Игорь Фунт - Останусь лучше там… Страница 17

Всё!

Позвонил Валду. Сначала телефон не брали. Крутанул диск аппарата вновь – мало ли! Взяла мать, тихо прошептала: «Валдис умер…» – Что-то еще, Спир уже не слышал… Мир вокруг превратился в боль. Глаза, руки – тело отказывалось подчиняться, дышать: «Кто-то был в курсе, что мы разменяем камни на пять тысяч долларов. Ждали нашу «девятку». Никто не знал про форд. Та-а-ак… Поэтому я выжил».

Набрал номер Рыжего из Юрмалы, тот запричитал: «Слышал, соболезную… недавно… вместе все. Валдис… вообще непонятно. Да, кстати! – менты сказали: мать приносила камни Валдиса… Так вот, экспертиза установила, что они внутри пустые, но с наполнителем, короче, фуфел… но! Фуфляк крутой – лох не въедет. Короче, их, камни-то, и искали по ходу, когда Валда замочили».

Спир отстраненно, с пустыми глазами, куда-то ходил, что-то делал, организовывал похороны… Домой его привозили, утром увозили. (Форд изъяла милиция после первого же обращения в ГАИ на регистрацию: машина была угнана год назад в Таллине сразу после покупки. Вызвали владельца – тачку вернули.)

В больнице по беспределу покалеченные Вовка с Лехой провалялись неделю. За пару дней до выписки зашел Спир, принес спирту. – Посмеялись, тут же взгрустнули. Помянули Дениску с Юмом, не чокаясь, втихаря.

Леха шепотом:

– Они сказали: «Мы вас предупредили!»

– Знаю, братан, знаю… – Спир похлопал друга по плечу, на цыпочках вышел из палаты, обернувшись на ходу: – Выздоравливай! – Прикрыл дверь. Аккуратненько.

Пять утра.

Зеркальный, тонированный вход в Казино. Отражаются огни, реклама – отблески светятся, мигают. От праздника серый невзрачный мир отделяет невидимая черта шириной… в шаг. Спир медленно, неровно вывалился из увеселительного заведения, угрюмо прислонился спиной к стеклу, пьяный, замкнутый. Вертикально отделился от двери и, даже не выставив руки для опоры, камнем грохнулся лицом в асфальт. На черту.

Встал. На лице небольшая ссадина. Пальто до пят, два метра ростом, рукой назад закинул челку. Не шатаясь, расправив плечи, двинул вперед. Он стал другим.

Корякин

Учитывая обстоятельства, положение незавидное. Без координации сверху всем хана! Координатора они убрали сами. С грехом пополам отправив Секунду в Афган, Корякин со Спириным выпросили у руководства лишний день на улаживание кое-каких дел в Термезе. Вся надежда на упертого, но жадного Джахонгира, посольского ставленника Ясенева в Кабуле. Одна ошибка – смерть! Да еще хорошо, если смерть, а то и… А то и совесть может замучить в подземельях, что похуже бутырских. Не хотелось бы… С работой по узникам совести они и сами знакомы не понаслышке – не раз приходилось улаживать отношения с неразговорчивой публикой.

Да, поторопились, не досчитали. Хотя обнаружение золота во время расследования тем более обернулось бы медленной гибелью всего… стало бы бо́льшим злом. Кряк, естественно, знал о лихих делах Шефа, но… исправно брал деньги, несмотря на предчувствия. Организовывая криминальные поставки товара, либо участвуя в спецоперациях, всегда действовал в рамках поставленных задач, что не противоречило ни убеждениям, ни навыкам военного… бывшего военного, взятого Шефом с поличным после убийства полковника Тропилина в его сверхохраняемом доме.

Кряк находился в растерянности. Как мог прикрыл Секунду, связался с посольством в Кабуле, обеспечил безопасность, какую-никакую легальность. Вывел из-под удара отряд, людей Спирина, доложил обо всем в Москву. И, главное, взял на себя ответственность за убийство Ясенева: типа пришлось выстрелить в воздух, обозначая самозащиту (мол, промазал). Этот выстрел и должен послужить следствию основанием для оправдания – один патрон против четырех подполковника и двух, смертельных, Спирина.

Спирин… Капитан в тридцать семь лет. Еще один благодарный человек, спасенный Шефом от многолетней отсидки. Бывший главшпан, за ним – не одна жертва до встречи с Ясеневым, и не меньше – после. Чего стоило смыть его бандитское прошлое – одному богу известно. И Ясеневу.

