Джордж Кокс - Моя первая белая клиентка[ Смерть в Панама-Сити. Моя первая белая клиентка. Змея] Страница 17

— Благодарю за то, что вы пришли, — сказал он.

— Я свяжусь с вами завтра.

Когда дверь закрылась, инспектор снова сел за стол. Рассеянно почесал подбородок, внимательно изучил ногти на левой руке. Потом собрал бумаги на столе, отложил их в сторону и нажал кнопку вызова стенографистки. Обменявшись с ней несколькими словами по-испански, повернулся к Расселу.

— Ваши показания будут готовы через несколько минут.

— И что потом?

— Простите?

— Я имею в виду, после того, как я их подпишу, я смогу вернуться в отель «Эль Панама», — сухо спросил Рассел, — или вы приготовили для меня местечко внизу?

Квесада улыбнулся. Он вынул что-то из ящика и жестом пригласил Рассела поближе к столу.

— Мы позволили себе осмотреть ваш номер, — сказал он, — и временно позаимствовали оттуда вот эти вещи.

Рассел взглянул на туристскую карточку, выданную ему в Нью-Йорке; на него смотрела приколотая к ней маленькая фотография; там же был и обратный билет.

— Республика Панама, — продолжил Квесада, — это страна, в которую трудно въехать и также трудно выехать без соответствующего разрешения и документов. Без этого, — он дотронулся до карточки и билета, — пришлось бы задержать вас до тех пор, пока ваша невиновность не будет установлена. Теперь же, так как вы не сможете выбраться отсюда иначе как через джунгли, то нет никакой необходимости причинять вам неудобства. Мы пригласим вас сюда, когда вы понадобитесь.

Он поднял палец.

— Еще одно. Согласно этому билету, вы прилетели через Майами. А возвращаетесь через Новый Орлеан. Почему?

Рассел объяснил, что так решил Дарроу.

— Он полагал, что мне будет интересно посмотреть и другие страны.

— Я думаю, что здесь была какая-то другая причина, — сказал Квесада. — Все это заставляет прийти к выводу, что Дарроу тщательно продумал свой план. Из билета, который мы нашли среди его вещей, следует, что у него было место в самолете, вылетающем в Майами в два тридцать утра в пятницу. Он мог предполагать, что вы не узнаете об этом, когда вылетите своим рейсом в восемь тридцать в то же самое утро.

Рассел кивнул.

— Совершенно справедливо.

— Проделав это, — продолжал Квесада, — Дарроу оказался бы в Нью-Йорке вскоре после полудня в тот же день — в пятницу. Это давало ему массу времени, чтобы найти сообщника к моменту вашего прибытия в Нью-Йорк из Нового Орлеана рано утром в субботу. И кто бы вас ни встретил, — вы уже упоминали о каком-то человеке, который должен был встретить вас, забрать портсигар, привезенный ему в качестве подарка, и дать вам инструкции относительно якобы существующего сына, — Дарроу находился бы неподалеку, чтобы убедиться, что с изумрудами ничего не случилось.

Он поколебался немного, поджал губы.

— Утро субботы… Я знаю, что по субботам вы в Штатах не работаете. Банки тоже закрыты. Вам рассказали бы какую-нибудь историю, чтобы успокоить до утра понедельника. Но к тому времени, когда вы стали бы подозревать, что с чеком не все в порядке, Дарроу был бы далеко… Да, — протянул он, — я думаю, что именно в этом была причина всего того, что вам наговорил Дарроу, причина всех его приготовлений.

Его взгляд, который до этого был сконцентрирован где-то внутри, вновь обратился на Рассела, а тон опять стал деловым.

— Придется мне просить авиакомпанию аннулировать ваш заказ на билет, — сказал он, — надеюсь, вы понимаете…

Вошла стенографистка с показаниями Рассела. Когда тот взял их, чтобы проверить и подписать, зазвонил телефон.

Просматривая показания, Рассел краем уха прислушивался к вежливому телефонному разговору по-испански. Повесив трубку, Квесада сказал:

— По-видимому, у вас здесь есть друзья. — Он показал на телефон. — Кто-то уже звонил по поводу вас консулу и тот спросил меня о вашем положении и о моих планах. Я сообщил ему, что вы уже уходите.

Комиссар прошел к двери и открыл ее, глаза его вновь стали жесткими.

— Сегодня вечером вы сделали большую глупость, — сказал он, — причем отнюдь не в панике, как утверждаете. Будем надеяться, удастся доказать, что рассказали вы правду… Спокойной ночи, мистер Рассел.

В приемной, где сидели четверо, было душно и влажно после кабинета с кондиционером. Трое присутствовавших были полицейскими, но Рассел видел только девушку, которая поднялась ему навстречу и улыбнулась.

— Это вы звонили консулу? — спросил он.

