Анатоль Имерманис - «Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается Страница 17

Все было разыграно безукоризненно. Что и говорить — у Дрезиня рот теперь заткнут накрепко. Но отчего же не отыграться, если это можно сделать, оставаясь в тени? Теперь этот безнадежно влюбленный болван из ревности все выболтает Квиесису или капитану, и Дрезиня изолируют. Пользоваться слабостями людей всегда было специальностью Парупа. Паруп ничуть не скрывал от себя, что по-прежнему боится Дрезиня. Именно такой бунтовщик и может завоевать симпатии романтичной Алисы… Теперь она его больше не увидит. Никогда! Одним выстрелом удалось убить двух зайцев и к тому же не испортить отношений с Алисой.

Каюта качалась.

Когда Алиса входила, ей пришлось ухватиться за косяк, чтобы не упасть. Дверь моталась, и надо было упереться в нее плечом, чтобы запереть на задвижку. Алиса чувствовала изнеможение, нервы были натянуты до последней степени. Она не понимала, почему Павил попросил ее выйти, о чем им было говорить друг с другом. Ее охватила тревога. Как Паруп ни старался объяснить свой поступок ревностью, она больше не верила ни одному его слову. Она успела заметить, как звериная ненависть на какой-то миг исказила лицо Парупа и — что было самым страшным — почти такое же выражение мелькнуло во взгляде Павила. Еще немного, и она осталась бы подслушивать за дверью. Однако на это она не пошла.

Алиса оторвалась от двери и шагнула вперед. Сейчас Павил выйдет ей навстречу, возьмет за руки и расскажет все.

Но он молчал, даже не пошевелился. Он сидел, навалившись грудью на стол; голова опущена, рука свисает до пола — точно как в ту ночь, когда Алиса застала его спящим.

— Что произошло, Павил? — окликнула она его. — Ну, говори же.

Дрезинь не отвечал.

Алиса посмотрела на него. Лицо, наполовину прикрытое рукой, вдруг показалось чужим. Что она знает об этом человеке? Ничего. Она ему поверила, и именно поэтому его молчание, скрытность были особенно обидны.

Алиса тронула Павила за плечо.

— В чем дело? Ответьте хотя бы! — У нее не повернулся язык еще раз обратиться к нему, как к близкому другу — Вы что, заснули?

Дрезинь не отзывался.

Нет, он не заснул. И все-таки слова Алисы, ее вопросы доходили до него как сквозь сон.

Гораздо громче и назойливей звучал другой, злобный голос:

«Кто из латышских коммунистов воевал в Испании?.. Кто еще из латышей сбежал из французского концлагеря?.. Кто прятал тебя в Риге?.. Кто?.. Кто?..»

…Охранка. Окна закрыты плотными шторами. Под потолком яркая лампа. В комнате только два стула. На одном он вроде бы только что сидел, но теперь лежит на полу. Его бьют — выдавай товарищей, явки. Он упрямо молчит. Он больше не ощущает боли. Гораздо мучительнее вопрос, на который надо ответить тут же, немедленно: «Кто предал? Кто?»

Снова удары. И потом все кончилось. Когда к нему вернулось сознание, оказалось, что истязателям тоже нужна была передышка. Следователь куда-то пропал. Из соседней комнаты доносится смех. И потом еще чье-то имя, имя Зайги. Смеются над Зайгой. И вдруг он снова спокоен — он знает, кто предал. Не свой. Это дело рук провокатора! И он знает, кто этот провокатор. Но товарищам на свободе это неизвестно. Необходимо предупредить товарищей. Надо добраться до Зайги, рассказать!

Вот он идет по вечерним улицам Риги под охраной агентов политического управления, вырывается, бежит. Вдогонку летят пули. Если попадут — конец. Но это его не страшит, все мысли сосредоточены на одном — надо предупредить! Пока еще не поздно!..

— Ты знаешь, кто этот негодяй? — неожиданно сказал Павил. — Паруп провокатор, агент охранки.

— А ты? А ты кто такой?

— Коммунист.

Ну, вот и сказано. Иначе нельзя. Он закурил последнюю папиросу и глубоко затянулся.

— Присядь, Алиса, я расскажу все… С самого начала.

Трудно было слушать Алисе. Провокатор… Коммунист… Чем коммунист лучше агента политического управления? Слова Павила доносились словно сквозь густой туман. Но постепенно туман начал рассеиваться. Она увидела перед собой людей, которые покидают свою родину, преодолевают сотни преград, чтобы попасть в чужую страну. И там, на чужой земле, они сражаются и умирают. Не ради своей выгоды, а чтобы помочь незнакомым товарищам, чтобы бороться за свою правду, за идею. А те, кто остались в живых, возвращаются на родину, где им грозит тюрьма. Возвращаются не ради своего блага, а чтобы помогать другим. Вот как выглядит мир, из которого пришел Павил.

