Дж. Коннолли - Слоеный торт Страница 15

Я внимательно всматриваюсь в лицо Джимми, пытаясь понять, что еще он знает об этом деле. Краем глаза я вижу, как Джин слегка приподнял левую бровь, как будто его тоже не убедили слова Джимми. Возможно, Прайс решил убрать заносчивую аристократку в качестве бесплатного удовольствия для своего старого кореша. И молол он эту чепуху о том, что дамочка валяется сейчас где-нибудь под забором, лишь для того, чтобы сбить нас с толку.

– Друг пришел ко мне и спросил, что мне об этом известно. Но… – Он пожимает плечами и поднимает руки кверху. – Что я мог ему сказать?

Тема закрыта. Нам никогда не узнать правды.

– Шарли окончила школу и не имела представления о том, что делать дальше. Ясно одно: она не очень-то торопилась на биржу труда. Девчонка в общем-то и не нуждалась в деньгах. Папаша обеспечил ей неплохое содержание. Отправил ее в Швейцарию в какой-то пансион благородных девиц. Все шло как по маслу до тех пор, пока не раздался неминуемый телефонный звонок, и ему не сообщили, что дочурка совершенно помешалась. Тогда он отправился в Цюрих, чтобы выручить чадо, если надо, внести залог и забрать на родину.

– Что же вызывает эти приступы?

– Да что угодно: свет, темнота, полнолуние. Черт ее знает!

– А как она отреагировала на исчезновение матери?

– Не помню, чтобы она убивалась. Как-то один умник высказал предположение, что, мол, неплохо бы девушке самой начать зарабатывать на жизнь. Он не имел в виду, что ее нужно лишить наследства. Идея заключалась в том, что Шарли пора делать самостоятельные шаги. Тогда и самооценка ее повысится.

– Разумно.

– Ей всегда твердили, что она красавица, эдакая «английская роза». И отец договорился о фотосессии с самым лучшим и высокооплачиваемым фотохудожником, который за день работы обычно берет две-три «штуки». Сделали снимки, и новая жена наказала моему другу не вмешиваться в это дело, поскольку в таком случае ее успех не будет стоить и ломаного пенса. Он согласился. В Конце концов, Шарли должна снискать уважение собственными заслугами.

Здесь Джимми лезет в конверт и извлекает оттуда пару фотографий. Он подталкивает их в мою сторону, и они, скользнув по льняной скатерти, ложатся передо мной бок о бок. На первом глянцевом фотоснимке – Шарли с обнаженными плечами и едва прикрытой грудью. По краям изображение слегка смазано. Очевидно, фотограф намеревался добиться эффекта движения. Белокурые волосы распушены, немного растрепаны и словно развеваются по ветру. Свет падает сзади, делая лицо похожим на застывшую в удивлении маску с испуганными глазами и ярко-красными, густо покрытыми блеском губами. В итоге получилась эдакая юная соблазнительница с наивным и одновременно порочным взглядом. Однако что-то подсказывает мне, что душа Шарли не лежит к модельному бизнесу.

Вторая фотография представляет собой цветную фотокопию оригинального снимка, разрезанного напополам. Шарли тесно прижималась к какому-то здоровяку. Именно его и отрезали. Вне всяких сомнений, здесь стоял ее отец. Он был в темно-синем блейзере и обнимал ее за плечи, она же застенчиво и с любовью смотрела туда, где некогда находился папаша. Очаровательная, миленькая девушка. Только вряд ли из нее получится фотомодель. Не того она типа. Волосы не собраны и слегка взъерошены. Впрочем, так сейчас носят все молодые особы. Однако Шарли это даже к лицу. На ней какой-то балахон, вроде старого отцовского джемпера, в каком он обычно ездит играть в крикет. И еще какие-то бесформенные штаны. В такой одежде малышку совсем не видно. Она прижимает спрятанные в рукава руки к груди. Это придает ей вид защищенного и одновременно хрупкого создания. По-моему, второй снимок намного удачнее. На нем малышка больше походит на живого человека. Она мне даже нравится, но все равно есть что-то в этой девочке, что вселяет неопределенный страх.

– Ну, как она тебе, сынок? Прекрасное создание, правда? И немного сбитое с толку.

– Да, пожалуй. Она мила.

– Певчая птица в золоченой клетке. Девушки наивны и беспомощны, когда им двадцать один год.

Очевидно, Джимми не приходилось сталкиваться с моими двадцатилетними подружками.

– Ее слишком уж ограждали от окружающей действительности.

– Может быть. Ей предложили участвовать в крупной рекламной кампании какой-то косметики или нижнего белья. Это было как нельзя кстати и могло бы стать для нее первым шагом к вершине карьеры. Только вот Шарли куда-то запропала и объявилась лишь спустя две недели. Не думаю, что она сама знала, где ее носило половину этого времени. Наверняка опять шлялась с гребаными неудачниками, бездельниками, подонками, наркоманами. Вся в мать. Та тоже не могла отличить нормального человека от конченого. Вот тебе и уютный дом, и авто, и бабки… Казалось бы, что еще нужно? Так нет: надо обязательно связаться с людишками, которые станут пичкать тебя наркотой ради того, чтобы, подсев, ты покупала и на их долю.

