Галия Мавлютова - Опер любит розы и одиночество Страница 16

— Королев, ты слушаешь меня? Я дело говорю, — от возмущения я пустила петуха, и по коридору гулко разнесся остаток вопроса.

— Слушаю, слушаю, товарищ штабная крыса. — Королев перевел взгляд со стены на меня.

Я замаскировала ненавидящий взгляд за очками, гневно сверкнула стеклами, тут же отлипла от стены, напирая всем телом на Королева.

— Сам ты клерк от уголовного розыска. Сидишь тут, дела по бумажкам изучаешь. Даже в командировки не ездишь. Сама дело запрошу, пошел ты знаешь куда?

Мои каблучки звучно отстучали внутриведомственный скандал.

— Куда? Я пошутил, — громко звучит мне вдогонку.

Каблучки немедленно прекратили перестук, словно раздумывают, раздувать дальше внутриведомственный скандал или пойти-таки на мировую.

— Ладно, давай мировую! — я стараюсь говорить веско, передразнивая Королева. — Ты запрашиваешь дело, вникаешь в результаты медицинского исследования, а потом вместе смотрим, что делать. Идет?

— Это будем посмотреть, — Королев играет словами, словно боится потерять мужское достоинство.

По-моему, все мужчины нашего управления с утра до ночи озабочены угрозой утраты того самого уникального качества сильной половины человечества.

— Ладно, будем так будем, посмотреть так посмотреть. Идет. — Мои каблучки уверенно застучали по направлению к лифту.

Главное, осуществить гениальную идею, а там, там — будем посмотреть!

Цитирую Королева…

Теперь осталось съездить в ЭКУ. Я беру с собой записку и письма Григория Сухинина. Почтой отправлять такие вещи нецелесообразно, не дай бог пропадут. Как я тогда в плачущие глаза Иннокентию Игнатьевичу посмотрю? Он и так доведен до отчаяния. Идентифицировать почерк довольно сложно. Для этого подозреваемый, обязан быть живым. Он должен написать много-много букв под диктовку оперативника или следователя. Так как Григорий Сухинин давно на кладбище, диктовать некому, и Сухинин — не подозреваемый, а потерпевший, то лучше всего в ЭКУ мне отправиться самолично. Понятно, что без прописанных под диктовку букв никакой стоящей экспертизы не получится. Записка с мелкими закорючками и письма, написанные больше десяти лет назад, — вот и все, что я везла в своем пакете. Слишком мало для работы эксперту. Но я знаю еще с советских времен одного уникального эксперта, Мишу Белкина.

Если к нему подлизаться, ласково попросить, он из письма двадцатилетней давности что-нибудь да наскребет. За эти годы Белкин мог бы давно стать начальником экспертного управления. За мягкосердечность его все любят, но в должности не повышают, словно на должности начальника интеллигентность не обязательна.

— Миша, ты меня любишь? — я бросаюсь навстречу Белкину.

Я никогда не звоню заранее, чтобы договориться о встрече. Единственное, что я делаю, узнаю график работы специалистов. Внезапность, она кого хочешь заставит чудеса творить…

— Очень! — Белкин при встречах со мной смущается и предательски краснеет.

Он не ожидал меня увидеть. Покраснение лица означает, что сработал эффект внезапности…

— Миша, ты женился? — этот вопрос я задаю, чтобы согнать предательскую краску с и без того румяного Мишиного лица. Он по-прежнему румян и свеж, а все потому, что не курит.

— Женился, — пробормотал Белкин и опустил голову.

От этого вопроса он покраснел еще больше, словно женитьба сотрудника милиции приравнивается к совершению должностного преступления.

— Мишка, ты краснеешь, как красная девица. Тебе сколько лет? — У меня невольно вырывается смех, хоть я и приехала с. серьезными намерениями. Серьезнее не бывает…

— Столько же, сколько и тебе, — пробормотал вконец смутившийся Белкин, — ты, какая была, такая и осталась.

— А ты хочешь, чтобы я превратилась в седую косматую старуху?

Надо срочно осваивать пространство. Понятно, что придется помучиться с экспертизой. Пока я объясню, в чем дело, пока приведу Белкина в рабочее состояние, глядишь, часа полтора и пройдет. Если Белкин засмущался, значит, надо привести его в чувство.

Для этой цели лучше всего — озадачить каким-нибудь сложным вопросом. Более сложного вопроса и придумать нельзя, чем тот, с которым я явилась в экспертное управление.

— Не хочу, оставайся такой же, — милостиво разрешил Белкин, входя в обычное свое настроение.

Первый натиск не сломил его, оставалось применить второй, более экстремальный прием.

