Леонид Влодавец - Бей в кость Страница 17

Кстати, некоторые из мужиков принимали гордую брюнетку за иностранку — именно ее независимый и даже слегка презрительный по отношению к окружающей обстановке вид давал тому повод. А для громадного большинства русских мужчин среднего возраста, при среднем уровне доходов и образовательном уровне иностранка из «цивилизованной страны» — даже какая-нибудь чешка или полька! — нынче лишь повод задуматься о комплексе собственной неполноценности.

Обладательница футболки с надписью «Стоичков» и впрямь всего несколько часов, как прибыла в Россию из-за кордона. Ее приятная смуглявость объяснялась тем, что она несколько месяцев провела в очень теплых краях, в непосредственной близости от экватора. Но тем не менее иностранкой в государстве Российском брюнетка не являлась. И футболку «Барсы» носила не из испанского или каталонского патриотизма, и «семерку» Стоич-кова выбрала не потому, что была болгаркой. Просто ей понравился фасон и сочетание оттенков — ничего более.

Вообще-то, молодица носила достаточно интернациональное имя Лидия. Во всех христианских странах — католических, православных или протестантских — проживают женщины с такими именами. Причем почти на всех языках, романских, германских или славянских, оно произносится примерно одинаково. Не то что, допустим, Елена, которая может быть и Хеленой, и Геленой, и Элен, и даже Аленой.

Между прочим, если гордо вышагивающая по столице Лидия и побаивалась чего-либо, так это услышать в свой адрес обращение «Лена». Дело в том, что еще в феврале сего года Лидия имела , в кармане неплохо подделанный паспорт на имя Елены Павленко. И хотя ей нигде не случалось его предъявлять, на совести виртуальной гражданки осталось немало весьма серьезных деяний, которые могли бы обойтись ей в солидный срок заключения.

Как ни странно, но нынешнее имя, фамилия и отчество являлись для молодой леди доподлинными, полученными при рождении. И загранпаспорт российской гражданки, покоившийся у Лидии в сумочке, был опять-таки самый что ни на есть истинный. Так что представителям правоохранительных органов потребовалось бы приложить немалые старания, чтобы до-\ казать идентичность госпожи Ереминой Лидии Олеговны с нехорошей девушкой Еленой, которая минувшей зимой несколько раз стреляла — и попадала! — из пистолета в живые цели, а один раз даже бросила гранату в подъезде жилого дома. Правда, не в Москве, а в одном северном городе, но шуму-грому от этого, разумеется, было не меньше.

Впрочем, справедливости ради стоит заметить, что «Лена», вновь ставшая Лидой, вовсе не была хладнокровной женщиной-киллером или маньячкой, одержимой страстью к убийству. Просто так складывались обстоятельства — и тут ни убавить, ни прибавить. Наверно, самый гуманный суд в мире — в том, что российский суд после реформы будет именно таким, никто уже не сомневается! — при вынесении приговора кое-что из этих обстоятельств и смог бы принять во внимание, но Лида-Лена тем не менее очень не хотела отдавать себя в руки правосудия. И кстати, не только потому, что лично сама того не желала. В силу того, что два последних года своей жизни гражданка Павленко занималась не самым легальным видом деятельности, сведущие люди популярно объяснили ей, что, угодив в ментовку, она проживет очень недолго. К сожалению, в ее чернявой головушке волей-неволей могли отложиться многие адреса и телефоны, которые посторонним людям, а тем более — ментам, знать не следовало. Ибо Лена-Лида в последние два года работала эдакой курьершей, развозившей куда-то и кому-то неизвестно что.

Именно потому, что она и по сей день не знала толком, что и кому . возила, Лида благополучно дожила до нынешнего лета, хотя, вообще-то, имела все шансы умереть минувшей зимой. Нет, состояние здоровья госпожи Ереминой было вполне адекватно ее 22-летнему возрасту. Даже более того. Несмотря на не самые л щие условия для физического развития, которые создал ей советский детдом, Лида вышла оттуда очень даже крепкой и жизнеспособной. «…Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат!» — лучше не скажешь. Тем не менее этому совершенно здоровому организму, при определенных условиях, грозила скоропостижная смерть, которая могла бы стать даже не следствием каких-то реальных ошибок или предательств курьерши, а лишь следствием подозрений ее хозяев в том, что ошибки или предательство могут произойти в будущем.