– Эх, Джимми, Джимми. Все намного проще. Я, кажется, начал понимать, что за штучка эта Шарли: милая, но не такая уж невинная. Мой опыт показывает, что девушки вроде нее – папенькины дочки – ради желанного приза готовы на все. Эти своего не упустят.

– Вскоре положение усугубилось тем, что полиция стала проявлять к их проблемам повышенный интерес. Моему приятелю пришлось разбить несколько голов и посоветовать паре недоумков держаться подальше от его дочери. Они все поняли правильно. Отец отослал Шарли в Штаты, но и там она умудрилась влипнуть в историю. В общем, она снова здесь, и все по-прежнему. За тем лишь исключением, что теперь малышка всерьез подсела на порошок, а тебе должно быть хорошо известно, чем может окончиться для нее это пагубное пристрастие. Тут и до кладбища недалеко.

Чую, лицемерит, подлец. Джимми изо всех сил старается представить ее жертвой обстоятельств. Я же, напротив, убежден, что Шарли – добровольная их участница, если не сказать больше.

– Старик не желал лишать дочь наследства и оставлять ее без пенни в кармане. Это означало бы отдать ее прямо в лапы какому-нибудь последнему ублюдку. Кто-то сказал, что ей нужна жесткая любовь. Это американцы придумали. Ты просто самоустраняешься и оставляешь наркомана наедине с проблемой. Хватит потворствовать этому безумию. Его вместе с другими «больными» помещают в реабилитационный центр. Опять же американская идея. Так вот там под одной крышей собираются разнокалиберные «пациенты»: алкаши, героинщики, кокаинщики и подобный сброд, и все они должны помогать друг другу порвать с губительной привычкой.

Джимми легонько качает головой.

– Все считают, что это только в Америке наркомания, а у нас нет. Ошибочка. Здесь то же самое. Один приятель его второй жены надменно вздыхает: «Испорченное поколение. Что тут сделаешь».

– Чем она травится?

– С чего бы начать… Ну, стимулянтами, депрессантами, травкой, порошком… Только назови – она тут же попробует. Главное, чтобы товар был высшего качества. Ей нравится «кокс» – она от него улетает, – Джимми задирает руки к потолку, – и «герыч» тоже – от него плющит, – он вновь опускает их на стол.

– Не понимаю, почему они не могут остановиться, – решил я высказаться. – Это всего лишь вопрос дисциплины.

– В точку. У многих ее просто нет. Полное отсутствие силы воли.

– И самодисциплины, – говорю я, киваю и грожу пальцем кому-то невидимому, прекрасно понимая, что в противном случае я был бы намного беднее. Зато я нашел общий язык с Джимми. Теперь я знаю, как с ним обращаться.

– Ты прав. Так или иначе, Шарли отправили в Чиптон-Грандж, к юго-западу от Лондона. Она жила в большом старом загородном доме, расположенном на огромном участке земли. Вставала в семь, ложилась в десять. Свежий воздух, здоровенные порции добротной пищи – все условия, чтобы подкрепить здоровье и нарастить мяска на кости. Красота, мать ее!!! Режим хоть и строгий, но эффективный.

– Как у вас в исправительной школе.

– Да уж. А ты, сынок, нахал. В общем, поначалу она возненавидела это место, но потом ей даже понравилось. Там она спуталась с каким-то типом, хотя это запрещено. Встречаться они не могли, так что кто-то из них должен был уехать.

– Вполне разумно.

– Ага, тебе это кажется разумным, но любовь слепа, друг мой. И дабы их не разлучили, они решили свалить вместе. Ночью, в свете луны, рука об руку они вышли за территорию, на такси доехали до станции и сели на поезд до Лондона. Больше их никто не видел.

– Значит, она исчезла, как и мать?

– Ну, до сих пор она не объявлялась. В том-то и суть. Меня уже не так сильно напрягает просьба Джимми.

– Когда она удрала из этой лечебницы, как ее там, Чиптон-Грандж?

– Примерно три недели назад.

– А парень? Кто он такой?

– Тревор Аткинс, его еще называют Кинки. Даже не спрашивай, почему его зовут Кинки, потому что я и сам не знаю. Это его кличка. Для всех он Тревор Джон Аткинс, для сообщников же – просто Кинки.

– Я его знаю?

– Очень сомневаюсь. Это не твой уровень. Думаю, вы могли бы встретиться лишь при одном обстоятельстве: если бы ты переехал его на машине. Мне показывали его досье из полицейского управления. Парень – просто урод: не раз попадался за мелкое воровство, его выпускали под залог, а он сбегал. То он в тюрьме, то в бегах, то в наркологической клинике – короче говоря, неудачник-рецидивист. Я и сам не святой, только, по-моему, все эти центры, реабилитационные курсы и программы адаптации – пустая трата времени.