Вольф Хаас - Приди, сладкая смерть Страница 15

7

— Сегодня прямо все валом повалили, — удивилась Рози. — Эти двое из уголовной полиции опять здесь были.

— Ну и как? Тебе чей пиджак больше понравился?

— Который на шефе.

— Как ты узнала, кто шеф?

— Да он не ел ничего.

— Начальство питается сознательно, холестерина избегает, — сказал Бреннер, прежде чем отправить в рот очередной кусок печеночного паштета.

— А вот Синделка не такой. Он у меня тут тоже сегодня уже был.

— Синделка, из патологоанатомического?

— Нет, из государственной проверки девственности. — Потому как Рози была такой человек, она просто не в состоянии была нормально сказать «да». — Он обычно только после обеда приходит. Каждый день по донорскому сердцу, а все равно тощий как карандаш.

— Может, он спортом много занимается.

— Гы-гы-гы. У него один спорт — знай себе трупы режет.

— Значит, от этого.

— Что?

— Не толстеет. От трупного яда, — с убийственной серьезностью заявил Бреннер.

— Гы-гы-гы!

Бреннер подбирал последним куском хлеба горчицу, а Рози рассказывала:

— Этих-то, Штенцля с Ирми, ему друг из дружки вырезать пришлось.

— Что значит — вырезать друг из друга?

— То и значит: вырезать друг из друга, — объяснила Рози. — Потому что пуля прошла сначала через его язык, а потом через ее язык. А из-за жара от пули оба языка сплавились.

— Гы-гы-гы!

— А что, правда! — заупрямилась Рози. — Ты что думаешь, Синделка мне какую-нибудь ерунду рассказывать станет?

— Ну у него и работенка! — Собственная профессиональная деятельность опять вдруг предстала перед Бреннером в более розовом свете.

— Ужасно, — скривилась Рози, разрезая пленку на килограммовой упаковке белых колбасок. — Такой язык — просто ужас какой-то. Ты когда-нибудь говяжий язык ел?

— Конечно.

— Я тоже. И больше никогда в жизни не буду! Они там лечо на него кладут, чтобы язык этот не очень видно было. Пупырышки и все такое. А я лечо-то с самого начала дочиста съела.

— Это была ошибка.

— Это точно. Потому как ты вдруг видишь у себя на тарелке коровий язык. Форма вся как есть, и пупырышки, и все-все.

— Да, ничего себе.

— А потом ты его ешь и вдруг понимаешь, что у тебя на языке язык. Я тебе говорю, ужасно. То ли корова тебе язык жует, то ли ты коровий язык, уже и не разобрать.

— Да-да, Синделке нельзя быть таким чувствительным.

— А он вообще бесчувственный. Ему это в самый раз.

— Вот я так и подозревал.

— Знаешь, что он про сплавившиеся языки Штенцля и Ирми сказал? — ухмыльнулась Рози.

— Откуда мне знать.

— По крайней мере, это был союз на всю жизнь.

— Если так смотреть, то он прав.

— Чего доброго, Николь еще завидовать будет.

— Что еще за Николь?

— Секретарша Штенцля в банке крови, вон там, на той стороне. Они с Ирми из-за Штенцля такую войну вели, просто куда там.

Гы-гы-гы, подумал про себя Бреннер. И просто отправился прямиком в банк крови. Когда Бреннер туда вошел, то ему показалось было сначала, что он ошибся. Хотя он уже энное число раз там был, ведь водителям «скорой» приходится чаще всего ездить за консервированной кровью и развозить эти консервы по больницам, это и составляет самую большую часть всех дерьмовых поездок. Но обычно он бывал здесь по утрам, когда все прямо кишело от медсестер и водителей, выстраивавшихся в очередь за консервированной кровью. А теперь все абсолютно вымерло.

Окошко выдачи консервированной крови мало чем отличалось от окошка камеры хранения на вокзалах, откуда они все время возили запертых в ячейки бомжей. Только что за окном выдачи сидел не вокзальный служащий. На полу неподвижно лежала молодая женщина. И хочешь верь, хочешь нет, Бреннеру прежде всего бросилось в глаза, как красиво лежали на паркетном полу вокруг головы ее каштановые волосы. И только во вторую очередь, что белый сестринский халат задрался до самых бедер.

Причем мне всегда было непонятно, почему это в больницах все люди должны всегда быть в белых халатах. Даже Рози из ларька — всегда носит белый халат, полностью заляпанный горчицей и кетчупом. Тут уж можно сказать, ей-то он хотя бы нужен. Но зачем белый халат секретарше в офисе банка крови? Кровь ведь полностью стерильно упакована, тут же не как у Рози. Может, просто больнице так удобнее, когда можно отличить персонал от пациентов. Вот видишь, скорее всего, по этой причине.

