Виктор Банев - Череп императора Страница 14

В определенном смысле это было правдой.

Профессор замолчал, сгорбился в кресле и опустил громадную косматую голову на сложенные кулаки.

Я боялся даже вздохнуть.

— Так вот, значит, зачем вы пришли… — наконец сказал он. Теперь его голос был совсем другим. Тихим, почти неслышным. Дурацкое слово «сударь» он тоже больше не употреблял. — Значит, вам нужно было совсем не интервью. А я-то… Пойдемте поговорим в моем кабинете. Здесь слишком много народу.

Мы вышли из буфета. Всю дорогу Толкунов молчал. Сперва мы поднялись на четвертый этаж, долго шли по неосвещенным, заставленным шкафами коридорам, затем почему-то спустились на второй. В тот момент, когда я окончательно потерял ориентацию в пространстве и решил, что эти бесконечные переходы и лестницы уже никогда не кончатся, он наконец остановился перед дверью с табличкой «Вост. факультет. Толкунов А. С., профессор», отпер дверь своим ключом и пропустил меня вперед. Кабинет оказался совсем крошечным, вытянутым и узким, со множеством книжных шкафов и всего одной лампочкой в люстре под потолком.

— Садитесь, — кивнул он на единственный свободный стул, а сам подошел к окну и уселся на подоконник. — Дайте еще сигарету.

Мы помолчали. Профессор неумело затягивался и старался на меня не смотреть. Наконец он сказал:

— У вас есть какое-нибудь удостоверение личности?

— Пожалуйста, — пожал плечами я.

Профессор запустил руку за ворот свитера, извлек из нагрудного кармана рубашки очки и водрузил их на огромный мясистый нос. Удостоверение мое он рассматривал долго и пристально.

— «Специальный корреспондент» — что это значит? Это хорошо или плохо?

— Специальный корреспондент — это последняя ступенька журналистской карьеры перед редактором, — объяснил я. — У нас в газете спецкоров, кроме меня, пять человек. Я — шестой. Спецкор не входит ни в какой отдел, он сам себе отдел. Сам ищет себе тему, проводит расследование, сам себя редактирует. Так что скорее это все-таки хорошо.

— То есть вы — что-то вроде журналистской аристократии? — без тени улыбки сказал он.

— Ну, можно сказать и так…

— Вы долго дослуживались до этой приставки «спец»?

— Собственно, я не «дослуживался», — ответил я. Меняться ролями с интервьюируемым отнюдь не входило в мои планы. Чего это он заинтересовался моей творческой биографией? — Журналистом я работаю уже семь лет. Спецкором стал полтора года тому назад.

— Полтора года? Не так и много… — Он покачал головой.

Мы опять помолчали. Профессор открыл форточку и бросил туда окурок.

— Так что же насчет Кострюкова? — осторожно напомнил я.

— Насчет Кострюкова? А что именно насчет него? — Теперь профессор говорил медленно. — Был такой востоковед у нас в университете в двадцатых годах. Заведовал кафедрой, написал диссертацию «Простонародные формы культа святых в тантрическом буддизме». Ездил в Тибет, привез оттуда мощи Джи-ламы3.

— Чьи мощи?

— Джи-ламы. Это тибетский святой, инкарнация бога-мстителя Махакалы. Очень колоритный деятель… Вы что, никогда о нем не слышали? Нет? Что вы, очень увлекательная, знаете ли, история.

Профессор слез с подоконника, подошел к книжному шкафу со стеклянными дверцами и, покопавшись внутри, извлек оттуда тоненькую брошюрку.

— У меня была аспирантка. Ирочка Ляпунова… Она занималась той же самой темой, что и Кострюков, книжку вот выпустила. Красивая была, совсем молоденькая и удивительно талантливая. Нас с ней в университете так и звали — Тяпа и Ляпа. У меня же фамилия Толкунов, а у нее Ляпунова — понимаете? Я, дурак старый, даже приударить за ней думал. Все были уверены, что мы поженимся… В прошлом году она поехала в Тибет собирать материал для кандидатской и там погибла… Иринка-блондинка. Двадцать три года — удивительно глупая смерть. Если хотите, можете взять почитать эту книгу. Здесь все изложено довольно подробно. Как раз по интересующей вас теме.

Он протянул мне брошюрку и вернулся на свой подоконник.

— Спасибо, профессор, обязательно почитаю.

— Пожалуйста. Почитайте… Надеюсь, вы понимаете, в какую историю влезаете.

Вот те раз! На мгновение мне показалось, что я неверно его расслышал.

— Что вы имеете в виду?

Профессор Толкунов долго и пристально смотрел на меня поверх своих дурацких очков в роговой оправе. Он больше не казался мне потешным Гаргантюа. Он сидел сгорбившись, безвольно опустив руки, и от него веяло тоской. Безысходной, огромной, как небо, тоской. Даже и не тоской, а отчаянием, всей величины которого мне не дано было даже представить.

— Что вы имеете в виду, профессор? — повторил я.