Зимой, однако, Лида все же не умерла, и ее прежним боссам, понятия не имевшим, куда она подевалась, по сей день спалось не совсем спокойно. Возможно, что и сейчас их спокойный сон напрямую зависел от того, считал ли данный товарищ «Лену» покойницей или нет. И если б какой-то сильно сомневающийся гражданин получил сведения о том, что «Лена» под именем Лиды разгуливает по столице, то не пожалел бы денежек, чтоб успокоить эту весьма опасную для себя даму. Просто так, страховки ради.

Учитывая все вышесказанное, в том числе и то, что в данный момент Лида как ни в чем не бывало рассекала по Москве, многие могут подумать, будто ей жутко надоело жить и она вернулась в Россию искать смерти.

На самом деле все обстояло несколько сложнее. Если бы Лиде не сказали:

«Надо!», она бы черта с два сюда поехала. Возможно, если б ей в случае отказа пообещали совершенно неизбежную смерть за кордоном, она тоже еще подумала бы, что выбирать. Потому что уж лучше сразу отмучиться, чем маяться постоянными страхами и в конце концов угодить в западню.

Но в случае отказа Лиде смерти не обещали. Ей просто объяснили, что если она откажется, то сюда, в «эту» страну, придется ехать ее отцу, Еремину Олегу Федоровичу. Причем с гораздо меньшими шансами на успех и с гораздо большими — на гибель.

Строго говоря, далеко не каждая современная дочь в возрасте 22 лет испытывает к отцу хотя бы чувство привязанности. Даже в х, слава богу, еще многочисленных случаях, когда родитель нормально жил-поживал с семьей, не пил, не гулял и не разводился. Потому что одним не по сердцу тиран-папаша, который запрещает встречаться с теми мальчиками, которые нравятся, и Устойчиво знакомит с теми, которые на хрен не нужны. Другим, наоборот, ненавистны отцы-либералы, которые предоставляют полную свободу выбора, вместо того чтоб конкретно подыскать в женихи богатенького Буратино. Одни жаждут, чтоб родитель вел свою дочурку, вымахавшую до размеров стоеросовой дубины, по жизни за ручку, обеспечивая не только счастливое детство, но и счастливую молодость, и счастливую зрелость, а по возможности — даже счастливую старость. Другие, наоборот, жаждут полной независимости, не желают быть никому и ни в чем обязанными и рвутся «на волю в пампасы», едва изба-; вившись от памперсов. При этом те, кому родители эту свободу ! дали, спустя какое-то время начинают верещать: «А что же вы меня вовремя не остановили?!» Другие же, которых и обеспечили материально, и женихов нужных подобрали, и образование дали престижное, впоследствии попрекают отцов тем, что те вырастили их неприспособленными к жизни. В общем, на вкус и на цвет товарищей нет.

Еще раз стоит повторить, что все это касается совершенно нормальных, не отягощенных всякими крупными конфликтами семей. А что уж говорить о тех печальных случаях, когда отцы уходят из дому, пьют, дебоширят и садятся в тюрьму? Ну, и тем более когда они создают себе новое, более удачное семейство.

Уж им-то нет никакого резона надеяться на то, что дочки от первого брака с каких-то рыжиков их полюбят.

Так вот, Еремин Олег Федорович к числу особо удачливых в семейной жизни отнюдь не относился. И совсем уж примерным семьянином тоже не был. Опять же обеспечить семейству (жена и две дочки) приличные условия жизни на зарплату старшего прапорщика, пусть и с афганской выслугой, — дело нелегкое. К тому же тяготы и лишения военной службы даже в мирной обстановке шепчут на ухо: «Займи и выпей!» И хотя такого, чтоб упиваться до свинского состояния, за Ереминым не водилось, его благоверную доводил до исступления сам факт того, что старший прапорщик тратит часть своего скудного рублевого довольствия на разного рода «боевые сто грамм», тогда как дома детишкам на молочишко не хватает. Вообще-то в других семьях отцы-командиры быстро прекращали подобные дискуссии, грохнув кулаком по столу и заорав: «Кто в доме хозяин?!», а если супруга и после этого не понимала — тем же кулаком ставили ей фонарь под глазом. У Ереминых ситуация была обратная. Чем больше осознавал свою вину товарищ старший прапорщик, чем больше он давал заверений, что, мол, все, последний раз в жизни, больше ни грамма, тем больше зверела его мадам. И, пользуясь тем, что Олег Федорович имел нехорошую привычку не отвечать женскому полу ударом на удар — хотя, вообще-то, несмотря на малый рост и вес, мог бы так ответить, что мало бы не показалось! — молотила его чем ни попадя. Иногда Еремину приходилось идти на службу с синяками, наскоро забеленными зубной пастой, а там придумывать всякие сказки, типа «упал, очнулся — гипс…» и так далее.