Татьяна Степанова - Флердоранж — аромат траура Страница 17

— Новый владелец сменил и старое название, и весь имидж заведения, — сказал Обухов. — А год назад вся ночная Москва знала это место как клуб «Бо-33».

— Когда клуб был продан? — спросил Никита.

— По документам ровно через полтора месяца после того, как… — Обухов хмыкнул. — В середине августа прошлого года. Быстро акционеры собственностью распорядились. Просто моментально.

— И на наследство никто не претендовал?

— А не было никаких наследников, Никита. Этот «Бо-33» продали фактически с молотка.

— А персонал?

— Это отдельный разговор. Это уточнять надо, перепроверять. Год все же прошел. И вообще я не понимаю — я тебе место показал, документы поднял, а ты хочешь, чтобы я еще и…

— Тихо, сдаюсь, — Колосов поднял руки. — Ты, Генка, с годами такой сварливый становишься, как дед мой покойный… Последний вопрос: то, что я просил особо уточнить, — кто-нибудь из акционеров связан как-то бизнесом со Славянолужьем или Тулой?

— Никто не связан. Это я проверил. Думаю, об этом месте они и не слышали даже.

— А нынешний владелец этого «Пингвина»? — Колосов кивнул на рекламу.

— Он по паспорту гражданин Азербайджана. Постоянно проживает то в Баку, то в Анкаре. В Москву наведывается не так уж и часто. Кроме этого «Пингвина», у него целая сеть развлекательных центров и залов игровых автоматов в столице и в Питере. Золотое колесо на Балчуге видел отгрохали? Это тоже его. Говорят, там шикарные девочки-крупье…

Колосов смотрел на апельсиновую рекламу: по мерцающему неоновому панно смешно вышагивал толстый оранжево-черный пингвин в цилиндре. На платной стоянке перед дверями клуба ждали своих хозяев несколько дорогих иномарок.

— Надо установить, кто из старого персонала «Бо-33» до сих пор работает здесь, — сказал Никита. — Меня интересуют те, кто знал его прежнего владельца.

— Ты думаешь, спустя год они захотят что-то сказать? — усмехнулся Обухов. — Год молчали, как покойники, а теперь вдруг языки развяжут?

Оранжевый жуликоватый пингвин на панно словно в подтверждение этих сомнений развязно и весело подмигнул Колосову черным глазком-пуговкой.

Надо попытаться, — упрямо сказал Никита. — Все равно ничего другого по этому эпизоду нам не остается.

— Тебе, — лаконично уточнил Обухов. — Знаешь, что меня в тебе больше всего бесит? Сам себе вечно работу ищешь и другим жить спокойно не даешь. На черта оно тебе это все надо, а? Все равно это дело бесперспективное.

Оранжевый пингвин неожиданно подпрыгнул, перекувырнулся и лопнул, превратившись в слепящий глаза фейерверк апельсиновых брызг.

Глава 8

ОГНИ

— Интересно, как это ты там будешь находиться? И главное, меня просто перед фактом ставишь — хорошенькое дельце. А если я тебе не разрешу ехать?!

— Вадичка, но как же? Это же моя работа!

Разговор на повышенных тонах происходил вечером у Кати дома. Едва она заикнулась, что ей придется временно перебраться в Славянолужье на дачу, Кравченко взорвался.

— Ты только о себе и думаешь! — бушевал он. — А я? Ты меня спросила — хочу я этого или нет?

— Но, Вадичка, ты же сам сто раз говорил, что дача — это здорово. Что, раз я теперь сама на машине езжу, мы могли бы жить все лето за городом…

— Правильно. У моего отца на даче. А не в какой-то дохлой деревне у черта на рогах.

— Да это совсем недалеко, — вкрадчиво лукавила Катя. — Подумаешь! Даже такая, как я, сумела проехать. А для тебя с твоим умением водить машину, с твоей скоростью и мастерством — Это вообще час езды… ну два…Ты же машину водишь как бог. Я на тебя просто любуюсь, когда ты за рулем.

— Не смей ко мне подлизываться.

— Я не подлизываюсь, я правду говорю. Могу я тебе хоть раз в жизни сказать, что я тобой просто восхищаюсь и горжусь?

Пораженный Кравченко, ожидавший чего угодно, но только не этого, умолк.

— Сколько ты там собираешься пробыть? — спросил он наконец. И Катя поняла — капитуляция близка.

— Мне надо обязательно допросить главного свидетеля — некую Полину Чибисову, — сказала она. — Для этого меня туда и отправляют. Чибисова при мне покушалась на самоубийство, состояние психики у нее пока непредсказуемое, разговаривать она ни с кем не хочет. Поэтому мне понадобится время, чтобы войти с ней в контакт и узнать, что произошло с ней и ее женихом. Я думаю, что все это займет у меня примерно неделю, ну, может быть, дней десять. А ты на выходные спокойно можешь ко мне туда приехать.

— Очень я тебе там буду нужен, — буркнул Кравченко.

— Если бы не твоя работа, — Катя вздохнула, — я вообще бы просила, чтобы ты поехал туда со мной. Побыл там.

