Место полного исчезновения: Эндекит - Златкин Лев Борисович Страница 16

Игоря, к его большому удивлению, сразу через баню отправили в камеру, оставив в неприкосновенности волосы на голове и на теле, хотя внушительная толпа временно задержанных, которым еще только предстояло предстать перед судом и которые еще, возможен был и такой вариант, могли быть оправданы судом как невиновные или за недоказанностью преступления, все поголовно были наголо острижены.

В маленькой камере, куда привели Игоря, у стены на корточках сидел старик лет семидесяти в узбекском халате, с седой бородой и усами, редкими седыми волосами на голове, прикрытыми тюбетейкой.

«Какой яркий персонаж страшной пьесы! — подумал Игорь. — Наверное, это и есть старый басмач».

Он просто вспомнил обмен репликами двух «актеров второго плана»: надзирателя и дежурного офицера.

«Куда определить „мула“? — веселился надзиратель.

„А давай его к старому басмачу! — предложил дежурный офицер. — Собратья по профессии все-таки!“

Игорь чувствовал себя как на экскурсии в старом замке на острове Сааремаа, только вошедшим в роль, чтобы на собственной шкуре ощутить тот ужас и ту безысходность, которые испытывают из поколения в поколение узники всех стран и народов, все рас и континентов.

Пока кроме любопытства им не владело ничего. Где-то глубоко таилась обида на Лену, которая „подложила ему такую свинью“, но он гнал даже тень мысли о ее возможном предательстве. Трагично ощущать себя тем, кого использовали в чьих-то интересах. А когда интерес прикрывается любовью, обидно вдвойне.

Игорь твердо надеялся, что самый гуманный и человечный суд внимательно отнесется к его проблеме и сразу поймет, что он здесь ни при чем, а следователь получит „по мозгам“ за глупую и безответственную работу.

Он и не подозревал, что заржавелая судебная машина перемалывала своими безжалостными жерновами не одного невиновного, а миллионы, и судьба несостоявшегося коллеги ее также не волновала.

Ему бы вспомнить, что „спасение утопающих — дело рук самих утопающих“. Но в этом случае ему пришлось бы рассказать все о Лене, а этого он не мог сделать и не сделал бы даже под пытками.

А когда в деле лишь один виновный, то на него и вешают „всех собак“.

Узбек оторвался от своих дум о жизни и судьбе и внимательно всмотрелся в нового соседа по камере. Огонек интереса засветился в его глазах, но тут же погас.

— Здравствуйте! — улыбнулся Игорь и сел на деревянную массивную скамейку у стола. — Меня зовут Игорь!

Узбек молчал, смотрел на Игоря, смотрел, затем отвел взгляд в сторону, словно тот больше его и не интересовал.

Путь Игоря только начинался, а у старика уже заканчивался. Пятнадцатилетним парнишкой он успел побывать в басмаческой банде, повоевать с пограничниками, когда его помиловали из-за юного возраста, занялся контрабандой и торговлей наркотиков и успешно работал до преклонного возраста. А „погорел“ он по глупой случайности: вез в город очередную партию гашиша, самого лучшего, черного, как смола, липкого, как мед. В купе вагона ехал с ним случайный попутчик, тоже узбек, из молодых да ранних, из тех, кому палец в рот не клади. Вот этого молодого кто-то „сдал“, и его наружка вела от самого Ташкента, чтобы проследить конечный пункт назначения и всю цепочку распространения наркотиков. Молодой да ранний заметил за собой слежку лишь на вокзале и в наглую поменялся со стариком чемоданами без его ведома. Старик бросился за ним, чтобы задержать. В результате задержали обоих, и в обоих чемоданах нашли наркотики. Если бы не эта случайность, возил бы старик и возил наркотики до самой смерти, которая теперь была не за горами. И, старик размышлял о неисповедимых путях аллаха, которыми он ведет каждого человека, и о том, что если счастье изменяет человеку, то навсегда.

