Андрей Воронин - Таможня дает добро Страница 14

-— Нет, — убежденно произнес старик, — в доме пьют только по праздникам, и то по большим. А если просто так, оттого, что хорошо на душе, дома пить нельзя. Я такого себе никогда не позволяю. Моя старуха мне тоже слова не скажет, если я бутылку достану, себе налью или друга приведу, но так посмотрит, что водка колом в горле станет. Ты уж извини меня, Муму, но в дом я идти не могу. Нету сегодня такого праздника, чтобы при женщине пить.

— Странные у тебя, Пантелеич, комплексы.

— Чего? — недопонял старик.

— Заморочки, — подыскал нужное слово Дорогин. — Ну вроде того, как с левой ноги не вставать, одежду, вывернутую наизнанку, не надевать, в огонь не плевать, след черной кошки не переступать.

— Не знаю, странные они или нет, но живу, свои заморочки соблюдая, и ничего плохого со мной еще не случилось.

Вновь спорить с Пантелеичем было бесполезно. Как ни пытался Дорогин припомнить, никакого большого праздника в ближайшем обозримом будущем не просматривалось. Можно было, конечно, соврать, что у него день рождения, но не хотелось обманывать доверчивого Пантелеича.

Сергей взял в руки стаканчик, поднял его на два кольца.

— Лей, Пантелеич.

Водка была немного теплой, согрелась на солнце, пока ватовка лежала на верстаке, и поэтому пахла довольно резко.

— А насчет закуси не беспокойся, — старик полез в карман и вытащил завернутые в газету ломти хлеба, переложенные такими же толстыми кусками сала, Сало было старым, еще осенним, толстым, с широкими прослойками темно–красного мяса. И хоть все делалось не по правилам хорошего тона, но существовал свой этикет и тут, не менее строгий, чем за обеденными столами в лучших домах, где возле каждой тарелки кладут четыре вида вилок и ножей. Например, нельзя было оставлять в стаканчике недопитую водку или снимать с хлеба кусок сала — следовало есть деревенский бутерброд только целиком.

Пока Дорогин жевал жестковатую шкурку от сала, Пантелеич старательно спрятал пустую бутылку за поленницей дров, как это делал у себя дома, а бумажную пробку сунул в карман. После выпитого полагалось покурить и можно было откланиваться — день прожит не зря.

Рискуя поджечь брови, Пантелеич прикурил остаток сигареты от спички, раза три затянулся и, скатав окурок в шарик, бросил его в малиновые кусты.

— Все, Муму, пойду я домой. Дел весной хватает. Еще огород вскопать предстоит, сама моя старуха с этим не справится.

Глава 5

«Счастливый человек, — думал Дорогин, глядя на Пантелеича, который, налегая на педали старого велосипеда, медленно полз в гору. В холщовой сумке позвякивали банки с молоком и сметаной. — Он поступает правильно, даже не задумываясь, словно в крови у него заложен правильный код. Все у него четко распределено по полочкам, где плохое лежит, а Где — хорошее. Он знает, куда можно в этой жизни входить, а куда не стоит. А все потому, что он знает, где его место, потому так спокоен и естественен. Я же потерял свое место в жизни, потому и мечусь. Я не знаю, в том ли доме живу, та ли женщина рядом со мной, те ли слова говорю и то ли думаю, что надо. А кому надо? — усмехнулся Дорогин. — Мне? Тамаре или Пантелеичу? Я выпал из жизни, вот почему и не могу понять, что мне надо.»

Он обернулся, посмотрел на огромный дом. И понял, что тот ему нравится, он не чужой ему. Хотя если бы он сам строил, то построил бы другой. Но все равно, дом покойного доктора Рычагова не казался ему чужим. И Сергей попытался понять, почему так происходит.

«Воспоминания — вот в чем дело. Мне есть что вспомнить, то, что связано с ним. Если есть воспоминания, значит, была и жизнь. Возможно, и не такая, как мне хотелось бы, но неплохая. И главное, честная. Я никого не предал, никому из хороших людей не причинил зла и боли, а это, наверное, главное, это то, о чем можно мечтать.»

Лужайка от самых ворот до крыльца зеленела так, как, наверное, зеленела трава в Эдемском саду в последний день сотворения мира. Поодаль от мощеной диким камнем дорожки возвышались две яблони.

«Деревья, познание добра и зла, — усмехнулся Дорогин. — Тут, в этом доме я познал и добро, и зло. Мог стать негодяем, а мог и порядочным человеком. Кем я стал — не мне судить, пусть судят другие. Себе даже самый страшный убийца всегда найдет оправдание, придумает объяснение своим поступкам».

И он понял, что сейчас ему больше не хочется никого видеть, нужно побыть наедине с самим собой.

В доме качнулась занавеска, из‑за нее выглянула Тамара. Дорогин махнул ей рукой, она махнула в ответ. Два простых естественных жеста, но за ними стояло все то, что пережили вместе мужчина и женщина. Не махнешь же рукой незнакомбму человеку, надеясь получить ответ?