Штурм! Бой! Натиск! Надо испугать его генеральским гневом. Тогда Миша быстренько войдет в творческое состояние.

— Миша, у меня дело к тебе. Очень серьезное, — я прикидываюсь скромной овечкой. — Надо сличить почерки и установить, кто написал вот эту вещь, — я бережно достала из конверта замусоленную руками и временем шифрозаписку. — Это письма десятилетней давности и записка, найденная на теле того же человека.

— А где направление? — Белкин вытаращил на меня по-детски наивные глаза.

Дескать, дружба дружбой, а служба службой…

— Миша, ну до чего ты скучный. Вот тебе запрос, вот тебе направление. Генерал подписал, не поленился. Учти, приказ генерала! Работай, Миша, работай. — Усевшись в низенькое креслице возле стола Белкина, я прикрыла глаза. Надо потерпеть, пока он присмотрится.

— А что с ним случилось? С трупом, не с генералом. — Белкин, нацепив лупу, колдовал над письмами.

— Наезд на трассе неустановленным преступником. Есть подозрения, что наезд совершен не случайно. Работай, Белкин.

— А у кого такие подозрения? У тебя одной, конечно. — Белкин не удержался от иронии.

Всем в милицейской округе известна моя привычка всех и вся подозревать, что поделаешь, мания преследования — профессиональное заболевание.

— На сей раз, Белкин, ты ошибаешься. Подозревает мой начальник, а с начальством, как ты знаешь, не поспоришь. Работай, Белкин.

Белкин засопел над своим столом. Маленького роста, кругленький, упитанный, с розовыми щечками, Миша всегда напоминал мне поросенка Хрюшу. Так же по-детски наивно задает вопросы и таращит глаза. Но за круглыми глазками прячется творческое вдохновение и талант. Я сидела, не шевелясь в своем креслице, боясь нарушить творческий процесс.

«Пусть он колдует, мешать не буду, — подумала я, стараясь не вникать, а что будет дальше. — Что я должна делать, если Белкин установит, что письмо и записка-написаны рукой Сухинина? А если записку написал не он?»

— Черт с ним! Какая разница! — шумно выдохнула я вслух. «Будет проблема, буду решать. Зачем ломать голову, если проблемы пока нет».

Я скрутилась клубочком в кресле и уснула. Сны меня не беспокоили, наверное, мистические явления боятся экспертного управления и не заглядывают в эти края.

— Проснись, замерзнешь, — я очнулась от легкого тычка в спину. Белкин, улыбаясь, накрывал на стол. — Пока ты спала, я уже в магазин сбегал.

— Да ты что! А я ничего не слышала, спала, как младенец, без сновидений. Зачем ты в магазин бегал? Это я должна тебе стакан налить, — теперь настала моя очередь покраснеть.

Если обращаешься за срочной помощью к старому товарищу — ты непременно обязан сбегать в магазин, чтобы угостить коллегу на славу. Так положено по милицейскому уставу, автор которого, естественно, не известен потомкам.

Бездарные потомки утратили легендарное имя славного предтечи добрых традиций.

Белкин, нежно краснея, парировал:

— Гулька, я же мужчина и за встречу должен проставиться.

— Миша, мы что, с тобой вдвоем будем пить? Давай хоть компанию соберем.

— Нельзя! — Миша категоричен, как никогда. — Сегодня дежурит Шатунов, он за это дело может взыскание навесить.

Белкин — хозяйственный мужчина. Стол заставлен немыслимыми закусками, вроде маринованных огурчиков, нежно светящейся колбаски с тонким слоем жирка, кусочков сыра со слезой, мелких ломтиков домашнего сала. Крохотные стопочки, стеклянные, но художественного стекла…

— И хрен с ним, с Шашуновым, мы же будем тихо сидеть. Белкин, ты думаешь, мы песни орать будем? Успокойся, я сегодня не в голосе.

Я умираю от любопытства и нетерпения, но не спрашиваю о результатах исследования. Если спрошу, нарушу устав того самого автора, имя которого осталось неизвестным.

Пока мы с ним препирались, в кабинет неслышно подтянулись сотрудники экспертного управления. Они бесплотными тенями, тихо и незаметно окружали стол, уставленный закусками и художественными стопками, пока не оккупировали его окончательно. Белкин возмущенно заорал:

— Не трогайте, это не для вас, это для Гульки. — Миша покраснел от возмущения, казалось, еще немного, и он затопает ногами.

И мне пришлось взять бразды правления в свои руки.

— Коллеги, приступим, а то сейчас Шашунов унюхает своим экспертным носом запах алкоголя и примчится, чтобы разогнать нашу шайку-лейку. Шашунов с экспертов начинал карьеру?