Татьяна Полякова - Все точки над i Страница 16

– Мне не за что его прощать, – тряхнув головой, точно пытаясь избавиться от наваждения, сказала я. – Я любила его и была с ним счастлива. Так счастлива, что… – Я сцепила зубы и продолжила: – Я не была на похоронах, потому что не хотела видеть его мертвым, думала, если не увижу…

– Юля, – погладив мою руку, сказала она. – Вам незачем оправдываться. Я видела вас там, в больнице. Вы, должно быть, не помните, вы были в таком состоянии… Я все понимаю. – Мы замолчали, потом она опять заговорила: – Знаете, мне надо бы привыкнуть, что его нет. Последние годы мы совсем не виделись. Я даже не подозревала, что он вернулся, только когда он оказался в больнице, узнала… Звонил он редко, от случая к случаю. Но теперь… теперь мне кажется, что жизнь без него… простите. Я не должна этого говорить, вам и без того тяжело.

– Он ваш сын, и ваша утрата куда страшнее, чем моя. Пройдет время, и моя жизнь наладится, еще встречу кого-нибудь…

– Эти слова должна бы сказать вам я, – мягко улыбнулась она.

– Какая разница, кто их скажет. – Я тоже улыбнулась, и мы опять замолчали.

Но теперь молчание не было давящим, мучительным.

– Следствие еще не закончено, – сказала она через некоторое время. – Впрочем, вы, должно быть, знаете. Никого не нашли. Говорят, Павел связался со скверной компанией, просто так в людей не стреляют, по крайней мере, это заявил мне следователь. Может, он был никудышным сыном, но это мой сын.

– Мне он был хорошим мужем, – ответила я.

– Спасибо, – кивнула она.

– Не за что. Это правда. Может, он и связался со скверными людьми, но сам таким никогда не был. Что бы там ни говорил следователь. Вы сказали, что не знали о том, что Павел в городе, наверное, о его друзьях вам тоже ничего не известно?

– Нет, – покачала она головой. – Я понимаю, что вы спрашиваете не просто так. Жаль, что ничем не могу вам помочь. Последний раз Павел был здесь три года назад. Привез мне часы в подарок. Часы не работали, и он, смеясь, сказал, что их нельзя починить и поэтому они ему очень нравятся. Старинные часы… он сказал, что они будут напоминать мне о нем, и добавил, что так можно обмануть старость: часы не показывают время, и ты не знаешь, сколько лет прошло и каков твой возраст. И с его подарком я буду вечно молодой. Он мог быть очень милым, – добавила она с печалью.

– Да, – согласилась я, больше всего в тот момент мне хотелось проститься и уйти. – Как дела у Сережи? – спросила я, чтобы отвлечь ее от мыслей о Павле.

– Хорошо. Учится, работает. Живет у моей двоюродной сестры. Почти каждый выходной приезжает…

Она рассказывала о младшем сыне, а я кивала и иногда задавала вопросы, демонстрируя заинтересованность. Ей не очень-то хотелось рассказывать о нем, а мне слушать, и она, скорее всего, об этом знала, но мы продолжали говорить, надеясь избавиться от боли. Наконец я решила, что могу уйти.

– Мне пора.

– Да, конечно, – кивнула она. – Спасибо, что пришли, Юля. Мы поднялись из-за стола.

– Я хотела бы вам кое-что подарить на память, – заговорила она и повела меня в гостиную. – Я подумала, что… – Она смешалась, я стояла неподалеку от двери, терпеливо ожидая, что она еще скажет. Она подошла к шкафу и сняла с полки фотографию в рамке: я и Павел. – Вы здесь такие красивые, – сказала она, протянув ее мне. – Не знаю, помните ли вы… прошло столько лет… в тот день вы победили на музыкальном конкурсе, и… я нашла ее в одной из книг, наверное, туда фото положил Павел. У него была привычка использовать все, что подвернется под руку, как закладку.