— Стучать не умеете? — спросила Бреннера мертвая женщина, все еще не пошевелив при этом ничем, кроме губ.

— Я стучал.

Она открыла глаза, и честно говоря, я еще никогда не заглядывал в глаза марсианину, но представляю себе их примерно так же. Нет, не подумай, вовсе не зеленые, а карие. Но по форме совершенно ненатуральные, косые марсианские глаза, и взгляд, как бы это сказать, гипнотический.

— Когда я делаю свои упражнения, я иногда так расслабляюсь, что стука уже не слышу.

— Что, теперь вместо «на работе спать» говорят «упражнения делать»?

— Чего ерунду городить, на работе спать. — И с таким же порывом, как она это произнесла, она тут же перекатилась на бок. — Знаете, что самое главное? Никогда нельзя вставать из положения лежа на спине. Сначала всегда надо перевернуться на бок.

Затем он стала вставать так благоговейно, что можно было подумать, за этим скрывается какая-нибудь религиозная практика. Буддизм там или что-то в этом роде, когда им коров нельзя есть. Раньше-то мы над ними смеялись, а теперь коровье бешенство, и теперь они над нами смеются. Бреннеру показалось, что даже волосы падают ей на спину, как в замедленной съемке. Может, по этой причине на ней и был надет белый халат. Ее каштановые волосы отлично контрастировали с ним, очень живые волосы у нее были, а только что на паркетном полу они показались Бреннеру мертвецкими волосами.

Потом она наконец обдернула сестринский халат, села на вертящийся стул и вдруг этак официально взглянула:

— Чем могу служить?

— У меня сегодня наряд на упражнения с вами.

— Очень остроумно.

— Знаете, да, у меня постоянно такие ужасные головные боли. Мигрень. А врач сказал, что все это от мышечного спазма в области затылка. Тут только упражнения и могут помочь. К сожалению, больничная касса больше не оплачивает упражнений. Но мне посоветовали: сходите в канцелярию банка крови, там бывают упражнения под столом.

— Очень, очень остроумно.

Ты скажешь, это было несколько навязчиво, когда Бреннер стал так разговаривать. Ну, вроде того, как раньше мужчины себя вели. Но я тебе на это вот что скажу. Ведь недаром же говорится: разговоры сближают людей. И еще через парочку «очень остроумно» уже выясняется, что секретарша и в самом деле делала упражнения от головной боли. А после того как оба спортивных пиджака выжали ее как губку, в третий раз за две недели, ей срочно потребовалось заняться своими упражнениями.

И наоборот, она поняла, что Бреннер был по головной боли экспертом номер один.

— А ты знаешь, чем хороша головная боль?

Ее карие глаза взглянули на него с таким удивлением, как будто к ней впервые в жизни обратились на «ты». Но сказать она ничего не сказала.

— По крайней мере знаешь, что у тебя еще есть голова.

— Очень остроумно.

— Потому как если ты пустишь кому-то пулю в голову, то у того уже даже и головной боли не остается.

— Но я никому в голову пули не пускаю.

— Но ведь как-то должна была попасть пуля в голову твоего шефа.

— Думай, что говоришь. Хотя он и был плохим шефом, бездельником, всю работу на меня сваливал. Но за это я бы его, конечно же, стрелять не стала.

— Значит, ты его застрелила не за то, что он был плохим шефом, а за то, что был плохим любовником?

Тут мне придется слегка покритиковать Бреннера. До этого у Рози, можно сказать, шутка была, когда он ей сказал, что она застрелила Штенцля. Но тут уж шутки кончились. И глаза Николь можно только отчасти принять как извинение. Я себе такой метод наскока могу объяснить только тем, что Молодой запалил у него костер под задницей. А когда у тебя под задницей горит костер, тут уж ты гораздо более склонен действовать нахраписто.

Когда он увидел, что Николь распахнула свои глаза как можно шире, включив третью передачу, чтобы удержать влажную пелену слез, он это тоже заметил, про свой наскок. Теперь, значит, такой прием: нужно сказать что-нибудь приятное.

— И как? Помогают эти упражнения от головной боли? — с улыбкой обратился он к Николь.

Сначала что-нибудь приятное, потом что-нибудь интересное:

— С тех пор как я на «скорой» работаю, у меня больше голова не болит.

Николь взглянула на него недоверчиво:

— У нормальных людей там обычно голова как раз начинает болеть.

Тогда Бреннер показал ей пачечку лекарства, которое ему продал Черни. Потому как он по своей натуре дельца неутомимо приторговывал наркотическими веществами. Мне бы не хотелось сболтнуть сейчас лишнего, ничего такого трагического, но благодаря своим контактам с врачами Черни собрал небольшой набор пробных упаковок лекарств и продавал их среди своих знакомых. Так, немножко, для заработка, не то чтобы всерьез, это точно.