, мусора за ним топают.

Бригада, которую выделили Скрипнику-Некрасову, состояла из четырех молодых бычков, выглядевших так, будто они только что из спортзала выскочили. По ним сразу видно было – ни жизни, ни зоны они не нюхали, бакланюги… Впрочем, самый старший из быков, двадцатипятилетний бывший гребец Женя Травкин, произвел на Мишутку (а точнее – уже не Мишутку, а Плейшнера) самое благоприятное впечатление. Был Женя от природы молчаливым и несуетным. Благоприятное впечатление Некрасова еще больше усилилось, когда однажды Травкин молча, но быстро сломал шейные позвонки некоему цыгану Роме, пойманному на утаивании святого – «крысятил» Рома долю, которую обязан был в общак отстегивать… Плейшнер сразу решил, что Женя – он хоть и спортсмен, но, пожалуй, на этого парня положиться можно…

А вот самый младший в бригаде, двадцатилетний Витя Духов, был жидковат, за ним всегда пригляд требовался, особенно с учетом того, что раньше Витя крепко на игле сидел… Никто бы Духова в коллективе терпеть не стал, но пацаненок был асом своего дела – классно владел любым стрелковым оружием, даже с арбалетом управляться умел, здесь ему вообще равных не наблюдалось… Но надежности Вите, бывшему «тамбовцу», явно недоставало, вот и «работал» с ним Плейшнер отдельно – выбивал, как он говорил, «тамбовский душок»…

Еще двое бычков были братьями-близнецами, одного, соответственно, звали Антошей, а второго – Кирюшей, а по фамилии – Севрюковы. Их так и звали в городе – братья Севрюковы… Эти близняшки с малолетства каратэ занимались, потом даже у самого Цоя курс специальной подготовки прошли.

Братья Севрюковы были ребятами серьезными, но безынициативными, впрочем, это-то как раз Плейшнера не очень расстраивало: учась на ходу азам «руководящей» работы, Некрасов быстро понял, что безынициативность гораздо лучше, чем чересчур большая самостоятельность… Когда у исполнителя в голове «масла» маловато – оно даже лучше для дела, такой исполнитель не будет над приказом задумываться…

Впрочем, бригада, состоявшая из этой «великолепной четверки», использовалась Плейшнером не часто, только для выполнения «специальных заданий по наведению порядка» – и только в отношении тех, кто никогда бы не побежал в мусарню жаловаться.

А когда на «грядке» было все более-менее спокойно и хорошо, Плейшнер контачил в основном с Моисеем Лазаревичем Гутманом, отвечавшим за всю «черную бухгалтерию» коллектива. Этого старого прохиндея Некрасов даже побаивался, потому что ни черта не понимал в его расчетах и прогнозах. Но старик ошибался редко и выдумывал одну прибыльную тему за другой… Вскоре Плейшнер начал даже неосознанно копировать поведение Моисея Лазаревича, державшегося этаким запуганным интеллигентом, в котором никто бы никогда не заподозрил жесткого дельца, ворочающего огромными суммами.

Шло время. Плейшнер давно уже сменил престижную в восьмидесятых «девятку» на «бээмвушку» и квартирку купил на Московском проспекте (в доме «Русский пряник») взамен той, что на Ленинском была. Пообтерся Плейшнер, даже лоск какой-то приобрел, старался говорить чисто, без блатных выражений – по крайней мере на людях – тщательно «фильтровал базар». Да только правду все-таки говорят, что черного кобеля не отмыть добела – проглядывала все же порой сквозь маску благообразного Плейшнера жуткая тюремная харя блатаря Мишутки: была у Некрасова слабость – отрывался он на опекаемых «коллективом» портовых проститутках… Справедливо кто-то заметил, что суть мужчины проявляется всегда в его отношении к женщине, особенно если эта женщина – падшая…