Игорь напрасно рассчитывал, что следствие быстро завершится и праведный суд оправдает его за явной невиновностью. Время шло, а он все сидел и сидел в одной камере со стариком-узбеком. Изредка его вызывали на допрос, предлагали покаяться и все рассказать следствию, но он упрямо стоял на своем, а следователи продолжали искать его сообщников и предлагать Игорю разные блага в обмен на его чистосердечное признание, которое так облегчит следователям жизнь.

Узбек пять раз в день молился на восток и молчал, не вступая ни в какие разговоры с Игорем. Он готовился предстать перед аллахом, мирские дела его больше не интересовали.

А Игорь раз за разом подписывал бумаги о продлении срока предварительного заключения в связи со сложностью расследования и в связи с огромной общественной значимостью дела.

Следователь поначалу принял его за „мула“-наркомана и ждал, когда у него начнется „ломка“, а при длительном содержании без наркотиков человек, привыкший к ним, оказавшийся в зависимости от них, готов отдать что угодно за дозу героина или морфия, таблетку-„колесо“ или кусочек „промокашки“, ЛСД, качественный наркотик голландского „Симеона“, который внешне выглядит как промокашка с изображением маленькой смешной физиономии. Такой примитивный прием всегда срабатывает, хотя и считается негуманным, но широко используется во многих странах мира для раскрутки „цепочек“ и дает превосходные результаты.

Но дни складывались в недели, недели в месяцы, а Игорь и не думал „ломаться“. И твердо стоял на своем: случайный попутчик попросил забросить подарок на юбилей. И все тут.

Следователи тоже были „не лыком шиты“ и мурыжили Игоря в надежде его дожать и расколоть.

Узбека быстрее „дернули“ на суд. Очевидно, следователи поняли, что ему „костер не страшен…“, и душа его уже беседует с аллахом, а для следователей слов не остается.

Игорь остался в одиночестве. Правда, он уже привык молчать, старик приучил его к этому. Поначалу это было невыносимо, и Игорь радовался общению со следователями, охотно беседовал, но твердо придерживался своих прежних показаний, не идя ни на какие увещевания и не веря самым выгодным посулам.

На воле осень сменила зима, зиму весна, весну лето, а Игорь все ждал и ждал суда.

Ждать — самое трудное в жизни.

Игорь, наконец, дождался суда и поймал срок, да такой, что ужаснулся: десять лет лагерей Строгого режима.

Правда, ужаснулся Игорь несколько раньше, когда прокурор в связи с огромной общественной опасностью содеянного и величиной партии наркотиков, а под медом действительно нашли „белую леди“ или кокаин, так что специалист по обыскам побаловал свою Манечку медком, потребовал приговорить Игоря к расстрелу.

Но судья, учитывая молодость задержанного, его первую „ходку“, решила, что десять лет будет в самый раз.

Игорь на суде рассказал свою версию происшедшего с самым невинным видом, на какой был способен. Однако он не смог дать убедительный ответ на вопрос: почему владелец крупной партии наркотиков на миллион долларов решил довериться первому встречному-поперечному?

Предположение Игоря, что его негласно сопровождал кто-то из владельцев наркопартии, было отвергнуто судом со смехом, хотя Игорь мог поклясться, что все время ощущал на себе чье-то пристальное внимание.

А у прокурора был выгодный и выигрышный материал обвинения. Он с таким трепетом живописал, сколько порций содержал груз, привезенный Игорем, что весь город мог получить смертельную дозу, а посему надо расстрелять подлеца, чтобы другим неповадно было возить „дурь“, калечащую людей.

Все его слова были правильными и замечательными, только к Игорю не имели никакого отношения.

Но понимал это, к сожалению, он один. Все были против него, а его отказ „сдать“ подельников только усугубил его вину. Отсутствие раскаяния судом всегда осуждалось и преследовалось. Судьи любят плачущих актеров, которые в состоянии были растрогать самые зачерствелые сердца, а женщин, коими были судьи в огромном большинстве, довести до слез жалости.

В деле Игоря судья понимала, что доказательств, мягко говоря, недостаточно, но громадность партии испугала все руководство, и отцы города решили устроить из дела Игоря Васильева показательный процесс, который в последний момент отчего-то сделали закрытым, так что присутствовали лишь представители общественности от заводов и фабрик, встретившие приговор с нескрываемым удовлетворением.