Тору Миёси - По законам железных людей Страница 18

— Так это ты? Ханэдзава–кун попросил» «Прими–ка его»… И ты поташился в такую даль, чтобы повидаться со мной? — Он медленно обследовал меня изучающим взглядом и поднял руку. Те, кто был с ним на площадке, поняли это как сигнал к окончанию игры и направились к нам.

— Ладно, — сказал он мне, — и если не возражаешь, поговорим за завтраком. А пока я пойду приму фуро [13].

Подошла его партнерша в панамке и защитных очках, лет тридцати, наверняка играющая с ним не только в гольф; ей он сказал:

— Иди первой.

А меня тут же передал в руки своего подручного, то ли секретаря, то ли охранника:

— Тамаи–кун, покуда я буду купаться, составьте, пожалуйста, компанию господину журналисту.

— Слушаюсь! — ответил молодой человек. Дисциплина у них на уровне. Я попробовал уклониться от заботы о моей персоне, но Кавакита сделал вид, что не слышит, а Тамаи, что называется, взял меня под локоток. Мы очутились на втором этаже гольф–клуба, в кабинете, отделка и убранство которого свидетельствовали о том, что и внутри привилегированного класса не все равны. Доступ сюда для самых–самых. Тамаи предложил виски на выбор; услышав, что я не прочь выпить апельсинового сона, позвонил в ресторан, чтобы принесли; а между тем не забывал прощупывать меня расспросами.

— Здоров ли Ханэдзава–сэнсэй?

Простенький вопрос, на котором ничего не стоит подорваться. Пришлось пожать плечами и отделаться общими словами.

Когда я позвонил Оура, старый газетчик разволновался. Прошло двадцать лет, а он не мог забыть как по милости Ханэдзава, тогдашнего заместителя редактора «Тоё–сймпо» и заведующего отделом политической жизни, был поставлен заслон всем материалам, посвященным раскрытию обстоятельств загадочной смерти Игата Кэйскэ. Тогда это позволило Кавакита остаться на плаву, и он щедро отблагодарил газетчика–ренегата, вознеся его на вершину власти в газетном мире. Сейчас Ханэдзава на пенсии, однако старые связи не ржавеют.

Обыкновенный репортер получил аудиенцию у Кавакита. Это должно было вызвать тревогу. Такое исключается неписаными и вместе с тем незыблемыми правилами. Сотрудники отдела социальной жизни прикреплены к полицейскому управлению, судам, различным муниципальным службам. Другое дело журналисты, обслуживающие политиков. У них самое престижное положение. Правда, когда узнаешь, чем они за него расплачиваются, как–то не тянет в те сферы. Среди них имеются особо приближенные к патрону и остальные — сортом пониже. Кавакита устраивает для журналистов, аккредитованных при нем, новогодний праздник — сначала в баре для всех, затем — для узкого круга банкет с гейшами, и там и там раздают подарки и наличными — каждому по заслугам. Одна из них — своевременная и полная информация о лицах, посягающих на спокойствие хозяина. Сегодня что–то сорвалось. Спутывала карты протекция Ханэдзава. От меня самого проку было мало, так как наш разговор с Тамаи я все время сворачивал на… гольф, погоду и прелести окружающего пейзажа. В конце концов он удалился, внесли поднос с едой — овощной салат, рис, приправленный карри, йогурт с медом, и вскоре мы с Кавакита оказались с глазу на глаз.

— А ты? — кивнул он на еду.

— Спасибо. Я ем два раза в день.

— Боишься лишних калорий?

— С тех пор как перестал регулярно играть в гольф, приходится думать об этом.

— Ты играл в гольф? — видимо, этот факт из моей биографии показался его осведомителю лишним.

— В студенческие годы.

— Ну и как были успехи?

— Входил в сборную университета. Чуть не выиграл первенство. Но мой противник был сильнее. Сейчас он профессионал.

— Вон оно как! — Мы оба любили гольф, каждый по–своему, но думали о другом. «Пора!» — решил я.

— Вы не будете против, сэнсэй, если мы поговорим о том, ради чего я приехал к вам?

— Угу.

— Вы знали Игата Такити?

— Нет.

— Он был сыном вашего, сэнсэй, личного секретаря.

— Может быть.

— Он был управляющим фирмой «Кавакита согё», которая принадлежит вашему брату.

— Возможно.

— Его убили.

— Увы! Это печально.

— И его младшая сестра Йоко тоже убита. И этого вы не знаете?

— Не знаю. Я не читаю газет. По телевизору смотрю только соревнования по гольфу. Недавно меня очень огорчил Наридзима!

Он назвал человека, за успехами которого я тоже слежу. Начиная с памятного дня, когда уступил ему первое место. Но сейчас не время для воспоминаний о спорте.