Бригада Плейшнера, естественно, впрямую шлюхами не торговала – братве это было впадло и не по понятиям, однако «налог» с сутенеров взимался исправно, в твердой конвертируемой валюте. Взамен проституткам предоставлялась «крыша» – на случай возникновения проблем с клиентами, ментами или бандитами из других «коллективов». Такая опека, с точки зрения Некрасова-Скрипника, позволяла считать более десятка девочек «своими» – а своим в России, как известно, принято пользоваться бесплатно… Вот Плейшнер и пользовался от души, устраивая подопечным барышням «субботники» если и не каждый день, то уж – по крайней мере – несколько раз в неделю… То, что у проституток при этом отнималось «рабочее время», никого не интересовало, сумма взыскиваемого ежемесячно «налога» никак не зависела от «человекочасов», потраченных на «барщину».

В общем, Некрасов поступал по нормальному советскому принципу: «Что охраняю – то и имею», понимая его в данном случае буквально. Да и ладно бы он просто трахал девочек – им, конечно, все равно обидно было «за так» ноги раздвигать, но, с другой стороны, и ничего страшного, – свои ведь бандиты пользуются, защитнички, так сказать… Но Плейшнер любил секс нестандартный, очень он уважал групповуху с элементами садизма… Девушки после «субботников» у Некрасова по несколько дней «работать» потом не могли – мало того, что Григорий Анатольевич с коллегами «жарили» их во все буквально щели, девчонок еще и били порой, и щипали до синяков, и сигареты, бывало, в голые задницы тушили, и бутылки водочные как «членоимитаторы» использовали… Особым же «расположением» Плейшнера пользовалась красивая проститутка по кличке Милка Медалистка – этой барышне, которая, по слухам, действительно когда-то закончила школу с золотой медалью, пришлось на практике убедиться в справедливости изречения классика: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь».

Милку Медалистку Некрасов регулярно доводил до истерик и чуть ли не до попыток самоубийства, и именно поэтому она… Впрочем, пожалуй, стоит сначала поподробнее ознакомиться с биографией Медалистки – потому что она сыграла в рассказываемой истории далеко не последнюю роль…

Людмила Карасева приехала в Питер в июне 1990 года с самыми серьезными намерениями. Окончив в Череповце среднюю школу с золотой медалью, девушка собиралась поступать в Первый медицинский институт. Была Людочка в ту пору совсем молоденькой, наивной и очень хорошенькой, но, как свойственно большинству молодых и красивых, весьма уверенной в своих силах и в своем праве на счастье и на красивую, приятную жизнь… Может быть, ее самоуверенность объяснялась еще и тем, что выросла Людочка не где-нибудь, а в Череповце, городе металлургов – людей уверенных, основательных и знавших себе цену…

Отца своего Людмила совсем не помнила – он бросил семью, когда дочери было всего полтора года, так что жила Мила с одной матерью, известным в Череповце стоматологом. Мама Людочки, Алевтина Васильевна Карасева, души в дочке не чаяла и работала как ломовая лошадь (если это сравнение применимо к зубным врачам), чтобы дать Миле все, чтобы «рыбонька», «солнышко» и «детонька» ни в чем не нуждалась, чтобы у нее было все, что нужно для счастья…

И Людочка действительно жила счастливо, настолько безмятежно, что единственной, пожалуй, проблемой, всерьез волновавшей ее в старших классах школы, была неблагозвучная («рыбья», как считала Мила) фамилия – Карасева… Людочка даже плакала несколько раз в подушку по этому поводу, потому что ребята из ее района часто пели ей вслед:

Где маленькая рыбка – золотой карась,Где твоя улыбка, что была вчерась…

В то время Люда еще не понимала, что такой припевочкой парни вовсе не обидеть ее хотели, а заигрывали с ней – как умели, по-череповецки.

Впрочем, к окончанию школы Людочка расцвела настолько, что даже и по поводу «рыбьей» своей фамилии не расстраивалась – привыкла чувствовать себя девочка если и не королевой, то уж по крайней мере – принцессой…