Владимир Колычев - Я промазал, опер – нет Страница 17

Глава 6

Я искренне считал, что голубь – символ мира. Но сегодня эта наивная вера была самым наглым образом порушена. И не кем-то, а самими голубями, которые, что воронье, кружили над нашими головами, сбрасывая зловонные бомбочки. Одна такая капля щелкнула меня по плечу, размазав по земле остатки хорошего настроения.

Лейтенанту повезло меньше. Голубиная стая паскудно испортила ему прическу, причем сразу в двух местах.

– Вот суки!

Он схватился за пистолет, чтобы выстрелить ввысь, но Глыжин его удержал.

– Эх, лейтенант, не умеешь ты обтекать, – с ироничной усмешкой на губах пожурил его Никита.

Одной рукой он держал своего коллегу за запястье, а другой преспокойно стирал платком бело-зеленую каплю с ворота своей куртки.

– Ничего, научится, – совсем не весело улыбнулся я.

Меня-то жизнь уже научила этому делу, потому и не видать мне на своих плечах майорских погон.

– А вот не хочу учиться!

Пригожих все-таки выдернул пистолет из кобуры, правда, стрелять не стал. Но голубиная стая, будто испугавшись его, сместилась в сторону, нависла над охраняемым поселком, куда мы хотели, но пока не могли попасть.

– Тогда, может, генералом станешь.

– А куда он денется? Станет. Парень он у нас боевой, да, Стас?

– Не знаю, – успокаиваясь, пожал плечами парень.

– Да ты не бойся. Настоящий рубоповец ничего не должен бояться.

Именно эту истину и пытался доказать ему Глыжин, когда вез его сюда, к элитному поселку за городской чертой. Он быстро узнал адрес офиса, где заседал Артос, он же Артем Заварский, выведал номер его рабочего телефона. Позвонил его секретарше и выяснил, что шеф заболел и находится дома. Адрес она, разумеется, сказать отказалась, но Глыжин установил его и без нее, опять же по своим каналам.

В поселок можно было бы проехать и через контрольно-пропускной пункт, но Глыжин решил не обнаруживать себя и, свернув с дороги, вывез нас на загаженную мусором полянку перед бетонным забором, окружавшим поселок. Именно здесь нас и атаковали голуби: видимо, им не понравилось наше вторжение в их владения.

– Давай, Стас, покажи, чему вас в академии учили? – в привычной для него манере подзадорил парня Никита.

– Легко.

Рельефная плита забора слегка была наклонена внутрь, но все равно лейтенанту пришлось поднапрячься, чтобы перемахнуть через нее.

– Даже не знаю, зачем это мне все нужно? – Я недовольно глянул на Глыжина и плюнул на руки.

Лезть на стену я не хотел, но и повернуть назад не мог.

– Зато я знаю, – бросил мне вслед Никита.

Пригожих свешивался через забор, протягивая мне руку, но я справился и без его поддержки. С разгону оттолкнулся от земли, одной ногой воткнулся в рельефный квадрат на плите, двумя руками зацепился за ее верхний срез, с толчка подтянулся и перебросил свое тело через забор. И ничего, что сильно ударился коленкой и сбил в кровь локоть, зато показал, на что способен... в качестве неисправимого авантюриста.

Может, генерал правильно сделал, что снял меня с должности? Возможно, я и впрямь не вышел статью для начальника уголовного розыска?

В отличие от меня Глыжин воспользовался поддержкой своего подопечного, но, спрыгивая вниз, слегка подвернул ногу.

– Примета за приметой, – поморщившись от боли, неунывающе сказал он. – И все хорошие.

– Какие приметы, о чем ты?

– Сначала голуби, потом вот нога...

– Плохие приметы.

– Да, для Артоса они плохие, – нисколько не сомневаясь в своей странной, на мой взгляд, логике, кивнул Никита.

– Не пойму, ты оптимист или хорошо информированный пессимист? – спросил я, ощупывая его ступню.

– А разве это не одно и то же?

– Не знаю, не знаю...

– И я не знаю. Но чувствую, что где-то рядом бродит закон подлости. И кажется мне, что сыграет он против Артоса.

– Ты, наверное, в последнее время много работал, – насмешливо предположил я.

– Может быть, может быть, – покачал головой Никита.

Вид у него был такой, будто он вслушивался в свои блажные мысли... Похоже, человек действительно слегка перегрелся на работе. Но ведь и я не лучше...

Ушиб оказался несерьезным, и Глыжин смог продолжить путь. Он шел, хромая, озираясь по сторонам, всматриваясь в номера домов. Роскошные особняки, каждый как минимум на пятидесяти сотках, во дворах росли элитные темнохвойные ели, вдоль асфальтированной дороги зеленели молоденькие березки. Ветер совершено стих, тучи над головой рассеялись, дождь прекратился, и тишина установилась такая, что, закрыв глаза, можно было ощутить себя посреди глухого леса.

