Александр Войнов - Бриллианты из подворотни Страница 17

Наутро Шлихт был в областном центре на авто­мобильном базаре. Ему нужна была машина. Выбор был небольшой, и Шлихт, походив по рядам, остановился на девятке белого цвета.

Поторговавшись с хозяином, он купил машину по сходной цене с условием, что оформит ее через нотариуса по генеральной доверенности. Увидев в его руках пачку долларов, хозяин сразу согласился.

От нотариуса Шлихт сразу заехал на станцию техоб­служивания и сделал полную диагностику ходовой части и двигателя. Убедившись, что все нормально, он попро­сил слесаря заменить масло, фильтры и тосол. Через час машина была готова. Заправив полный бак, Шлихт тро­нулся в путь. В сумке у него было несколько кассет с ин­струментальной музыкой и термос с чаем. Все было гото­во для дальней дороги.

Доехав на машине до Усть-Ильмана, Шлихт оставил ее на платной стоянке.

Дальше на север шла одноколейка. Это была тупико­вая ветка, по которой раз в неделю ходил поезд. Он со­стоял из паровоза и трех вагонов, один из которых был почтовым, второй — пассажирским и третий — «столы­пинским». «Столыпинский» вагон предназначался для пе­ревозки зеков. Шлихту повезло — поезд в нужном направ­лении шел на следующий день.

На вещевом рынке он купил оленью парку, унты, ме­ховые рукавицы, охотничьи лыжи, рюкзак и все необхо­димое для жизни в тайге. Переодевшись, Шлихт стал по­хож на местного жителя

Поезд тянулся медленно, останавливаясь на каждом полустанке. Через двое суток, сверившись по карте, он вышел на маленькой станции. Мороз был градусов до со­рока, но ветра не было, и холод почти не ощущался.

В рубленой избе станционного здания горел свет. Шлихт взял лыжи и рюкзак и, толкнув тяжеленную дверь, зашел в темное помещение. В углу комнаты стояла рус­ская печь. На полу аккуратной стопкой лежали дрова. В углу под стенкой на широкой лавке, укрывшись меховым одеялом, спал человек.

Возле печи сидел бородатый мужик богатырского сло­жения, одетый в длинный тулуп, унты и шапку-ушанку, и подбрасывал дрова в огонь. Шлихт поставил лыжи в угол, подошел к печке и поздоровался. Бородач, не ответив на приветствие, спросил:

— Ты кто, геолог?

— Геолог,— ответил Шлихт.

— Я начальник станции. Садись и грейся. Заодно и дрова в печку будешь подкладывать. А я полежу на печи, посплю.

— Скажи, земляк, до речки Оймикон далеко? — спро­сил Шлихт.

— Смотря какой дорогой и на чем добираться. Если на собаках или на оленях, то за сутки доедешь. А на лы­жах суток за трое, не меньше. Ну, может она тебя дове­зет? — Он кивнул на спящего человека.— У нее в сарае собачья упряжка и нарты. Ей по пути.

Бородач снял тулуп и полез спать на лежанку русской печи, зашторенную ситцевой занавеской. Дрова в печке прогорели, и Шлихт подбросил несколько поленьев. Ког­да пламя осветило комнату, он внимательнее присмотрелся к спящему. Это была женщина, судя по скуластому лицу,— якутка. Возраст в полутьме определить было трудно. Но ей было не больше тридцати.

Часа два Шлихт дремал, время от времени подбрасы­вая дрова в огонь. Потом, подложив рюкзак под голову, забылся тревожным сном. Обрывки сновидений были ко­роткие, тяжелые и несвязные. Как часто уже бывало, сни­лась тюрьма и зона, потом снился Сева в образе батьки Махно, потом Гуру Вара Вера в белых одеждах. После­дним приснился бородатый начальник станции в образе Ибрагим-оглы из «Угрюм-реки». Он, без всякой причи­ны, душил Шлихта за горло.

Шлихт проснулся. Было холодно и темно. Рядом сто­ял начальник станций и толкал его в плечо.

— Ну, что, проснулся? — ворчал он.— Я уже думал не добужусь. Вставай, уже утро. Я за тебя договорился. Она тебя подвезет до реки. На лыжах ты не дойдешь. Мороз градусов сорок, не меньше.

Шлихт выглянул в окно:

— Ты говоришь утро, а на дворе темно, как ночью.

— Так мы же за Полярным кругом. Сейчас полярная ночь. В полдень немного посветлеет, потом опять будет темно.

Для него это было непривычно. Тем более ему нужен был попутчик.

Оглядевшись, Шлихт не увидел в комнате никого, кроме Бороды.

— А где же моя попутчица? — спросил он.

— Собак кормит. В тайге собаки первое дело. Снача­ла о собаках позаботься, а потом о себе думай. Они тебя в трудную минуту выручат.

Шлихт разделся по пояс и вышел на улицу. Мороз был гораздо сильнее вчерашнего. Набрав в пригоршни снега, он растер лицо, потом тело и быстро вернулся в избу. Сон как рукой сняло. Едва он успел одеться, как вошла его попутчица. Она была среднего роста, молодая и очень привлекательная. Широкие скулы и раскосые гла­за не портили, а наоборот, придавали ей какое-то свое­образие. Она улыбнулась белозубой улыбкой и, поздо­ровавшись, спросила:

— Ну как, собрались? Пора ехать.

