Дмитрий Алейников - Граница. Таежный роман. Карты Страница 15

Галина брела вдоль неказистых построек, большинство из которых было закрыто на пустяковые навесные замки, — отдыхающие кто подался в город, кто двинулся в обход обрыва на море. Знакомиться было не с кем.

И вдруг Галя увидела глаз.

Она сделала шаг, и глаз скрылся за доской, прежде чем девушка сообразила, что именно успела увидеть. Определенно, это был человеческий глаз, смотревший на нее из какой-то щели. Только он был очень большим, просто-таки огромным.

В великанов, циклопов и прочую чудь комсомолка Галина не верила, но глаз-то она видела!

Она остановилась и сделала шаг назад, стараясь не выпустить из поля зрения то место, откуда смотрели на нее секунду назад. Ничего такого. Еще шаг — мимо. Но в какой-то момент сквозь жидкий кустик мелькнуло что-то белое.

Галина осторожно, чтобы не вспугнуть нечто и не испугаться ненароком самой, двинулась в замеченном направлении.

Миновав кустик, она увидела приоткрытую дверь домика, построенного из старых теннисных столов, и почти сразу же из этой щели вновь глянул на нее огромный вытаращенный глаз. Глянул — и тут же исчез.

Лазить по чужим домикам, конечно, возбранялось, но любопытство взяло верх. Галина сделала еще шаг, еще, взялась за ручку двери…

Тут глаз снова выглянул из своего укрытия и на сей раз замер на месте, уставившись на Галину. Она вскрикнула, подалась назад, оступилась и упала, уронив какие-то доски, дырявую шайку и еще всякий хлам, издавший жуткий грохот и лязг.

Из загадочной двери тотчас выглянул мужчина. Пожилой мужчина в растянутой, серой от небрежной стирки майке. Половина его лица была покрыта пышной мыльной пеной, другую он успел побрить.

Но Галина, вытаращив глаза, смотрела не столько на него, сколько ему за спину, ожидая, что следом выскочит обладатель страшного глаза.

— Что за шум? — довольно миролюбиво для потревоженного хозяина спросил мужчина. — Что за испуганный вид?

Галя не сразу пришла в себя. А когда пришла, то кивнула на сарай:

— Там у вас глаз!

— Глаз? — удивился тот. — Какой еще глаз?

В Галине проснулась комсомольская бдительность, а этот человек явно что-то скрывал, корчил сейчас из себя простачка.

— Я видела, — сказала она, поднимаясь. — Там у вас огромный глаз.

Мужчина озадаченно посмотрел себе за спину, потом расплылся в улыбке:

— Точно! Глаз! И еще ухо, горло и нос. Желаете посмотреть?

Галина еще не успела принять решение, стоит ли заходить в подозрительный сарай сейчас же или вызвать подкрепление, но мужчина распахнул дверь сарая шире и продемонстрировал глаз.

На стене каморки висело огромное круглое зеркало с круглой же дыркой в середине. При всем том зеркало было вогнутым. Мужчина брился, глядя в эту сферу, и потому фрагмент отражения его лица — глаз, который так встревожил Галину, — казался очень большим. Кривое зеркало, как в комнате смеха. Галя засмеялась.

— А что это? — спросила она.

— Зеркало, — тоже улыбнувшись, ответил не-добритый хозяин. — Там, внизу, есть маяк, и это старое зеркало с маяка, гиперболическое. Лучше, чем никакого, а по мне, так и бриться удобнее…

— Здорово, — кивнула Галина, делая шаг в сторону, чтобы увидеть в зеркале и свое отражение.

— Еще бы не здорово. Ты местная?

— Нет. Мы из Москвы.

— Из Москвы? — немного удивился обладатель гиперболического зеркала. — Обычно московские гости по пансионатам отдыхают. Или вы… — Он указал рукой в сторону правой стороны улицы.

— Нет, — поспешно замотала головой Галя. — Мы тут, в сарайчике.

— В сарайчике… — улыбнулся мужчина сквозь мыльную пену. — Значит, не из графьев будете? Такие же пролетарии, как и я?

Галя кивнула, смеясь, потому как с полным правом могла возразить, что они с мамой как раз из графьев, хоть и разорившихся и женившихся на женщинах пролетарского происхождения.

— Тогда заходи в гости. — Мужчина сделал приглашающий жест. — Чай с мармеладом станем пить. Я ведь тоже в некотором смысле москвич.

По здравом разумении, заходить в дома к незнакомым людям не стоило, и Галина твердо помнила это с детства наравне со множеством других правил, указывающих, что говорить, что делать, что думать. И в той, прошлой жизни она нипочем не вошла бы, но теперь что-то изменилось в ней, прежние границы и пределы отступили, размылись, а новые еще не наметились.