Я взяла фотографию, не испытывая никаких чувств, все это было так давно, в какой-то другой жизни, и, в общем-то, не имело теперь ко мне никакого отношения. Но я была благодарна ей за то, что она все эти годы хранила фотографию, о которой ее сын вряд ли вспомнил хоть раз.

– Спасибо, – кивнула я, и тут мой взгляд упал на часы. Уродливый монстр, высотой почти в полметра, стоял на тумбочке. Стрелки сошлись на цифре «двенадцать». – Вы говорили об этих часах? – кивнув на них, спросила я.

– Да. Странный выбор, правда? Я имею в виду, странный для Павла. У него был хороший вкус, а это какое-то художественное безобразие. Иногда я думаю, может, он предчувствовал свою судьбу, и эти сломанные часы…

– Можно взглянуть? – спросила я, подходя ближе.

– Конечно.

Странное ощущение вдруг овладело мной, я смотрела на часы, и некое подобие догадки возникло в сознании. Я открыла стеклянную дверцу, маятник был неподвижен, я качнула его, и в этот момент зазвонил телефон, я вздрогнула и отдернула руку.

– Наверное, кто-нибудь из подруг, – улыбнулась мать Павла и вышла в прихожую, где стоял телефон.

Я подняла часы, очень тяжелые. Повернула их. Задняя стенка была из дерева, она одна, наверное, весила килограмма полтора. Странная фантазия мастера.

Из прихожей доносился голос матери Павла, я покосилась на дверь и приподняла часы. У Павла действительно был хороший вкус, что заставило его купить этого монстра, которого к тому же невозможно починить? Антикварные часы, конец девятнадцатого века, тогда любили всякие забавные вещицы. Я нажала на едва заметный выступ панели внизу, ничего не произошло, я нажала второй раз, сдвинув часы к краю тумбочки, придерживая их, и теперь с едва слышным щелчком нижняя панель откинулась, и из образовавшегося отверстия выехал ящичек, точно диск из компьютерного гнезда. В ящике лежала папка. Еще раз, покосившись в сторону прихожей, я вытащила ее дрожащими руками и сунула под рубашку за ремень джинсов. Задвинула ящик и поставила часы на место. Руки дрожали, я ощутила, как мгновенно вспотела, и дышать стало трудно, я чувствовала себя воровкой и боялась, что мать Павла заметит перемену во мне, но заставила себя пройти в прихожую. Увидев меня, она поспешила закончить разговор, я сунула ноги в туфли, радуясь, что не надо наклоняться, не то она бы непременно заметила папку. Я боялась, что рубашка топорщится, и старалась не дышать, от этого было только хуже.

– Вы не дадите мне какой-нибудь пакет, чтобы положить фотографию? – попросила я.

– Да, конечно.

Она пошла на кухню, вернулась с пакетом, эти мгновения показались мне вечностью. Я сунула фотографию в пакет и поспешно простилась с ней, боясь, что свалюсь в обморок. Наконец я оказалась в подъезде. Дверь за моей спиной захлопнулась, я спустилась по лестнице, вцепившись в перила, дождалась, когда туман перед глазами рассеется, торопливо достала папку и сунула ее в пакет. Я не сомневалась, что это те самые бумаги. Отсканировав их, Павел спрятал документы здесь еще несколько лет назад и с тех пор у матери не появлялся. Чего в этом было больше: беспокойства за бумаги или за ее жизнь, непонятно, но такое его решение позволило сохранить и то и другое. Те, кто за ним следил, знали: к матери он не приезжал, и искать у нее не стали. Не было никакой банковской ячейки, и Ник тянет пустышку, разыскивая Морячка, документы у меня в пакете.

Я села в машину и попыталась успокоиться. Мне очень хотелось заглянуть в папку, но я запретила себе даже думать об этом. Я ехала к себе домой, мою квартиру нельзя назвать надежным местом – и Ник и Рахманов любили появляться у меня неожиданно, но ничего другого мне в голову не приходило. Вряд ли пакет в моих руках вызовет подозрение, если я буду вести себя естественно. Я смогу? Черт… мне нужно еще немного везения.

