Б. Седов - Месть в законе Страница 16

Не поднимаясь, она пошарила рукой под кроватью и достала оттуда недопитую с вечера бутылку с водкой.

И глаз не открывала. Вот так, лежа на спине, отпила прямо из горлышка.

Бутылка вывалилась из ее руки. Настя уснула. Уснула коротким и всегда тревожным сном глубоко пьющего человека.

А в беспокойной дреме явился к ней Андрей. Андрей Таганцев, который всего два года назад еще был ее мужем и мэром сибирского городка Иртинска.

Как-то ранней осенью они отправились на плотах покорять строптивые реки Зауралья. С ними был и Витя Погодин, губернатор края, и несколько человек охранников. Но никто не углядел, как Настя на одном из крутых порогов вдруг вывалилась из резинового надувного плота.

Ледяная стремительная волна сразу же накрыла ее сверху. Голову больно ударило о подводный каменный валун, благо защитил специальный стеклопластиковый шлем. Но даже при этом она получила легкое сотрясение. Синие круги поплыли перед глазами. Ноги схватила судорога.

А Андрей, не раздумывая ни секунды, кинулся за ней в бурлящую пучину. И спас!

Как ему это удалось - никто тогда так и не понял.

Потом, уже на берегу, сушили на костре одежду, ели запеченную в золе картошку, как в детстве. Погодин приготовил потрясающий шашлык из маринованной оленины. Еду запивали сладким грузинским вином… Таким же сладким, какими были нежные поцелуи Андрея.

После ужина они вдвоем убежали от всех в лес. И Насте впервые в жизни казалось, что она без ума влюблена в Таганцева.

Влюблена? Уже через два с половиной месяца она скажет ему, что беременна и - соврет.

…Следом за Андреем в ее хмельной сон ворвался подполковник госбезопасности Рыбин - помощник Харитонова и тот еще гад.

По легенде, которую придумали на Лубянке, когда Настю «подводили» к Таганцеву, именно Захар Матвеевич Рыбин играл роль ее отца.

Через два с половиной месяца после того похода на плотах он приехал в Иртинск, чтобы склонить Андрея к авантюре, с которой должен был начаться широкомасштабный экономический кризис.

Почему этот эпизод приснился сейчас Насте?

Черно-белое кино в пьяном сне, возвращающее в прошлое, - это жуть, это хуже белой горячки. Бред рано или поздно оставит, а жестокая память пребудет с тобой до конца дней…

- Послушай, девочка, - говорил ей Рыбин в тех самых видениях. Голос его был неживым, металлическим и сопровождался долгим эхом. - За Таганцевым - глаз да глаз. Не нравится он мне. Хвостом крутить начинает. Как бы с крючка не сорвался. Всеволод Михайлович возлагает на тебя большие надежды.

- Я постараюсь. Все будет в порядке. - Настя отвечала ему, но рот ее, странным образом, оставался закрытым. Губы были плотно сжаты, а звуки исходили как будто и не от нее вовсе, а как бы сверху. - Думаю, Таганцев никуда не денется. Да, кстати, у него начали складываться какие-то отношения с бандитом Каблуком. - И лицо неживое. Плоское, как лист фанеры и белое, будто бы его старательно натерли мелом.

- Каблук - это что? - опережая эхо, спрашивал Рыбин.

- Это и фамилия, и воровское прозвище. Из молодых да ранних. Дерзок. Амбициозен. Метит занять место Чугуна.

И ведь снова! Опять она видит все в точности, ровно так, как происходило на самом деле! Может, она и не спит вовсе?

- За Чугуна - отдельное тебе спасибо. Вовремя сработала. Могло ведь произойти непоправимое. Теперь вернемся к Таганцеву. Делай со своей стороны что хочешь, но, чтоб их отношения с Погодиным, мягко говоря, изжили себя. Андрей Аркадьевич должен в конце концов увидеть в губернаторе края если не врага, то серьезную помеху на своем пути. Хватит этим двум гаврикам дружбу водить. Одного из них следует технично убрать, другого - оставить и даже возвысить.

- Кого убрать, кого возвысить?

- Убрать, естественно, Погодина. Ну может, не физически, а в ином смысле. Отстранить, например, от дел, чтобы Таганцев принял на себя весь край.

- И это - конечная цель?

- Конечной цели даже Харитонов не знает. Там ведь, в Кремле, люди умные сидят. Они секреты хранить умеют. А наше дело - выполнять команды.

- Как я устала! - вздохнула Настя. - Как я ненавижу свою работу, презираю себя! Иногда я даже Таганцева убить готова.

- И убьешь, если понадобится, - без каких-либо особых эмоций произнес Рыбин. Теперь и он казался плоским и белым. Только вот руки его… Словно их по локти обмакнули в ванну с густой горячей кровью.

- Конечно, убью, - просто согласилась с ним Настя.

Интонация ее голоса не выражала вообще ничего. Глаза были пустыми. На лице не дрогнул ни один мускул.

