Евгений Монах - Братва: Век свободы не видать Страница 17

— Зачем? — удивился непонятливый соратник.

— Тогда он бы знал, что в подобной ситуации следовало не в челюсть бить, а в солнечное сплетение. Просекаешь? Ты же признанный профи!

— Ясное дело! — совсем по-мальчишески разулыбался явно польщенный Цыпа. — На морде Гришки после удара сержанта остался синяк-улика. И во-вторых, раз он кончался в бессознательном состоянии, то язык у него не вывалился наружу, как обычно бывает у повесившихся. Гарантия! Нужно было просто мокрым полотенцем Гришуню децал придушить сперва — и все дела!

— Вот именно! Трезво мыслишь, брат, — похвалил я умственные мокрушные способности своего телохранителя, являвшегося по совместительству высококвалифицированным мастером заплечных дел и ликвидов. — Сильно некультурно сработал Черепков, по-дилетантски топорно. При наличии телесных повреждений на трупе в суицид уже никто не поверит. Назначат служебное расследование, а куда оно ментов приведет — одному лишь дьяволу точно известно. По натуре сержант явно был холериком и психопатом, расколоть такого — раз плюнуть. Грамотного допроса он бы не выдержал и сдал бы нас со всеми потрохами. Согласен?

— Само собой, — кивнул Цыпа, почему-то усмехаясь. — Как всегда, полностью с тобой солидарен, Евген. Мент отправился за Гришуней вполне законно — стал для нас опасен…

Я подозрительно покосился на молодого соратника, пытаясь распознать его остальные, невысказанные, мысли.

— А может, ты вообразил, что я просто поскупился сержанту на вознаграждение? Признайся уж, браток.

— Да нет! С чего ты взял? — Цыпа оперативно согнал с губ хитрованскую усмешку и вылупил на меня старательно-честные глаза цвета безбожно разбавленного стеклоочистителя. — Ничего такого в голове не держал! Гарантия!

— Ну-ну, тогда ладушки, — сделал я вид, что поверил в кристальную искренность этого прохиндея, но все же для пущей убедительности решил предъявить вещественное доказательство, вынув из бумажника пачечку стодолларовых банкнот. — Видишь? Я намеревался личное слово сдержать и расплатиться с легавым фраером, но судьба-индейка распорядилась по-иному… И я ей, признаться, даже благодарен. Ей-богу!

— Как так? Почему? — Цыпленок был явно сбит с толку.

— Очень просто, браток, — не сдержав улыбки превосходства, разжевал я соратнику совершенно очевидную вещь. — Ликвидировав Черепкова, мы сполна рассчитались за убийство Гришки. Как-никак, а Гришка ведь был человеком нашей дружной команды. Думаю, душа его сейчас успокоилась и благодарно зла на нас уже не держит.

— Ты это серьезно? — недоверчиво хмыкнул Цыпа, разглядывая меня, будто чудо-юдо какое-то.

— На все сто! — отрубил я, щелчком отправляя окурок «родопины» вдогонку сержанту в черную воду пруда. — Впрочем, тебе все одно не понять движений моего сердца. Прости, брат, но ты толстокожий чересчур, как носорог. И тут уж ничего не поделаешь — натура такая у тебя. Прямо с рождения, по ходу. Ладушки! Кончаем пустой треп. Бедолага сержант все еще не всплыл — значит, благополучно захлебнулся и без лишнего хипиша ушел на глубину. Рвем когти!

Сумерки уже набросили на город свой черный бархатный халат, расшитый серебряными блестками звезд, и у меня на душе стало как-то приятно-покойно. Вообще, ночное время суток я почти всегда воспринимаю в самых положительных тонах и эмоциях.

Так как нынче я ел всего один раз, то решил подкрепить свои силы, совместив обед с ужином в ресторации гостиницы «Кент».

Ехать в клуб «У Мари» мой организм категорически не желал, так как было очевидно, что ужин в клубе пропадет зря — все приобретенные за столом калории придется тут же отдать на постельном фронте зеленоглазой стриптизерке. А сегодня я что-то притомился и морально и физически, на ратные сексуальные подвиги меня совершенно не тянуло.

Вместо выпавшего в осадок Григория роль метрдотеля в зале ресторана нашей гостиницы исполнял Петрович по кличке Фунт. Нас с Цыпой он встретил глубоким поклоном еще в холле. Видимо, засек из окна, как мы припарковывались на автостоянке.

— Прекращай из себя холуя строить! — строго заметил я, взявшись за согбенные плечи старого рецидивиста и рывком выпрямляя его спину. — Мы же старинные кореша, в конце концов! Ведь однажды не сможешь разогнуться! Семьдесят годков с гаком в багаже — дело нешуточное. Усвоил, брат Фунт?

— Как скажешь, Михалыч, так и будет, — весело засверкал золотыми протезами Петрович, улыбаясь всем своим морщинистым лицом, сильно смахивающим на печеное яблоко.

— Все спокойно? В зале посторонних много? — задал обычный дежурный вопрос супербдительный Цыпа.