— Боюсь, сэнсэй, мое сообщение огорчит вас еще больше. Брата и сестры Игата нет в живых, но жив документ, который у них хранился. Там много о вас, сэнсэй…

— Надо же, — это было сказано без издевки. Его спокойствие могло обезоружить. Только не меня.

— В записках их отца и вашего секретаря есть сведения, во сколько обошелся компании «Тайхэйё докэн» контракт, что вы ей устроили. В деньгах и не только в них… Там речь идет о картине. Вы ничего не припомните, сэнсэй, по этому поводу?

— Нет.

— Скажите, ваше «нет» означает, что вы не помните или что ничего такого не было?

— И то и другое.

— Странно. Нельзя помнить то, чего не было. Но разве можно оспаривать факт получения денег, если вы не помните об этом?

Если глаза — зеркало души, то в это зеркало едва ли удавалось заглядывать кому–нибудь из посторонних. Сейчас в глубине его что–то дрогнуло

— Брось казуистику. И давай уточним. Не было этого. Ты доволен?

— Понятно. И в смерти вашего секретаря до сих пор вы, сэнсэй, не усматриваете ничего загадочного?

— Прошло столько лет. Самоубийство. Что в нем может быть загадочного? У полиции, как я помню, не было сомнений в его душев… — Кавакита оборвал себя на полуслове, недовольный собой.

— Полиция не располагала письменными свидетельствами самого Игата Кэйскэ. Там сказано все и со всей определенностью.

— Что сказано?

Он впервые переспросил, так что, возможно, крючок схвачен.

— Если, эти бумаги попадут в руки оппозиции, сэнсэй, будет шум. Большой шум.

— А они попадут туда? Зачем тебе это?

— Последний долг перед Йоко. Не знаю, в чем была вина Такити, за что его приговорили. Хотя догадываюсь. Йоко была доброй, хорошей девочкой. У нее было будущее. И его отняли у нее. Вот так, сэнсэй!

— А кто она тебе?

— Моя невеста. Мы собирались пожениться.

— Хм.

Он задумался. Мы подошли к главному. Сейчас он предложит начальную цену.

— Ну, а как ты посмотришь на то, если убийца будет пойман?

— Никак.

— То есть?

— Зачем он мне? В этом случае убийца лишь исполнитель чужой воли. Обвинять его в этом преступлении то же самое, что обвинять пистолет, спусковой крючок, палец, который нажал на него, пулю… Мне нужен он, настоящий. Я не смогу его убить, потому что это противно моей природе. Да и что толку!.. Но он политик, и я постараюсь похоронить его как политика.

— Похоже, ты нацеливаешься в меня?

— Именно так, сэнсэй.

— Ну что ж, завидую твоей молодости, твоему напору, И сожалею об этом.

Наверное, мне зачитан приговор: «Сожалею, что тебе придется умереть молодым». Неприятная штука, даже если исполнение его состоится не сразу после прочтения. Я взглянул на часы. Время аудиенции было на исходе. Пошла последняя минута. В бою лучше действовать на опережение противника, и я поднялся с места.

— Подождите. — Разумеется, его железная воля не могла смириться с чужим своеволием. Но переход на вежливое «вы» тоже кое–что да значил. — Хотел спросить, давно ли вы знакомы с Ханэдзава–кун?

— Он был главным редактором, когда я пришел в газету.

— А потом?

— Потом он стал президентом корпорации. Сейчас он на пенсии. Кажется, еще жив. Но как газетчик он уже давно… покойник.

Нет, еще не умерли человеческие чувства в Кавакита Канъитиро. Если судить по злобе, которая так и полыхнула в его глазах.

По законам железных людей

1

Когда за мной захлопнулась дверь, несмотря на желание побыстрей и подальше унести ноги от этого логова, я заставит себя идти к редакционной машине не торопясь, прогулочным шагом. Наш водитель Мацутани даже был вынужден выскочить навстречу мне. По рации передали, что меня разыскивает некто Симанэ и просил срочно связаться с ним. Пришлось проделать путь обратно. Симанэ ждал у телефона и находился в точке кипения. Особенно его разозлило то, что я в гольф–клубе.

— Ты понимаешь, дурья голова, сейчас не время прохлаждаться!

— Короче.

— Ты же черт знает где, а ровно в половина третьего тебе его откроют. На пятнадцать минут. Что будем делать?

— Жди меня на месте.

Тут уж я к машине мчался как рысак. Расстояние приличное, движение на шоссе — как повезет, времени в обрез. Час с небольшим. Вся надежда на движок, колеса и Мацутани. Из этих трех слагаемых лишь последнее — верняк. Ас. Чемпион.