- Сегодня ночью я сказала ему, что беременна, - сообщила она, не глядя на Захара Матвеевича.

- И что, это правда?!

- Нет, конечно, - выдохнула она. - Но надо же его в такой ответственный момент посильнее к себе привязать! Вы же сами говорили, что он может с крючка сорваться. С этого - не сорвется. Он потом до утра уснуть не мог. Дурачок! Плакать готов был от счастья.

- А что потом? - спросил Рыбин. - Пройдет время и очень скоро выяснится, что беременность твоя - липа. Как выкрутишься?

- Навру чего-нибудь про выкидыш… Придумаю что-то.

- Анастасия! Ты - страшное чудовище! - высказался Рыбин.

- Это комплимент? - Она повернула к нему лицо. В голосе и глазах был вызов.

- Считай, что да.

- Не-е-е-е!!! - во весь голос закричала Настя, подскочив на кровати и тяжело, загнанно дыша. - Я не чудовище!!!

Вновь залившись слезами, огляделась вокруг. Не было рядом никакого Рыбина. И Таганцева тоже не было. Была ветхая бедно обставленная коммунальная комната и она, счастливая жена капитана милиции Горбушкина. Правда, от такого счастья хотелось повеситься.

Вставая с кровати, Настя споткнулась о валяющуюся на полу пустую бутылку. Пнула ее ногой, пошла к платяному шкафу. Достала оттуда длинный и узкий кожаный ремень, соорудила петлю. Накинула ее себе на шею. Туго затянула. Дернула за свободный конец. Еще дернула. Рыдания вырвались у нее из груди. Упав прямо на пол, она еще долго содрогалась в истерике, во весь голос, проклиная свою жизнь и прося у Господа прощения и пощады.

Было ли это раскаянием? Во всяком случае, в ту минуту Насте казалось, что вся ее недолгая жизнь прожита напрасно, а впереди не светит ничегошеньки хорошего.

- Тебя зовут-то как, шоколадка? - Андрей подал стакан апельсинового сока чернокожей счастливице, спасенной от пуль в загородном доме, где братва Таганки расстреляла пацанов из Сибири. Сам устроился рядом - в шезлонге, раскинутом на крутом берегу реки Вуоксы.

- Мэри, - томно представилась девица.

- Ладно гнать! - не поверил Таганцев. - Это ты лохам на Староневском так называться будешь.

- А я и не гоню! - обиделась смуглолицая крошка. - И на Староневском не стояла сроду! Там одни шлюхи дешевые!

- Не понял! - Андрей от удивления чуть было не проглотил свой сок вместе с тонкой пластиковой трубочкой. - Там, значит, шлюхи. А ты - кто? - Ни к чему не обязывающая трепотня забавляла его.

- Я - путана! - гордо заявила она.

- Милое дитя Патриса Лумумбы! - расхохотался Таганцев. - Сколько бы ишак ни говорил, что он - конь, его все равно выдают уши! Эй, Серега! - окликнул он Кнута, который не захотел загорать и сидел на широком пледе, разостланном в тени раскидистого дерева. - Ты слышал? Она, оказывается, путана!

- А мне по фигу, как она называется. - Лопатину был неинтересен этот разговор. Он мирно пил пиво из трехлитрового бочонка и всеми легкими блаженно вдыхал чистейший воздух карельских лесов. - «Путана», кстати, с английского переводится как «шлюха». И не фиг тут из себя целку-невидимку корчить.

- Вообще-то, меня Машей зовут, - смутившись, произнесла девушка.

Причем смутилась совершенно искренне, что было несвойственно ее не редкой, но специфической профессии. Наверное, если бы была светлокожей, непременно бы покраснела. Вот вам расовые преимущества негроидов! Покраснела и никто этого не замечает.

- А как ты, Мэри-Маша, черненькой уродилась?

- А не знаю. Я детдомовская. Когда совсем маленькой была, ну классе в четвертом или пятом, всем врала, что у меня мама Алла Пугачева, а папа Майкл Джексон.

- Это этот, голубой, что ли?! - возмутившись, вклинился в разговор Кнут. - Ты, в натуре, овца, говори, да не заговаривайся, да? И Пугачиху сюда не плети! И педик твой шарнирный никаким папой быть не может чисто по жизни!

- Кнут, не тарахти, - осадил приятеля Таганцев. - Она ж малой была, прикинь, сама не понимала, что говорит. А вообще, - он вновь обратился к Маше, - о родителях своих знаешь чего-нибудь?

- Да откуда? Хотя, может, они и вправду музыкантами были. Я пою хорошо.

- Ага, блин! - хохотнул Лопатин. - Мурку! - и, ерничая, продекламировал. - Здравствуй, моя Мурка! Мурка дорогая! Здравствуй, моя Мурка, и прощай!

А Маша вдруг запела. Сначала тихо, как бы разогревая голосовые связки. Потом все громче и увереннее, достаточно неплохо подражая Уитни Хьюстон с ее песней из кинофильма «Телохранитель».