– Так, следующий дом – наш, – сказал Никита, вытягивая руку вдоль дороги.

Хотел бы я владеть каким-нибудь одним из этих домов. Но не судьба. Впрочем, каждому свое.

Не спеша, мы подошли к трехэтажному коттеджу под коричневой черепичной крышей, с декоративными фахверками, арочными окнами, террасами, эркерными выступами. Дом ограждал высокий забор такого же кремового цвета. Мы подходили к воротам, я искал глазами кнопку звонка, когда они вдруг стали медленно откатываться в сторону, открывая вид на выезжающий со двора «Мерседес» представительского класса.

Глыжин смело встал на пути у машины, я занял место слева от него, Пригожих встал справа. Я поймал себя на мысли, что нас пора возвращать в психдиспансер, как будто мы из него сбежали. Но еще я подумал и о том, что на дурака порой вершатся великие дела.

Ворота вдруг стали закрываться снова, но Глыжин смело повел нас вперед, и мы оказались во дворе, где рычал и рвался с цепи клыкастый «кавказец». К счастью, некому было освободить пса, но все же моя рука невольно потянулась к оружию. И Глыжин вырвал из кобуры свой «ПММ».

«Мерседес» уже пятился от нас, а ворота гаража поднимались. Но слишком медленно это все происходило, или это мы подходили к машине очень быстро. Краем глаза я видел, что Пригожих передергивает затвор своего пистолета, повторяя за мной.

Автомобиль остановился, распахнулась передняя правая дверь, прикрываясь ею, из салона вывалился парень в черном костюме и на вытянутых руках вытолкнул в нашу сторону пистолет.

Я должен был разобраться в ситуации. Возможно, это было травматическое или даже пневматическое оружие. Не исключено, что парень и не собирался стрелять в нас, просто хотел предупредить об опасности, которая нас ждет, если мы не остановимся. И еще я не должен был стрелять, потому что знал об ответственности за неправомерное применение оружия. Не должен был я этого делать. Не должен был... Но, увы, разумная мысль по своей природе слегка заторможена и зачастую не в силах обогнать действие. Так случилось и в этот раз. Сначала я выстрелил, а потом уже подумал, что делать этого не следовало.

Стрелял я от живота, и вовсе не потому, что подражал киноковбоям, просто не хватило времени, чтобы вынести оружие в более удобное положение. Впрочем, выстрел удался. Будь жертва восковой фигурой, я бы непременно залюбовался дырочкой, образовавшейся у нее во лбу. А так я лишь скользнул по ней взглядом и сосредоточился на очередной мишени, которая, увы, не замедлила появиться. На этот раз из машины высунулся водитель, и тоже с оружием, но прыткий Глыжин вмиг сбил с него кураж. Он стрелял в парня до тех пор, пока тот не свалился замертво. И так увлекся этим, что не заметил, как из машины через заднюю дверь выскочил человек и, пригнувшись к земле, метнулся в темнеющий проем гаража.

– Стоять!

Пригожих бросился за ним. Обогнув машину, попытался проскочить под воротами гаража вслед за беглецом. Он бы смог это сделать, если бы не я. Не знаю, каким инстинктом почуял я опасность и каким чудом смог дотянуться до парня, но схватил его за шкирку, дернул на себя. И в это время из глубины гаража длинной очередью прозвучали выстрелы. Пули выбили искры из гранитной брусчатки в каких-то сантиметрах от моей ноги.

А ворота продолжали опускаться, и забраться в гараж можно было только из лежачего положения. Беглец больше не стрелял. Или у него закончились патроны, или он решил, что мы с лейтенантом для него уже неопасны. Я упал на землю, быстро закатился в гараж и увидел, как по ступенькам в открытую дверь темным силуэтом вбегает человек. Еще бы секунда, и я был бы спасен. Но, увы, мои боевые инстинкты снова подвели меня. Я успел выстрелить.

Фигура скрылась в дверном проеме, и я обнадеженно подумал, что промазал. Но вот прошла секунда-две, и будто в замедленной съемке из открытой двери задом вывалился человек и рухнул на груду колес. И так вдруг стало тихо, как будто кто-то гвоздями в моих ушах поковырялся. И собака во дворе исходит лаем, и Глыжин должен кричать, а у меня только звон в ушах. А где-то глубоко в сознании стучит молоток, каким судья призывает к порядку.

Если бы не сгустившаяся темнота, я бы, возможно, решил, что у меня начались проблемы с головой. Но мрак подсказал мне, что за мной закрылись гаражные ворота, поэтому и стало так тихо. А стук молоточка... Это, похоже, что-то капает.