— Тихо, как на кладбище! — съюморил наш бойкий старикан. — Время-то еще детское, половина столиков пустует. Ребята начнут подгребать ближе к полуночи. В зале чужих нет, сплошь одни завсегдатаи. Михалыч, мне с тобой перетолковать край требуется. Найдется минутка свободная?

— Для тебя — само собой. Но в ногах, как известно, правды нет. Пойдем-ка в зал, пока мой привередливый аппетит снова куда-нибудь не испарился.

Все втроем расположились в левом углу ресторации в уютно-удобной нише-«фонаре», создающей обманчивое впечатление, что мы находимся в отдельном кабинете.

Сделав заказ на ужин гориллообразному официанту — одному из Цыпиных боевиков, — я повернулся к Фунту:

— Внимательно слушаю, брат. Какие у тебя проблемы вдруг нарисовались? Не телись, рассказывай!

— Ты, ясно, в курсе, что Григорий арестован? — начал Петрович, вплотную придвигаясь ко мне и по-шпионски понизив голос. — Я вот кумекаю: а не захочет ли он, шкуру спасая свою, нас всех скопом заложить?

— И что ты предлагаешь? — усмехнулся я, весело переглянувшись с Цыпой. — Говори, не стесняйся. Здесь все свои.

Петрович смущенно кашлянул и еще более тихо продолжил мысль:

— Михалыч, могет, Григорию в тюрягу продуктовую передачку по почте заслать? А в конфетки цианит засунуть, чтоб Гришуня заткнулся раз и навсегда. Так-то надежнее будет, ей-бо! У меня имеется в загашнике несколько граммулек нужного порошочка…

Не сговариваясь, мы с Цыпой рассмеялись, а глядя на вытянувшуюся протокольную морду нашего милого старикана, удивленно-испуганно захлопавшего своими выцветшими голубыми глазами, — уже не смогли удержать гомерический хохот.

— Не обращай внимания, Фунт! Все путем! — успокоил я разволновавшегося соратника. — Но надобность в твоих чудесных рационализаторских предложениях уже отпала. Метрдотель проявил сознательность и нынче вздернулся у себя в камере на цепочке от унитаза.

— В натуре? — как-то радостно опечалился Фунт. — Ну и дела! Ведь совсем молодой был. Видать, судьба таковская у бедолаги.

— В самый цвет, — кивнул я, согнав с лица усмешку. — А против судьбы, как известно, не попрешь!

— Особенно, если к ней приложил руку какой-нибудь святой человек, — обронил Цыпа, хитро подмигивая Петровичу сразу обеими глазами. — Монах, к примеру…

— Кончай треп! — оборвал я не в меру развеселившегося молодого соратника. Не потому, что не доверял Фунту. Просто терпеть не могу, когда из такого печального, если не трагического, события, как смерть ближнего, делают фарс. Низкопробную комедию то бишь. Мы же, как-никак, люди-человеки, а не бездушные звери какие-то.

— Все понял… — Фунт старательно высморкался в миниатюрный шелковый платочек, смахивающий на женский, и поднял на меня смущенный взгляд. — Извиняй, Михалыч, за беспокойство. Стар стал, соображалка подводит. Сразу бы мог вкурить, что ты арест мэтра без внимания не оставишь…

— Ладно, Петрович! — Я дружески хлопнул старого рецидивиста по сутулой спине. — Сменим пластинку. Иди-ка лучше официанта поторопи. Уже пять минут прошло, а ужина как не было, так и нет!

— Я мухой! — Фунт поспешно вскочил с кресла, как молодой, и бодренько зашевелил ногами в сторону кухни.

Когда мы с Цыпой уже благополучно перешли к десерту, состоявшему из бисквитов и моих любимых хрустящих пирожных «бизе», соратник вдруг встрепенулся и некультурно указал пальцем куда-то мне за спину:

— Глянь, Евген! Вот тот фраер, что Веронике голову заморочил!

— Евгений Васильевич? — уточнил я, не оборачиваясь и продолжая чревоугодный набег на хрустальную вазу с «бизе».

— Он самый!

— А Вероника в зале?

— Не видать что-то. Шпилится в номерах, по ходу.

— Ладушки. Пригласи-ка тезку за наш столик для профилактической беседы.

Я с глубоким нескрываемым сожалением поглядел прощальным взглядом на оставшиеся в целости-сохранности «снежные» пирожные, но решительно отодвинул их подальше от себя на середину стола. Ничего не попишешь — работа превыше всего. Эффективно-убедительно базарить с набитым ртом совершенно невозможно.

Уже через несколько мгновений я имел сомнительное удовольствие лицезреть местное «яблоко раздора». Евгений Васильевич на новоявленного Дон Жуана, и верно, походил весьма мало. Точнее — был его полной противоположностью. Скромный рост, не превышающий ста семидесяти сантиметров, объемный живот, который не мог скрыть даже пиджак свободного покроя, ничем не примечательное лицо и почти лысая голова с жиденькими кустиками белесых волос. Верно в народе говорят: любовь зла — полюбишь и козла.