Я бросила машину возле подъезда, неуверенно посмотрела на окна, похоже, гостей у меня нет. Поднялась на свой этаж, открыла дверь квартиры, заглянула в комнату, потом на кухню. Подумала и принесла стул, поставила его возле двери, потом заперла ее на ключ. Вошедший непременно опрокинет стул, и я услышу шум.

Наверное, со стороны я напоминала сумасшедшую, нервные, резкие движения, напряженный взгляд. Наконец я устроилась за столом и достала папку, она была застегнута на «молнию». В папке оказались бумаги, для начала я их бегло просмотрела. Документы с печатями и подписями, список фамилий, опять документы. Нервозность понемногу оставила меня, и я принялась изучать внимательно один лист за другим. Я не знала, сколько потратила на это время, но, когда взгляд мой упал на часы, удивилась: уже вечер. Прошло не меньше четырех часов.

В руках у меня была «бомба», оставалось решить, что с ней делать. Даже не владея особыми знаниями, я поняла: Долгих, по крайней мере, три предприятия получил незаконно. С бывшим компаньоном вырисовывалась тоже занятная картина, он уступил свои права Долгих, а потом скончался. К документам был подколот листок, какое-то письмо, поначалу мне оно интересным не показалось, пока я не догадалась сравнить подписи компаньона Долгих на письме и та документах. Вряд ли их поставил один и тот же человек, а это значит, что документы были оформлены уже после смерти компаньона. Долгих наверняка постарался уничтожить образцы его подписи, чтобы не с чем было сравнивать, но предусмотрительный начальник охраны одно письмецо сохранил. Но это еще не все. То, что Долгих очень многое прибрал к рукам в нашем городе, было мне хорошо известно, то, что действовал обманом и убийствами не брезговал, тоже. Но я и подумать не могла, какой властью он обладал, они обладали, потому что Долгих вовсе не был одинок: если верить бумагам, рука об руку с ним наживали деньги еще шестеро, заключив негласный союз. Эта семерка контролировала буквально все: одни имели огромные деньги, а другие занимали ключевые посты, что и позволяло им плевать на закон без всякого опасения. Я почувствовала головокружение, мне стало ясно: даже имея на руках эти бумаги, я бессильна. Стоит заикнуться о них, и я окажусь в ближайшей канаве с перерезанным горлом, а бумаги вернутся к Долгих. В этом городе не было человека, способного противостоять этим семерым. Я запрокинула голову, разглядывала потолок и чувствовала себя абсолютно раздавленной. Бомба, которая убьет только того, кто завел часовой механизм. Бесполезные документы… впрочем, Ник, к примеру, извлек бы из них колоссальную выгоду. Павел тоже пытался. Наверное, он тоже надеялся на что-то, когда после смерти друга бумаги оказались у него И, наверное, как и я, ощутил жуткую пустоту в душе и безнадежность. И в конце концов решил на них заработать. Или все было иначе? И он с самого начала хотел только одного: получить свой кусок при дележе? Для этих типов миллион сущий пустяк, они бросят его, как кость собаке. Я потерла виски руками, прошлась по комнате. Вид документов на столе причинял почти физическую боль. Я собрала их, сунула в папку. Бесполезный груз, нелепая шутка судьбы. Я могу отдать им бумаги, потребовав вернуть сына. И уеду отсюда. Долгих согласился на это в прошлый раз, возможно, согласится и теперь. Только Рахманову ничто не помешает, выждав время, вновь забрать сына или поступить еще проще: пристрелить меня. Ник всегда к его услугам. Но не страх останавливал меня, мне претила мысль о том, что они опять выиграют. Эта мысль доводила меня до лютого бешенства, до алых кругов перед глазами. И я знала, точно знала, что никогда не соглашусь на это.