Присмотревшись внимательнее, он определил, что ей не больше двадцати пяти. Ему было за сорок, по возрас­ту он годился ей в отцы. Но он был человек без возраста. Глядя на нее, Шлихт вспомнил теорию Фрейда, и полно­стью с ней согласился.

Его попутчицу звали Снеголь. Она работала почта­льоном в оленеводческом хозяйстве и раз в неделю при­езжала на станцию за почтой.

Шлихт уложил на нарты рюкзак и лыжи, помог Сне­голь погрузить мешки с письмами, и они тронулись в путь.

Собак в упряжке было одиннадцать. Впереди бежал огромный пес, помесь водолаза и якутской лайки, по клич­ке Кучум. Нарты легко скользили по накатанному зим­нику. Выкрикивая Кучуму какие-то команды, Снеголь ловко управляла упряжкой, изредка пользуясь поворот­ным шестом. Собаки хорошо знали дорогу и легко обхо­дили препятствия. На ровной и укатанной дороге Шлихт и Снеголь сидели на нартах, а когда дорога шла под гору, шли рядом с упряжкой.

В полдень сквозь низкие густые облака мелькнул сол­нечный диск. Ночь уступила место предрассветным сумеркам. Пошел снег, и тогда Шлихт понял, что езда на севере — это тяжелый труд. Собаки вязли в снегу, скули­ли и двигались очень медленно.

Снеголь и он по очереди становились на лыжи и шли впереди упряжки, прокладывая дорогу. Шлихт делал это впервые и вскоре валился от усталости. Казалось, что он всю жизнь идет по этой белой пустыне, подгоня­емый стаей злобных собак, и этому не будет конца. Сне­голь устала не меньше него, но продолжала упрямо идти вперед.

— Давай сделаем привал и отдохнем,— предложил Шлихт.

— Через полчаса будет охотничье зимовье, там и от­дохнем,— отвечала Снеголь.

Зимовье стояло на краю вырубки. Это была неболь­шая избушка, крытая тесом, с единственным окном, в ко­тором вместо стекла была натянута тонко выделанная оленья шкура. К тыльной стороне избушки прислонилась поленница. Дрова — это было самое необходимое.

Шлихт взялся растапливать печку, сделанную из боч­ки из-под соляры, а Снеголь пошла кормить собак, кото­рых привязала с подветренной стороны.

Вскоре печка загудела, раскалилась докрасна. Внут­ренняя часть двери, покрытая инеем, начала оттаивать.

Шлихт вышел к нартам за рюкзаком. Собаки пере­стали рычать друг на друга и, зарывшись в снег, сворачи­вались клубком.

Наскоро перекусив. Шлихт и Снеголь крепко усну­ли, укрывшись меховым одеялом.

От усталости Шлихт напрочь забыл Фрейда и его за­умную теорию...

К вечеру следующего дня они были на берегу неболь­шой речки. Дальше их дороги расходились. На проща­нье Снеголь сказала:

— Мне нравятся русские мужики. Русский х..., одна­ко, мяса много-много...,— и уехала своей дорогой.

Он пошел вниз по течению.

Часа через два Шлихт был на пушной фактории, ко­торая стояла на высоком берегу, издали напоминая ста­роверческий скит. Три стоящие рядом избы были обнесе­ны высоким частоколом, ворота — наглухо закрыты. Света в окнах не было, но из одной трубы шел дым.

«Значит, хозяин дома»,— подумал Шлихт и стал сту­чать в калитку.

Минут через пять скрипнул засов, калитка приот­крылась, и кто-то глухим голосом спросил:

— Кто и зачем пожаловал?

— Гость. К Гуру Вара Вере,— ответил Шлихт.— Же­лаю тебе спокойствия духа и кротости в сердце.

— Всякий гость от Бога. Проходи,— и калитка от­крылась во всю ширину.

Когда они вошли в дом, Шлихт сразу его узнал. Это был Геннадий Храпов, он же Гуру Вара Вера, пациент института Сербского и его первый наставник по йоге.

Он ничуть не изменился и, судя по крепкой фигуре, был еще полон сил.

«Даже время не отложило на нем отпечаток»,— по­думал Шлихт.

— Время — категория относительная,— произнес Гуру.

«Не подумал ли я вслух?» — мелькнуло у Шлихта в голове.

— Проходи, располагайся как дома. Я тебя давно жду. Всегда знал, что еще раз свидимся. Это подсказал мне тайный ход планет. И зачем пришел, тоже знаю.

Шлихт поставил в угол рюкзак, снял парку и унты, прошелся по комнате. Обстановка была спартанская. Посредине комнаты стоял стол с двумя широкими лавка- в ми. В углу висела икона с изображением Божьей матери и горела лампадка. У стены стояла этажерка с книгами и несколько стульев. Вся мебель была кустарной работы, но выглядела прочной и удобной. На чисто вымытом не­крашеном полу лежали медвежьи шкуры. Русская печь располагалась так, что своей тыльной стороной обогре­вала вторую комнату, служившую спальней.