— Зачем?

— Так просто… Для надежности. Для меня. Я что-то боюсь, Вадичка. Если совсем честно — я очень не хочу туда ехать и оставаться там одна.

— Это из-за того, что ты в морге видела?

— Да и нет… Не только из-за этого. Я не знаю, — Катя устало улыбнулась. — Просто мне неуютно там будет без тебя. Ну, раз ты совсем ехать не желаешь то…

— Я там буду утром в воскресенье, — Кравченко произнес это хоть и сердито, но уже совсем, совсем иным тоном. — В субботу Чугунов-работодатель на выставку Экспострой едет. Я его обязан сопровождать. Там мэр будет, прочие шишки, так что Чугунов мой всем им и Москве о себе напомнить желает. А в воскресенье у меня выходной! Я приеду к тебе. Постой, а где ты там остановишься? У этого пенька-участкового, что ли?

— Там одна старушка дачу сдает — учительница Брусникина, — успокоила его Катя. — Это все уже устроено, — она торопилась, чтобы Кравченко не передумал, — Только я буду жить не в самом Славянолужье, а… там местечко есть-Татарский хутор называется. Это дачный поселок вроде бы. Недалеко от особняка Чибисовых.

— Особняка! — усмехнулся Кравченко. — Дача бабульки-учительницы… Знаю я эти дачи. Скворечник, наверное, дырявый, удобства в огороде, колодец за три километра пешком, во дворе куры-гуси, грязь непролазная.

Катя скорбно вздохнула. Такие подозрения посещали и ее. Перспектива проживания на каком-то неведомом хуторе Татарском ее совершенно не радовала.

— Это все ненадолго, Вадик, — сказала она бодро. — Всего на несколько дней. А ты приедешь в воскресенье. Сделаем шашлыки, вишни на рынке можно будет купить… Потом там река Славянка — ты удочки с собой можешь взять. Там берега крутые, как в сказке про высокую горку, и, говорит, щуки водятся и сомы на пятьдесят килограммов.

— Я порой тебе просто удивляюсь, Катька, — Кравченко покачал головой. — И о чем только ваше начальство милицейское думает, посылая такую, как ты, убийства раскрывать?

— Я должна всего-навсего допросить главного свидетеля, — скромно сказала Катя, — насчет раскрытия там другие буду! стараться — следователь прокуратуры, участковый и…

Она вовремя прикусила язык, не назвав фамилии Колосова. Иначе весь с таким трудом достигнутый компромисс рухнул бы в мгновение ока. Кравченко, никогда не встречавшийся с начальником отдела убийств лично, заочно его не переваривал. Любое, упоминание Колосова заводиле его и настраивало на воинственный лад.

— Начну потихоньку собираться, — сказала Катя кротко. — Завтра доделаю все срочные дела, статьи распихаю по изданиям, а в четверг поеду в Славянолужье. Участковый будет меня снова встречать на старом месте.

— Как это у тебя все легко и просто получается, — Кравченко вздохнул— Интересно получается… Я всего десять минут назад категорически против был, чтобы ты ехала, а сейчас… сейчас уже сижу, соображаю, как болван, что из еды тебе в дорогу купить.

Катя поднялась на цыпочки, обвила шею мужа руками и благодарно поцеловала его, стараясь изо всех сил, чтобы драгоценный не заметил ее торжествующей хитрой улыбки.

Но на этом сборы не закончились.

— Вот тебе атлас Подмосковья. Здесь этот район подробно обозначен, — напутствовал ее «Драгоценный В.А.» на следующий день, вручая ей атлас. — По сторонам там не просто глазей, а сориентироваться старайся на местности, где сама остановишься, где убийство произошло, где главные фигуранты живут.

— А там пока никаких фигурантов нет, — ответила Катя, — и подозреваемых нет. Есть только свидетели — гости, что на свадьбе были. Кстати, Вадичка, тебе фамилия Павловский знакома?

Человек семь могу с такой фамилией назвать. Некоторые по ящику даже выступают.

— Павловский по имени Александр — такого помнишь? Кравченко удивленно присвистнул.

— Он что же, там теперь проживает? — спросил он.

— Вроде бы. Участковый Трубников его упомянул. Я сначала не сообразила, о ком это он, только потом вспомнила.

— Давно его в Москве не видно, — хмыкнул Кравченко. — И не слышно. С журналистикой он вроде бы вашей расплевался совсем. Завязал.

— Он, кажется, в Боснии воевал? — спросила Катя.

— И в Косове, ив Приднестровье, и в Абхазии, и в Чечне. Я его репортажи военные видел и фильмы. Где стреляют — там и он… Мужик он ничего, отважный. Только с головой у него, по-моему, давно не все в порядке. — Кравченко усмехнулся: — Ему бы в век Байрона родиться, Лермонтова. Дуэли там, кони, черкесы, казаки, Кавказ подо мною… А не теле-еле-новости. Даже чудно было его видеть с камерой в руках. Впрочем, он среди журналистов всегда белой вороной был. И на всех за это огрызался. А вел себя подчас красиво, да. Но как последний дурак.