— Я думала, что кто-то должен это сделать, — ответила Клер. — Кто знал, что еще может произойти, а они, — она кивнула на двух детективов и стенографистку, — сказали, что я могу воспользоваться телефоном, так что… — Она сделала паузу и добавила: — Так все в порядке? Вы уже можете идти?

От этой самой приятной неожиданности, которая случилась с ним за столь долгое время, он с трудом нашелся, что ответить. Мысль о том, что она сделала, сам факт, что она ждала его, сочувствие, которое подсказало ей так поступить, высекли в нем искру, стремительно разжегшую пожар, странным образом лишивший его дара речи. Джим откашлялся и улыбнулся ей, млея от счастья и забыв про все неприятности.

— Пойдемте, — сказал он, так как ничего другого не пришло в голову. И он взял ее за руку и повел.

10

В тот вечер рано взошла луна, но когда Джим Рассел с девушкой спустились по каменным ступеням, она уже скрылась. Он повел ее, совершенно не представляя куда, через миниатюрный сквер, именовавшийся «Лоттери Плаза», и мягкая нежность звездной ночи охватила их, и он чувствовал себя так, словно окунулся в новый мир, мир новых, непривычных для него чувств.

На другой стороне улицы стоял потрепанный автомобиль, и, увидев экскурсионный значок на ветровом стекле, Джим остановился справиться у водителя, крупного мулата в помятом костюме и соломенной шляпе, сколько тот возьмет до отеля.

— Доллар с четвертью.

— Даю доллар.

— Уже слишком поздно, сэр.

Рассел чувствовал себя настолько уверенно, что решил поторговаться.

— Доллар, — покачал он головой, отступая назад.

Водитель улыбнулся, вышел и открыл заднюю дверь.

— Я считаю, лучше ехать, чем стоять на месте, — признал он, — но эти чертовы развалюхи жрут такую уйму бензина…

Рассел был готов согласиться, ибо на вид автомобилю было не меньше двадцати лет и сзади у него оказалось больше места, чем на обоих сиденьях в современных машинах. Зато когда автомобиль двинулся, они удобно вытянули ноги и откинулись назад на потертых кожаных сиденьях и руки их касались друг друга.

Секунду или две Рассел размышлял, не обнять ли плечи, которые оказались так близко. Ему казалось, что как раз это и нужно сделать, к тому же у него было чувство, что она не станет возражать. Собственно, колебаться его заставляла не робость, а просто понимание того, что сейчас все чудесно, и боязнь все испортить. Так что он только слегка повернулся, чтобы ее лучше видеть, ощущая приятную тяжесть ее руки, и внезапно обнаружил, что рассказывает ей все, что случилось, и у него растет чувство, что она его девушка, что он знает ее уже много недель. Ему не пришло в голову, что их толкнуло друг к другу общее чувство одиночества и опасности; просто он знал, что это так.

Она слушала, время от времени поднимая на него глаза, так что он мог видеть нежную линию рта и пляшущие огоньки в ее глазах — отсветы проносившихся мимо уличных фонарей. Автомобиль катился мягко, двигаясь плавно, хотя и медленно, водитель скромно помалкивал, а они разговаривали вполголоса, размышляя над тем, кто убил Макса Дарроу, и не находили ответа. Затем, когда они ехали по почти опустевшей Виа Эспанья, она заговорила о своем отце.

— Он был лоцманом? — спросил Рассел.

— Да. До тех пор пока его не заставили уйти в отставку… Я считаю, что это очень глупый закон, — добавила она с неожиданным возмущением. — Это все правительство…

— Да?

— Каждый, кто работает здесь на них, должен уходить в отставку в шестьдесят два года. И не только уходить в отставку, но и уезжать.

— Уезжать из страны?

— Нет, уезжать из зоны. Так как здесь все принадлежит государству. До тех пор пока вы работаете на них, можете арендовать квартиру. А когда вы ушли в отставку, вам предоставляют какое-то время для подготовки к отъезду. Можно переехать в отель «Тиволи», но только на шестьдесят дней или что-то в этом роде. Затем вы можете попытаться найти себе место в Панаме или вернуться домой. Моему отцу так здесь нравилось…

— Потому он и остался.

— Но он не мог просто сидеть, ничего не делая в свои шестьдесят два года. Он имел свидетельство судоводителя без ограничения района плавания и нашел два старых военных транспорта, но у него не хватало денег, чтобы приобрести их. Макс Дарроу узнал об этом, — меня в тот момент здесь не было, но отец мне рассказывал, — у него были деньги, так что они выработали соглашение, в соответствии с которым отец делал большую часть текущей работы и ходил капитаном на одном из судов. Ему это нравилось и, я думаю, все было бы хорошо, если бы не тот сердечный приступ. Когда он поправился, врачи сказали, что такая работа больше не для него и что он должен вернуться в Штаты. Дарроу выплатил какую-то часть, а на остальное дал вексель…