— Да нет, ничего особенного, — наконец ответил он. — Так, мысли вслух. Вы же специальный корреспондент (слово «специальный» он как бы подчеркнул, отчего оно прозвучало как ругательство), вы сами решаете, что именно вам расследовать. Вот и расследуйте на здоровье. Только имейте в виду — многие что-то в последнее время интересуются историей Джи-ламы. Очень многие.

— Кто, например?

— А то вы не знаете? — усмехнулся профессор. Он слез с подоконника и не торопясь заходил по кабинету в проеме между шкафом и письменным столом. — Хочется вам в этой истории покопаться — копайтесь на здоровье. Только вот что я вам скажу. Первым в Европе Джи-ламой стал заниматься Кострюков, еще в начале тридцатых. Написал диссертацию, съездил в экспедицию. А в конце тридцатых его расстреляли. Вместе с семьей и всеми членами его тибетской экспедиции. Потом, уже в шестидесятых годах, немец один заинтересовался его диссертацией. Помню, всё письма писал в Кунсткамеру, вышлите, мол, фотографию мощей. Немец этот умер от рака в том же году, как начал разрабатывать эту тему. Буквально за полгода сгнил живьем на глазах у изумленных докторов. А уж потом Ирочка, аспирантка моя, подхватила, так сказать, эстафету. Собирала в Тибете этнографический материал, поехала в горы и там сорвалась с утеса. Говорят, разбилась так, что даже и собирать было нечего.

Я слушал профессора и внутренне холодел. К его списку я мог бы добавить как минимум еще одну жертву — продырявленного в «Мун Уэе» китайца Ли.

— Только, умоляю, не рассказывайте мне про проклятия фараонов, — попытался усмехнуться я.

— При чем здесь проклятие? — устало вздохнул профессор. — Скорее всего это случайности… Вот только странно, что вокруг этого дела происходит столько необъяснимых случайностей.

— То есть вы отговариваете меня заниматься этим делом? — бодреньким тоном уточнил я. Не скрою, липкий ужас, волнами распространявшийся по кабинету от профессора, начал потихоньку подбираться и ко мне.

— Я ни от чего вас не отговариваю, — глядя мне прямо в глаза, сказал профессор. — И вообще имею в виду не вас. Я говорю о себе. Мне нужна помощь, а к кому обратиться, не знаю. Я мог бы многое рассказать, я ведь не идиот, прекрасно понимаю, кто за всем этим стоит, но — верьте не верьте, а что-то боюсь я в последнее время этой темы. Боюсь, и все тут. До дрожи в коленях боюсь.

Когда я выходил из его кабинета, то на секунду задержался на пороге и обернулся. Профессор все так же, сгорбившись, сидел на подоконнике. Посеревшая кожа, опухшие веки, ощутимо дрожащие руки сложены на огромном животе…

И еще долго у меня перед глазами стоял его взгляд. Бездонный взгляд затравленного зверя.

9

Ну и книжечку дал мне почитать чокнутый профессор Александр Сергеевич Толкунов.

Я лежал на любимом диване, вполуха слушал музыку и, прихлебывая светлый «Хейнекен» из железной банки, курил сигарету за сигаретой. Уже третий час я не мог оторваться от профессорской брошюрки.

Сперва я не понял, какое отношение имеет эта брошюрка к тому, о чем мы с профессором говорили. Называлась книжица «Загадки Джи-ламы». Название, очевидно, показалось автору чересчур завлекательным, и дабы не упрекали его, автора, в пристрастии к бульварным трюкам, книжечка была снабжена подзаголовком, выдержанным во вполне академическим тоне: «Экскурс в историю Цоган-толги (экспоната „Белая голова“) единица хранения № 3394, Государственного музея антропологии и этнографии им. Петра Великого)».

Бумажная обложка с размытой картинкой, плохонькая полиграфия, куча опечаток. Зато в конце — необъятный «список цитированной литературы», масса ссылок, умные аббревиатуры. Лично мне больше всего понравилась одна — «ЖОПА № 6», означающая некий «Журнал Общества потребительской ассамблеи, № 6 за 1906 год». Одним словом, типичная академическая брошюрка, рассчитанная на двадцать читателей с образовательным уровнем не ниже доктора наук. И тем не менее я напрочь забыл о ноющем боке, пиво мое успело нагреться, кассета доиграла до конца — но оторваться от брошюрки я так и не мог.

А началась история, изложенная в книге, еще в 1912 году, на тибетских окраинах пустыни Гоби. Жили здесь кочевники — тибетцы, монголы, тохарцы и еще черт знает кто, общим числом более сорока народов и народцев. А поскольку земли эти во все времена считались ничейными — ни русскими, ни китайскими, вроде как сами по себе — и накрепко присоединить почти безлюдные горы и пустыни не получалось ни у одной из тогдашних великих держав, то ограничивались эти державы тем, что нещадно грабили безответных местных жителей. И вот накануне Первой мировой те не выдержали и по Центральной Азии заполыхал огонь Великого восстания.