Незнакомец жил в еще более тесной каморке, чем они с мамой. Строго говоря, тут и заходить-то было некуда. Кровать, табуретка и тумбочка, служившая, надо понимать, заодно и обеденным столиком, занимали почти всю площадь, оставляя лишь узкий проход вдоль стены. Жилец вынужден был забиваться в этот проход, чтобы побриться, любуясь в замечательное гиперболическое зеркало.

— Садись, землячка, — указал мужчина на табурет, — устраивайся. Тебя, кстати, звать как-нибудь или ты думаешь, что звать тебя некому?

Шутка была чуть сложноватой, громоздкой, и Галина даже не сразу поняла, о чем ее спрашивают, не говоря уж о том, чтобы засмеяться.

— Галя, — ответила она, когда распутала этот узелок.

— Милое дело! — чему-то обрадовался «земляк». — А меня — Валя. Валентин. Можешь звать как угодно, даже дядей Валей, если тебя больно хорошо воспитали. Ты не против, если я добреюсь? Достань пока чайник и мармелад. — Он кивнул на тумбочку. — Только осторожней: горячий!

Галина нагнулась, думая, что это очередная странная шутка, но в тумбочке и впрямь оказались алюминиевый чайник, три кружки и коробка с мармеладом, и от чайника исходил жар.

— Наливай, наливай, — подбодрил хозяин. — Я прямо в чайник завариваю, не возражаешь? Только ложек у меня нет, и сахара тоже не водится. На сахар сбегаются муравьи. У вас в домике есть сахар?

Не далее как вчера Галина мама в очередной раз вытряхивала муравьев из пакета, перекладывая белые кубики на новое место.

— Мармелад не слишком свежий, я его с собой привез, но попробуй на всякий случай, — продолжал Валентин, добриваясь.

— Спасибо.

Мармелад, как и ожидалось, оказался не первой свежести, тягучий, но вкусный.

— Ну, Галина из Москвы, — хлопнул в ладоши Валентин, когда они покончили и с чаем, и с остатками мармелада, — чем же тебя развлечь? Ты, кстати, чего не на море?

— Лестницу градом засыпало.

— А в обход лень пройтись?

— А! — отмахнулась она. — Один день можно и отдохнуть.

— Ну-ну. Судя по твоему загару, один день уж точно можно пропустить. Так чем же тебя развлекать?

— А зачем меня развлекать?

— Ну, как же! Гостей ведь принято развлекать. Ты моя гостья, а я, как гостеприимный хозяин… Хороший тон, короче. Или в Москве за последнее время все изменилось?

— А вы давно из Москвы?

По лицу Валентина пробежала тень.

— Давненько… — Вдруг лицо его просветлело. — Ты фокусы любишь?

— Фокусы? Как в цирке?

— Ну, примерно.

— Люблю.

— Тогда закрой-ка глаза…

Галина добросовестно сомкнула веки, хотя соблазн оставить небольшие щелочки был велик.

— Открой!

Валентин стоял на том же самом месте, в той же позе. И хотя сдвинуться в сторону было проблематично из-за тесноты, Галина все же рассчитывала на какие-то перемены.

— Итак. — Валентин Продемонстрировал своей гостье совершенно пустые руки. Даже растопырил пальцы для наглядности. Правда, делал он это теми самыми по-кошачьи плавными движениями, которыми демонстрируют свои руки цирковые иллюзионисты. Но в отличие от цирка или летней эстрады, где артисты находятся на почтительном расстоянии, а потому стоит усилий рассмотреть, что там у них в руках, не то что заметить метаморфозы, руки Валентина крутились менее чем в метре от носа единственной зрительницы и шельмовать было куда труднее.

Продолжая свои манипуляции, Валентин протрубил губами цирковой марш, хлопнул трижды в ладоши и взял из пачки папиросу. Он повертел ее так и эдак, показывая, что в руках у него обычная «беломорина». Потом поднес папиросу к самому лицу Гали, ловко крутанул между пальцами, резко прихлопнул второй рукой.

От неожиданности Галя даже моргнула. Руки фокусника медленно разошлись в стороны и были совершенно пусты. Папироса исчезла.

Галина посмотрела на пол, на потолок, на майку Валентина: не забросил ли он папиросу каким-нибудь чудом туда? «Беломорина» пропала.

Валентин замер, разведя руки в стороны, и наслаждался произведенным эффектом, созерцая озадаченное лицо своей зрительницы.

— А еще раз? — спросила Галина, так и не найдя ответа.

— Пожалуйста! — Валентин взял вторую папиросу. — Все просят повторить. Это в Московском цирке вы можете обораться и вас не услышат за громом оркестра, но здесь — другое дело. Сколько угодно, пока не кончится пачка!

Он повторил трюк, папироса исчезла. Потом еще одна, еще одна, еще одна. Пачка почти опустела, а Галина так ничего и не поняла. Как он это делает? Несколько раз ей даже удавалось не моргнуть, но это ничего не меняло: «беломорины» бесследно исчезали в руках Валентина.