Кряк должен переправить Секунде груз. Возможно, это последнее их совместное дело, хотелось бы верить… Но что-то подсказывало Сереге Корякину уже сейчас: «Хватит, остановись!» – Так каждый раз: цепь последовательных действий-событий исключала разрыв какого-либо звена и выход из дела без существенного вреда кому-либо из пацанов, что автоматически отбрасывало самоустранение. Джахонгир прислал двух надежных людей в Термез, третий человек ждал на границе со стороны Афгана. Золото пойдет грузовиками вместе с гуманитарной помощью и продовольствием. Прохождение границы оформлено официально по линии российского обеспечения невоенными грузами с кодом дипломатического допуска. Одно «но»: помощь внеплановая. У кого-то это вызовет вопросы в дружественном Узбекистане, служители закона которого признаны самыми вредными и «неприступными» в СНГ. У кого? – неизвестно.

– Слышь, Секунда, а чем ты занимался до отсидки? – спросил Кряк.

– Джаз играл. – Спецы весело заржали, в вагон удивленно заглянул часовой – что-то шумно для раннего утра: на столе чай, конфеты.

– Все нормально, сержант! – Спирин подлил кипяточку в тяжелые стаканы, приготовившись слушать человека, раскрывшего им с Кряком здесь, в Душанбе, тайну «золотого столыпина».

– Музыка, конечно, здорово, но больше это напоминало карточную игру с тузом в рукаве.

11

Колька-Секунда, конец восьмидесятых

Двадцать «николаевских» червонцев ровнехонько красовались на откидном столе в купе поезда «Новосибирск-Ленинград». Колян брал по одной и – губы в трубочку – пыхтя, протирал монеты фланелью.

Топор сидел напротив, исподлобья копаясь в своих мыслях-думках: все должно сработать четко, без запинки. Уперев тяжелые руки в матрас, он приподнимал крепкое тело и балансировал, покачиваясь, согнув ноги в коленях – не хватало движения. Немного ломало с похмелья: «Так, та-а-к… через час причаливаем».

…Гостиный встретил нервным гулом толпы. Разошлись. Колян вразвалочку побрел вдоль окон-витрин к Метрополю. «Столица» давила огромным грязным небом. День, почти утро – а плотный влажный воздух превращал контуры в вечернюю изморось. Руки в карманах – из-под кепки раскованный внимательный взгляд.

Топор на другой стороне Садового кольца. Его не видно, но он на стреме. Колян пронырливо выискивал-вынюхивал в воздухе иностранщину: обрывки фраз, «пшеки», «эйшенc». Они специально отошли от центрального пятачка, чтоб не нарваться на местных спекулянтов – чужакам здесь не место. На это и расчет – типа проездом, sorry man.

Поляки стояли гурьбой, весело обсуждая (или осуждая?) расстановку за витриной. Смеялись… толкаясь. Колян был рядом, тоже смотрел на чудеса совкового индпошива, похохатывал. Крайний пшек с удивленной настороженной улыбкой нехотя повернулся к соседу: «???» – Его взгляд тут же встретил полуоткрытую ладонь Коляна – чирик был виден только пшеку. Блестел…

– Интрестинг?

– How much?

– Нот вери икпенсив!

– ??? – Брови вверх.

– Ван хандрид. Долларз… – Брови остались вверху. Пять секунд.

– How many pieces?

Колян не понял:

– Двадцать штук! Двад-цать!

«Пшек» в свою очередь не понял:

– We’ll go to hotel! – Колян кивнул в ответ. В ногах какая-то слабость, вата.

В Интурист заходили шумной толпой – Топор с Коляном в центре, прячась от охраны. Колян громко «базарил» по-английски, нет, по-польски, и еще громче, по-фирменному, хохотал, пытаясь прикрыть ну явно не «стэйтсовскую» морду друга. Пшеки были навеселе, хотели продолжить. Сковывала настороженность Топора. Компенсировалось все дружелюбным гоготом Коляна: «Матрёшки! Горбачефф! Okey!» – Этикетки на бутылках, сигареты Marlboro, Winston, фирменные кейсы: «американская мечта» юности, воплощенная с фотографий Битлов и Слэйдов над кроватью в хрущевке…

Двадцать монет как-то звонко между делом были проверены на зубок. Весело отсчитаны двадцать «Франклинов», немного задержался с пересчетом Колян (слабость из ног перетекла в руки). Он два или три раза нервно переложил из кармана в карман неудобную пачку, выручил Топор: спокойно взял баксы, серьезно, без ухмылки посмотрел на напарника.

«Нормально… – Колян расслабился в кожаном кресле. Секунда… Встаем! – Ну?.. Нам пора». – «Николаевки» празднично блестели на матовом стекле стола.

– No, no, no! – Пшеки врубили Шарп (десятиполосный эквалайзер!). В широких стаканах забулькал вискарь. – Gorbachyof-f-f! Perestroyka-a-a! Matryosh-ki-i-i!

Конец ознакомительного фрагмента.