Алиса подняла голову и вглядывалась в Павила, словно увидела его впервые. И тотчас, будто для контраста, в ушах раздался медоточивый голос Парупа: «Моя дорогая, прошу считать этот порыв ревности лишним доказательством любви…»

— Если бы ты знала, к каким средствам они прибегают… (Алиса снова слушала Павила.) Пришел один к Зайге…

— Это кто такая? — Вопрос Алисы прозвучал тревожнее, чем она того хотела. — Впрочем, если не желаешь, можешь не говорить.

— Зайга — дочь Цепуритиса, жена моего боевого друга… На этом они и построили свою провокацию. Этот мерзавец сказал, что он сражался в Испании… Он показал Зайге письмо от мужа.

— Письмо?

— Поддельное. Зайга не знала этого. Она доверилась, назвала кое-кого из товарищей. На следующий день меня арестовали.

— Какая низость! Но она-то как могла поверить? Ведь можно почувствовать, с каким человеком имеешь дело…

— А ты? Ты почувствовала?

И тут Алису осенила страшная догадка:

— Этот человек был…

— Да. Это был Паруп.

…Артур, казалось, окаменел. Оцепенение, в которое привели его кощунственные слова, не проходило. Долго ему еще переживать горечь тяжкого разочарования. В голове — пустота. Он был не в силах думать, не мог даже остановить диск радиолы, и тупая игла уже в который раз обегала последнюю бороздку.

В таком состоянии застал радиста Квиесис. Зато судовладелец был в превосходном расположении духа. Чем сильнее дует попутный ветер, тем скорее судно достигнет Сантаринга. А это ли не повод для радости? В такой день, как сегодня, на «Тобаго» никто не имеет права вешать нос. Хлопнув Артура по плечу, Квиесис сказал:

— Не принимайте близко к сердцу, Артур, вы разве не знаете капитана Вилсона? И, в конце концов, я ведь здесь хозяин! Обещаю вам, что в Сантаринге вы получите отпуск на берег… А теперь за дело! Тут вот радиограмма моему шурину. Пусть готовят свадьбу.

— Свадьбу? — Артур в недоумении взглянул на Квиесиса. — А разве еще будет свадьба?

Вопрос вызвал в Квиесисе раздражение. Он вспомнил, что Артур даже не поднялся навстречу хозяину судна.

— А почему бы ей не быть? — резко спросил Квиесис.

— Да господин Паруп сказал… В каюте у мадемуазель Алисы…

Тут Квиесису стало ясно, почему Артур не встал, когда он вошел. Напился! Потому он так по-идиотски ворочает глазами, потому и несет всякую ерунду. Пьян в стельку!

— Что сказал?.. При чем тут каюта?.. Мало того, что Паруп сам целыми днями пьянствует, так еще мне команду спаивает! Проспитесь, господин радист, я такого не потерплю на своем судне!

Артур не отвечал. Лишь пластинка все крутилась и крутилась на последнем аккорде.

Квиесис выдернул вилку из штепселя. Облегченно вздохнув, радиола наконец умолкла.

— И чего вы без конца наяриваете свои шлагеры! Как какой-нибудь… — Квиесис вспомнил меткое сравнение капитана, — как влюбленный дельфин. И других заставляете слушать. Осточертело!.. Уж лучше бы радио настроили. Хоть послушали бы, что на свете творится.

Артур все еще не мог понять, что понадобилось от него Квиесису. Он вообще ничего не понимал. Он, как лунатик, встал и включил радиоприемник. Потом увидал у себя в руках листок с текстом. Ах да, ему велели передать радиограмму в Сантаринг. Он включил передатчик и, тупо глядя перед собой, принялся работать ключом.

Квиесис рассеянно смотрел в окно. Что там наболтал этот Паруп? Свадьбы не будет?.. Неужели действительно Алиса после разговора с ним еще посмела сказать, что не хочет замуж? Не может быть! Это же абсурд — теперь, когда брачный контракт, слава богу, уже подписан. Ну ничего, он вышибет из нее эти капризы…

Из репродуктора послышался голос. Наверно, какая-нибудь лекция, последние известия передают позднее. До рассеянного слуха Квиесиса доходили лишь отдельные слова. В них не было ни смысла, ни содержания. Отрывистое попискивание ключа говорило гораздо больше. Тире, точка, два тире… Радиограмма летела в Сантаринг. Получит ли ее шурин сегодня до ночи? Может, он сейчас у себя на плантации?.. О чем это рассказывает диктор?

— Что? — воскликнул Квиесис. — Что он несет?! Этого не может быть!

Передатчик замолк. Рука Артура неподвижно сжимала телеграфный ключ.

— К черту этот писк, будь он неладен! — Квиесис, казалось, рехнулся.

Он кинулся к приемнику, стал вертеть ручку настройки, хотя станция и без того была слышна хорошо, прижался ухом, отскочил назад.