Сергей шагнул за калитку и плотно прикрыл ее за собой. Он шагал по тропинке, по обочине гравийной дороги. Выбрался на шоссе. Машины проносились, обдавая его резкими порывами ветра. Он не останавливался, не прибавлял шагу, шел спокойно и никуда не спешил. Остановись, взмахни рукой, может, кто‑нибудь и остановится.

Автомобиль умчит за пару часов туда, куда не зайдешь за день. Но что толку, от себя не уедешь, не убежишь, все твое останется с тобой — люди, которых знал, воспоминания. И пусть дом сгорит или не сдвинется с места ни на миллиметр, но он останется в душе, что так, что этак. Что бы ни случилось, ты вспомнишь происшедшее в нем, и люди, те, кто дорог тебе, останутся в твоих воспоминаниях. И неважно, живы они сейчас или нет.

Солнце, все еще теплое, уже клонилось к закату. И чем ближе раскаленный огненный шар приближался к верхушкам деревьев, тем темнее, зловещее становился и сам свет. Из золотого он превратился в розовый, затем в пурпурный, пурпур перешел в красный. Солнце отразилось в серебристых облаках.

Дорогину захотелось бежать, успеть нырнуть под надвигающиеся длинные тени елей, захотелось догнать убегающее за горизонт солнце.

«Никогда не пытайся делать то, что сделать невозможно», — подумал о себе Дорогин.

И эта мысль, в общем‑то, безысходная, как ни странно, принесла успокоение.

«Иногда бывает полезно понять, что есть в мире вещи недоступные, есть то, что тебе не по зубам. Невозможно заработать все деньги в мире, невозможно сделать так, чтобы все женщины тебя любили. Невозможно, да и незачем, ведь всегда найдутся более удачливые, чем ты, люди. Но более удачливые в чем‑то одном. Не спеши завидовать им, разберись, и ты найдешь что‑то другое, в чем больше повезло тебе.»

Дорогин бежал мерно, как заправский спортсмен, экономящий силы для финишного рывка. На машины, которые проносились мимо, он не обращал внимания. К чему? Он бежит по обочине, машины мчатся по асфальту. Они все словно бы существуют в разных измерениях, пронизывают пространство в разных плоскостях. У каждого свои заботы, свои цели, свои мечты. Но все же привычка предвидеть опасность, реагировать на угрозы вынуждала Сергея чуть принимать в сторону, когда сзади уж слишком нахально начинал рычать мотор мощного джипа или раздавался угрожающий свист модного «Мерседеса». На таких машинах передвигались люди, считающие себя хозяевами жизни, уверенные, что принять на полметра влево — ниже их достоинства.

«Было бы перед кем! Какой‑то простак совершает пробежку по обочине!»

Вновь сзади загудел мотор приближающейся машины. По звуку ничего особенного: хорошо отрегулированный двигатель почти нового автомобиля, не очень большого. Лишь в самый последний момент Дорогин успел принять немного вправо: новенькая темно–синяя «Шкода» пронеслась, чуть не задев его колесом по пятке. Она неслась на скорости не менее ста двадцати километров в час, и при этом ее протекторы шли по самому краю асфальта. То, что шофер хотел напугать бегуна, не оставляло сомнений.

«Или пьяный, может быть? — подумал Дорогин, глядя вслед странной машине. —- Не особо крутая, на таких обычно ездят женщины, мужчины предпочитают что‑нибудь покрупнее и помощнее. Да и автомобиль чешского производства, не такой уж и престижный.»

Возможно, через несколько минут он и забыл бы об этом происшествии, но, когда машина уже въезжала на горку, задняя дверца приоткрылась и из‑под нее на дорогу выпорхнула белая пачка сигарет,несколько раз подпрыгнула и замерла среди камешков, усыпавших обочину. Дверца тут же захлопнулась, да так сильно, что ее удар был отчетливо слышен в ветреный день на расстоянии более ста метров.

И только сейчас Сергей обратил внимание на людей, сидевших в машине: за рулем парень с короткой стрижкой, на заднем сиденье мужчина и женщина. Дорогину показалось, что тот обнимает свою спутницу, голова женщины исчезла внезапно.

«Странные дела…» — подумал Муму.

Он вскоре оказался у сигаретной пачки. Крышечка была приоткрыта, под ней желтели фильтры. Пачка была недавно начата, не хватало сигарет пяти. Вот это‑то и заставило Дорогина остановиться. Уже до этого в его душу закрадывались сомнения: чтобы выбросить пустую пачку, не станут открывать дверцу на бешеной скорости, опустят стекло и выбросят. Но он по себе знал, как трудно себя заставить выбросить пачку, в которой еще остаются сигареты. Он пытался несколько раз бросить курить, и каждый раз, когда пытался смять еще не добитую пачку, пальцы не слушались.